Это было у моря
Шрифт:
Год усталый тихо идет к концу
Ветер северный — значит, ты опоздал.
Я ждала тебя ночью, ждала и днем
Исчертила снами холсты зеркал
О тебе я плакала — не о нем,
Дождалась лишь ветра — ты жизнь искал
А теперь я, словно как первый снег
Чистотой охвачена новых дел
Позабыла брошенность и побег
Ветер северный — значит, ты не успел.
И когда ты ступишь мне под окно
Ветер — мой любовник — отрежет путь.
Не казни себя прожитою виной
Отрешённый, первый мой — позабудь!
Я закрою ставни — бела постель,
На двоих — узка: я дала зарок.
А тебе навстречу летит метель,
Ветер северный — значит, не вышел срок.
3.
Четыре
Он припарковал мотоцикл на широкой улице позади здания школы. Вернулся на свой наблюдательный пост. Хотелось курить. Сандор, впрочем, очень сомневался, что соседство будки располагает к курению, не говоря уже о соседстве школы. И вообще — он мог себя выдать. А ведь он обещал. Дал загребучее слово человеку, которого впервые видел. Впрочем, сомневаться в том, что это и был Таргариен, не приходилось. Сандор неоднократно слышал про него от Серсеи, которую вроде бы как предполагали выдать за этого отпрыска благородного семейства, но не вышло — то ли семьи не договорились, то ли папашу Ланнистера отпугнуло сквозящее там и здесь тяжкое наследие душевной нестабильности Таргариенов.
Этот беловолосый сноб то уж точно явный псих — ну кто бы еще вступился за глаза за человека, чей брат угробил его собственную первую семью? Вроде бы та авария и впрямь была несчастным случаем — подробностей Сандор не знал, да и с Горой у него был не тот тип отношений, чтобы откровенничать. Факт остается фактом — его милейший брат чуть меньше двадцати лет назад отправил на тот свет жену музыканта вместе с двумя мелкими детьми и как всегда ему за это ничего не было — отделался штрафом и ограничением использования водительских прав на три месяца. А Таргариен овдовел, увел невесту у Роберта и породнился со Старками. Роберт женился на Серсее — и жили они долго и несчастливо — испортив друг жизнь и породив чудовище.
Как странно все переплетается! И судьбы всех их теперь тоже сплетены в тугой узел — от Горы до Пташки. И когда начинаешь обдумывать все «если бы не» — можно сойти с ума, причем довольно быстро. Возможно это причина неадекватности Таргариенов — они просто слишком дальновидны? Что там видит этот унылый музыкант — в их будущем? Непроигранный сценарий Лианны и Роберта? Возможно и так — и это его и злит.
Но объективно, как бы там ни было с душевными терзаниями и сожалениями о несбывшемся — реально Роберт был чудовищным отцом — и Джоффри — возможно и не являвшийся его биологическим сыном был чистой воды продуктом матери-самодура и отсутствующего, бездумного ленивого папаши-эгоиста. И едва ли отмазка что дети были от нелюбимой женщины проходила. Потому что дети — они все равно дети. Если от нелюбимой они были такой обузой — едва ли что-то бы сильно изменилось, родись они от любимой. Вероятно, об этом подозревала и Лианна, отказавшись от Роберта и его притязаний. Знала, что несмотря на обещания, страсть, энергию, самым главным пунктом в жизни Роберта всегда останется он сам… Чуток тепла доставался Мирцелле, и то потому что ей повезло родиться девочкой…
К вопросу о девочках — из здания потянулись подростки. Теперь бы не пропустить. Или, напротив, будет лучше, если Пташка, смешавшись со своими товарками проскользнет незаметно мимо его страждущих глаз? Зачем ему ее видеть? Кому от этого станет проще? Ему — точно нет. Это дополнительный душевный раздрай — смотреть на нее и осознавать, что это, возможно, в последний раз, что она уже точно — не его.
Почему не прозвенел звонок? Вроде бы окончание уроков в школах обозначается звонком, нет? Этого Сандор не знал — в его пансионе никаких звонков в помине не было: их напротив воспитывали так, что время ты должен был чувствовать сам — никто не собирался тебе наяривать колокольчиком над ухом. Не знаешь, сколько времени и когда тебе надо идти на урок — или напротив, с урока — тебе же хуже. Их воспитывали как убийц. Этих
же — как будущие умы, что должны спасать человечество — от тоски, от болезней, от краха…Сандор невесело усмехнулся и продолжил вглядываться в лица девочек, стайками бредущих к выходу с территории школы. Все одеты в форменные одинаковые пиджачки и брюки. Вроде Пташка ему говорила, что им полагается носить юбки. Может, это не та школа? Нет, некоторые были в юбках. Видимо, предполагался выбор. Она то уж, наверное, напялила бы штаны — Сандор уже заметил какую-то странную ее нелюбовь ко всему платеьеобразному. Почему? И этого он не знал — а теперь уже и не узнает…
Ну где же она, все же? Должно быть он все-таки ее пропустил. Одна из девочек завернула за угол и прошла почти рядом с ним, бросив на Сандора настороженный взгляд. Он отвернулся — незачем ему светиться.
