Это было у моря

— Мне это все не нужно.

— А что тебе тогда нужно? Ты сама-то это знаешь? Сперва определись с приоритетами… Мотаться с твоим этим дурнем по придорожным мотелям? Эту идеальную жизнь ты себе рисуешь? Ну хорошо, представь себе ситуацию: на меня свалится кирпич — а ты станешь свободна — и что тогда? Выйдешь за него замуж? До того, как он загремит на пожизненное, или после? Будешь ездить к нему на свидание в тюрьму — держать его за руку через решетку? Очень романтично. А когда тебе надоест быть женой без мужа — тогда ты запоешь по-другому, и захочется того, что есть у остальных — дом, детей, достаток… И не надо сверкать на меня глазами. Все этого хотят. Тихую гавань, так сказать. Я тоже, кстати. Просто я мыслю шире. И тебе того же советую. Боюсь, тебе просто не хватит этого мирного счастья — и ты тоже захочешь больше, но будет поздно. А твоя природная старковская честность не позволит тебе избавиться от постылого мужа: тем более, он, бедняга, будет за решеткой, да еще за дела, которых не совершал. Ты будешь клясть себя и бегать налево, и потом клясть себе вдвойне. И когда он выйдет — за примерное поведение — годам, этак, к пятидесяти — что ты сможешь ему предложить? Все то, что ему не нужно, да и тебе тоже? А что он сможет дать тебе? Загубленную жизнь, что прошла даром, зазря, полностью мутировавшую личность, горечь, опустошение, а возможно, еще и ненависть — ведь причиной его заключения будешь опять же ты. Думаешь пара десятков лет за решеткой не может сломить человека? Даже самые стойкие столько не выдерживают. А Клиган — не стоик, он — размазня, и ты это знаешь не хуже меня. Иначе почему я до сих пор с тобой разговариваю? Где он сейчас? Спит сном праведника? Это просто смешно.

— Зря вам смешно. Вы просто не можете меня понять. И его тоже. Да и зачем вам?

— Тебя я понять и вправду не могу. А вот Клигана —отлично понимаю. В кои-то веки выпала счастливая возможность, девушка на него запала — вот ведь удача! Но ведь ему проще бы было, если бы ты не была наследницей из богатой семьи. Ему бы хватило любой простушки, горничной там, официантки какой-нибудь… Подобная тихая пристань ему как раз по карману — по размеру. И он был бы счастливее. А ты втянула его в страшную игру. И он уже за нее начал платить. А когда его братец закончит с расследованием в приморье и пойдет, как гончая, по его следам — тут уж все ставки будут открыты. Я с интересом посмотрю на это. Не уверен, правда, что тебе захочется на это взирать. Давай лучше по-хорошему закончим это дело. Ты побалуешься еще пару недель — потом просто пошлешь его — и вернешься в лоно семьи. А там уже я найду способ объяснить все твоей тете. Ей и так хватает дел: свои подрастают — охота возиться с проблемной девицей. А Клигана чуть-чуть помурыжат в полиции — ну, потом отпустят, наверное: можно это устроить. Или сплавлю его куда-нибудь за границу. Пусть катится, лишь бы подальше. Он уже давно готов к тому, что ты от него откажешься — что, скажешь, не так оно? Ну вот и осчастливь его — пусть найдет свое песье спокойствие с какой-нибудь ему подобной. Вы же просто несовместимы… На самом деле, смотреть противно. Хотя я все равно смотрю…

— Но как?

— А вот это уже тебя не касается. У меня есть свои источники, милая. И свои секреты. Которые я храню. Когда будем женаты подольше — я тебе расскажу. А пока — думай, прикидывай, делай ставки. Мне, увы, пора. С тобой так хорошо — но что-то ты мне не кажешься счастливой. Уж и не рассчитываю на нежный супружеский поцелуй. Хотя, знаешь, сначала тебя надо хорошенько отмыть от Клигана. Не люблю запаха псины. Так что все эти милые утехи оставим на потом. Жду не дождусь… А пока тебе — обещанный подарок.

