Это было у моря

— А то разве не очевидно? Не подошла, потому что это была твоя очередь. Ты ни разу не сделал шаг мне навстречу. Ни разу за всю нашу историю. А я все время ждала его. И даже тогда. Но ты его и там не сделал, как и до этого, у школы. Ты готов был проехать половину страны — и отступить в последний момент. От этого я не могла нас спасти. Тогда я решила для себя, что спасать я больше никого не буду — это слишком бьет по нервам и не окупается. Кто хочет спастись, будет работать над этим сам. Несмотря на предысторию, на шрамы, на ожоги и все прочее. Это в руках каждого из нас. Я сделала себя заново — после того, как потеряла все. Значит, и у других есть на это силы.

— Это не факт. С силами у каждого по-разному. Не надо всех судить по себе. У тебя всегда был стержень внутри — а у других может его и не быть. Ты рассуждаешь, как девчонка с приступами максимализма.

— Когда ты попадаешь в жерло вулкана, стержень, поверь мне, уже не важен. А дальше — вперед, ваяй себя, как хочешь. Если хочешь, конечно.

— И ты наваяла? Стальная ястребица с алмазным клювом?

— Где-то так. Вышло не так плохо, я считаю.

— По твоей манере вождения я бы этого не сказал. Вон и тебя приходится спасать, к вопросу о — хочешь ты или не хочешь.

— Включил рыцаря, которым ты не являешься, по собственному же твоему признанию? Ага. Ну-ну. Спасать, когда другой упирается — удовольствие так себе…

— Очень смешно. Каждому свое, Пташка. Спасать — одно удовольствие, а не спасать — другое.

Санса выбросила сигарету в окно и, не отрывая взгляда, смотрела, как оранжевый огонек медленно умирает на уже высохшей после вчерашнего дождя почве.

— Оба они так себе, — она взглянула на Клигана — его почти уже не было видно в наползающем сумраке ночи. Просто силуэт в кресле — незнакомец. Лишь лицо периодически подсвечивалось слабым светом от сигареты, когда он затягивался. Куда же он стряхивает пепел — на пол, что ли?

— Каждый выбирает для себя. В меру испорченности. А что касается ревности — ну, это тоже, по-моему, индивидуально. Ты, между прочим, тоже не стала за меня бороться, когда получила мое треклятое письмо.

Санса аж подскочила на месте. Предполагалось, что она должна была еще и бороться? Да он просто издевается!

— Ты что, совсем? Ты написал мне, что сам — сам решил меня бросить. Что уже сделал выбор в пользу другой. Что же я должна была делать — ползти на брюхе, умолять взять меня обратно? Это же не было мое предположение, основанное на моих фобиях — это был факт, о котором ты сам меня известил. Я стояла перед тобой безо всякого щита, без всего — какая есть, а ты со всей дури вдарил мне по лицу! И ждал, что я буду тебе после этого целовать руки? Пытаться тебя спасать? Это что-то феерическое!

— Ты должна была понимать, что никого не могло быть, кроме тебя. После всего, что было говорено, что было прожито — из-за одной идиотской писульки ты забыла все, что шло до.

— Проблема была в том, что я тебе верила — до того момента. Если ты сказал мне, что я тебе больше не нужна, и что мое место заняла другая — я это приняла, как бы больно мне ни было. А мне было — уж поверь. А когда я узнала, что ты все это придумал — вроде того, поглумился — я не могла не отомстить. И я отомстила. И не жалею.

— Ну вот. Наконец мы пришли к последнему акту этой истории, — Клиган встал. — Ты думаешь, что я не въехал, что это была месть? Это было слишком очевидно. Но в тот момент — нет. Не для меня. Та встреча была как ответ на все мои молитвы. Я здорово изменился к тому времени — так я думал. И подумал, что твое появление — это как откровение, как подарок судьбы за мои старания. А оказалось — это была месть, продуманная. Отлично сыгранный спектакль — ты прекрасная актриса, Пташка. Ты меня просто размазала по стенке. Это было слишком жестоко. И момент был исключительно удачный. Я понимаю, почему ты это сделала. Понимаю, что я это заслужил. Но увы, ни забыть, ни простить я не могу. После этой ночи все, что было во мне хорошего, что ты смогла вытянуть из прошлого — умерло. А что возродилось — не твоя заслуга. Поэтому и разговор этот не имеет смысла. Как есть, так и есть. Все перегорело, ушло в землю и там истлело. Поэтому мне не нужны ни твои фотографии, ни твои подарки. Каждый из нас идет по своему пути, и пути эти не пересекаются. Мне хочется верить, что у тебя как-то где-то все получится. Но ко мне это уже не имеет никакого отношения…

— Совершенно согласна. Надо было замкнуть круг. Теперь я знаю. Спасибо за правду. Отвезешь меня домой? А то что-то уже поздно.