Вот как должны нормальные подростки смотреть на него — не так как Пташка, а как эта блондинка с портфельчиком: испуганно, враждебно. Беда Пташки была в том, что она излишне сердобольна, слишком уже ищет в людях хорошее — а его там и в помине нет. Слишком доверяет людям — и напрасно, как выясняется. Ничего, теперь и она потихоньку научится. Жизнь уже ее изрядно побила — а он только добавил масла в огонь, в этот треклятый пламень сжигающий ее слепую веру. Ничего хорошего он в ее жизнь не превнёс — и не мог и не сможет привнести — тут Таргариен был прав. Пташка вечно всех жалеет — пожалела и его, одинокое, бессмысленное чудовище. Теперь настал час расплаты — пора и ему пожалеть ее — отказаться от нее. Когда он ехал сюда, гнал все эти мили в сторону гор, все думал, что именно этим он и занимается — спасает ее от горечи и боли. А оказалось — сейчас уже было понятно — что жалел-то он именно себя, как обычно, впрочем. Пора было с этим завязывать. Начинать вести себя по-взрослому.
Ручеек студентов почти иссяк. Пропустил? Ну и хорошо, значит не судьба. Сандор уже было собирался за руль байка, чтобы отвести его подальше и пускаться в обратный путь — куда глаза глядят, когда возле выхода из школы мелькнуло что-то до боли знакомое — темная шапка волос, тонкая фигурка, изученная досконально манера двигаться… Сандор будто врос в землю — стал одним из столбов, окружающих дурацкую будку. Внутри все перевернулось, время изменило свой бег и пошло в другом направлении. А она шла себе, легко спускалась с крыльца, болтая о чем-то с блядовитого вида кудрявой девицей, шедшей рядом. Засмеялась, взъерошила волосы, потом застегнула незнакомое ему пальто — видимо, ей родственники купили…
Впервые за много дней Сандор почувствовал, что в голове словно свет включился — да что там свет — целый поток молний бил в воспаленный мозг. А источником этого всего безобразия была она — старшеклассница в синей юбке, так беспечно скользящая по ступеням рядом с подругой. Щебечущая что-то девчачье. Боги, пусть все эти стены разрушаться, пусть станут прозрачным! Оглянись моя радость, я все же дополз до тебя — хоть и поздно… Но она все шла себе, никуда не оборачиваясь.
К девочкам подошли двое — на этот раз парни. Одного Сандор тут же окрестил про себя «дроздом» — черный, худощавый хлыщ что-то вещал, ехидно глядя на Пташку. Та, нахмурив тонкие брови, отвечала. Вскоре подошел и второй. Сандор напрягся. Это нравился ему еще меньше — похожий на снулую рыбу, вялый, с толстыми как у сома губами и неожиданно цепким, пронзительным взглядом почти белых глаз. Ну и публика у них тут! Этот ничего не говорил, просто стоял и смотрел на Пташку и на ее пышку-подругу, пока его приятель-дрозд зубоскалил. А она вся напружинилась и приняла тот самый вид, что Сандор много раз наблюдал, когда Пташка сталкивалась с Джоффри. Приготовилась к атаке.
В этот момент Клиган уже почти готов бы похерить все данные Таргариену, себе и миру обещания, выйти из тени и распугать этих зарвавшихся щенков, мучающих его девочку. Шугануть оглоедов, обратить их в бегство, забрать ее — за руку? — на руках? — навсегда себе. Но Пташка справилась сама — она многому научилась за последнее время и этому тоже. «Дрозд» скукожился, словно его холодной водой облили, а толстогубый просто развернулся и, бросив на подруг последний въедливый взгляда, неспешно побрел в сторону расположенного по другую сторону от школы парка. «Дрозд» поскакал за ним вслед. Сандор был одновременно и горд Пташкой — и раздосадован — еще один шанс упущен. Она даже не покраснела - лишь слегка порозовела от своей победы.