Бейлиш небрежно бросил на столик небольшую коробку.

— Я тебе задолжал. Все же ты моя жена. Ну вот, небольшая безделушка, для развлечения. Не понравится — выкинь. Потом купим еще. Это только мелочь. Настоящий подарок — это наш с тобой брак. И он себя еще окупит, уверен. А теперь прости и позволь откланяться… Дела, дела…

Бейлиш встал, забрал свою зажигалку, подошел к Сансе и шепнул ей на ухо, так, чтобы не слышала копающаяся в углу официантка:

— Очень ты эффектна в черном цвете, радость моя. Мне, ей-богу, нравится. Хотя, вижу, что рыжина еще осталась — ресницы, например. Очень мило. А в других местах ты тоже покрасилась? До сих пор помню твою мать — чудо была как хороша, когда я лишал ее невинности… С тобой этот номер не пройдет, но мы же не формалисты, верно? Уверен, и там у нас все будет хорошо… Прощай, дорогая… Жду тебя всегда…

Он небрежно чмокнул ее в щеку и удалился.

Сансу трясло. Почему она не стала с ним спорить? Почему половина из того, что он сказал, так больно по ней вдарила? Неужели это была правда? Это пугало ее больше всего. Она видела, как Бейлиш вышел из гостиницы и сел в очередную темную машину. Отсюда было не видно, был ли там кто-то еще, или он был один. Ее супруг сел на водительское место, поэтому определить было невозможно. Санса дождалась, пока он отъедет — потом открыла коробку. Обручальное кольцо — ее размера, и видно, что недешевое. Не золотое и не серебряное — а что-то другое — белое золото? Неровные полосы металла, искусно выделанные, похожие на сухие ветки — или кости — усыпанные мелкими блестящими камешками (Санса предположила, бриллиантами) — переплетаясь, держали в середине здоровенную черную жемчужину. Кольцо было красивым, завораживающим — и отвратительным, в то же время. Она еще с минуту посмотрела на него, потом закрыла коробочку, сунула ее в карман. Взяла и оставленную Петиром газету.

Что она теперь скажет Сандору? Ничего, как и сказал муж? Видимо, и тут он был прав. Санса понимала, что это нехорошо, осознавала, что любая, даже самая маленькая ложь встанет ледяной стеной между ними. Но начало уже было положено — первые блоки она установила своими руками, когда включила телефон. Что теперь было делать, она не знала. Чувствовала лишь одно — что если сейчас не выйдет отсюда и не спрячется куда-нибудь, то осядет прямо тут, на потертом линолеуме буфета, и начнет тоненько выть и качаться — чтобы отвлечь себя от всех этих лживых слов, что заполнили ее разум. Надо было от них избавиться. Если бы у Сансы под рукой был топор — она бы с радостью оттяпала себе голову — только за то, что ее уши слушали все это хитросплетение продуктов нетривиальных мозгов Бейлиша — и за то, что язык не решился возразить, а жалкий умишко не нашел правильных аргументов… Она вновь предала себя. И предала его. Невмешательством, покорностью. А еще возомнила себя взрослой от того, что выкрасила волосы и проехала сотню миль на дурацкой тачке. Она была смешна. Ее протесты ничего не стоили. И все будет так, как сказал Бейлиш. В какой-то момент ее возненавидят все, и Сандор тоже. Так, как ненавидит она сама себя…

========== VIII ==========

Оставь меня дома, захлопни дверь,

Отключи телефон, выключи свет.

С утра есть иллюзия, что все не так уж плохо,

С утра есть сказка со счастливым концом.

Иду в поход — два ангела вперед!

Один — душу спасает, другой — тело бережет.

Собака выла всю ночь под окном —

Мы все прекрасно знаем, что случается потом.

А она, закончив дело — под чужое окно,

Развенчивает сказку со счастливым концом…

Но вера осталась, и надежда живет!

Я знаю, что любовь никогда не умрет!

Лишь дай мне иллюзию, что все не так уж плохо

И расскажи мне сказку со счастливым концом…

Пойду в поход — два ангела вперед!

Один — душу спасает, другой — тело бережет.

Последний поход — два ангела вперед!

Один — душу спасает, другой — тело бережет…

Чиж и Ко Поход

Сон без сновидений — наконец-то — и пробуждение. Сандор проснулся от ощущения, что за ним наблюдают. Ну конечно — она вернулась. Сидит в том же кресле, что и раньше. Что-то чиркает. Вокруг на полу валялись скомканные бумажки. Опять, что ли, рисует? Сандор смутно понадеялся, что не его. Ее склоненную голову освещал рассеянный свет, падающий из окна — казалось, в комнате пошел снег, и Пташкина макушка покрылась серым серебром.

— Эй, художник, что на этот раз ты изображаешь?

Она подняла на него глаза. Растерянность, тоска, даже отчаяние. Да что еще такое?

— Я не могу. Не получается…

— Что не получается?

— То, что ты просил. Я не могу себя нарисовать. Я уже десятый раз начинаю с начала, наверное. Уже бросила рисовать с зеркала — видишь, — она подняла вверх свой сотовый. — Теперь рисую похабным образом, с фотографии — и все равно — не могу. Не могу поймать. И это при том, что уже рисовала автопортреты сто раз… Это все не я. Извини…

— Ну, вот еще. Подумаешь, важность. Потом. Тебя просто переклинило на этих рисунках. Отдохни. Ты же все утро с ними сидишь… Иди сюда.

Она словно нехотя слезла с кресла, бросила блокнот на пол. Подошла к кровати, глядя себе под ноги. Села на краешек, как чужая. Сандор продолжал недоумевать — ну неужели это она так из-за рисунков расстроилась? Совершенно другой человек, нежели каких-то пару часов назад. Опять погасили свет внутри. И он в который раз подумал о том, как же она нестабильна, и тут же проклял себя за эту мысль. Она же еще ребенок. Девочка, играющая во взрослую — с проблемами, которые и не каждой женщине по плечу. И не все он может взять на себя — особенно те, что у нее в голове. Кто ее знает, что она себе сейчас думает? Расстраивается из-за рисунков? Отличница, тихоня, перфекционистка — наверняка Пташка привыкла быть впереди других, получать лучшие оценки, больше похвал — оцениваться по достоинству. А тут жизнь загнала ее в аутсайдеры — неудивительно, что она тонет. И он, в свою очередь, не способствует — хотя бы одним своим присутствием в ее жизни.

И в который раз Сандор с отчетливостью осознал, насколько Санса Старк реально от него далека, и как важно — когда все закончится — будет отослать ее к родным, заставить встроиться в ту колею, которую ей предоставило право рождения и предыдущая ее жизнь. Она имела на это право — на еще один шанс начать сначала. Их история — все лишь обрывок страшной сказки: названия книги уже не вспомнишь, и нет ни конца, ни начала, только этот бессмысленный кусочек бумаги с текстом — подует ветер, прольется дождь, и строчек уже не разобрать… Все уйдет в осеннюю хмарь, в предчувствие близящейся зимы — они расстанутся, и она излечится — со временем. А ему предстоит и дальше искать свой путь — может быть, все же не пожизненное, а что-то будет еще и для него, там, за поворотом? Нельзя же все время бежать от самого себя. Теперь, впрочем, ему предстояло бежать больше не от себя, а от нее. От его единственной точки опоры, что болталась где-то там — между крашеной черной макушкой и рыжими ресницами, с которых медленно сползала тушь, размазанная забывчивой ее рукой: теперь она была похожа не то на панкушку, не то на енота.