— Знаешь что, подожди часок. Что-то давление, похоже, шалит — у меня иногда бывает. Боюсь сейчас садиться за руль. Хочешь — там есть комп и даже телевизор. Я его, правда, сто лет как не включал.

— Нет, я лучше бы полежала. Можно использовать для этой цели диван?

— Там есть еще одна комната, гостевая, типа. Вообще, если хочешь — можешь остаться на ночь, по старой памяти. Белье, кажется, есть в шкафу. У меня редко бывают гости. Я думаю, мне тоже лучше принять горизонтальное положение, прости. Голова дурная. Я покажу тебе спальню.

Санса встала с подоконника и прикрыв окно, потащилась вслед за Клиганом в коридор. Тот открыл одну из дверей и, не заходя в эту комнату, прошел дальше. Санса поняла, что это, видимо, и была гостевая. Зашла туда, не зажигая свет. Услышала, как в отдалении хлопнула дверь. Щелчок замка прозвучал, как пощечина. Она притворила свою, села на застеленную пестрым одеялом кровать и закрыла лицо руками. Вот тебе и разговор. Иногда лучше не трогать былое — иначе оно может тебя и утопить. Эта волна была слишком тяжела. Такую не перепрыгнешь — даже собравшись с силами. Санса подумала, что для всего этого даже у нее сил было недостаточно. Как всегда, она себя переоценила.

2.

Санса сидела на кровати, поджав под себя одну ногу, огорошенная, в полнейшей растерянности по поводу того, что теперь предпринять. Сумерки почти залили тесное помещение, в котором была только кровать и небольшой шкаф в углу. Возле незанавешенного окна странным призраком горбатился торшер. Санса перекатилась через матрас и попыталась найти выключатель на гладкой, отполированной поверхности деревянной спиральной «ноги» лампы. Она не любила темноту. Как и окна без штор. Наконец ей удалось нащупать заветную кнопочку — на шнуре на полу: для этого она почти сползла с края кровати. Слезать на пол ей не хотелось — постель казалась единственной надежной опорой в этом незнакомом месте, — остальное тонуло во мгле и было слишком зыбко. Комнату залил желтый свет, тени скакнули в углы и затаились, серая мгла за окном превратилась в слепую черноту. Санса сидела и таращилась в стекло, что отражало ее бледную физиономию с растрепанными волосами. Надо было собрать их в пучок, прежде чем пускаться во все тяжкие. Обычно она собирала космы в хвост или заплетала в косу — так было удобнее работать и не было риска вымазать вечно свисающие куда не надо пряди в какой-нибудь светло зеленый или бордовый. Но сегодня ей хотелось хотелось выглядеть красивой — чтобы этому придурку стало еще досадней. Санса помнила, как сто лет назад Сандор как-то спросил, какой длины были ее волосы до радикальной стрижки. Тогда ей показалось, что и у него в глазах промелькнуло сожаление на тему обкромсанных кос. Мужики вечно расстраиваются на тему коротких стрижек у женщин, словно выбор стиля каким-то образом меняет природу собственной партнерши, уводя ее прочь от исходной половой принадлежности. Она не раз обсуждала это со Змейками. Ним тогда ехидно бросила, что для мужчин короткая стрижка — признак агрессивности женщины, ее стремлению к роли «самца», хотя на самом деле это не так, и самые страшные мерзавки как раз маскируются под женственными локонами и сложными прическами — явно намекая на сестру Тиену. Обара заржала, как ненормальная, а Сарелла, трогая свои каштановые густые волосы, стриженные «под горшок», заявила, что в следующий раз побреется налысо — пусть, дескать, ее боятся. У Сансы к тому времени ее рыжая копна уже доходила до плеч, но стричься она не собиралась. Ее волосы — хватит на них отыгрываться. Когда надо — она их распускала, когда нет — всегда можно было воспользоваться нехитрыми приемами изменения внешности — заплести, завязать, спрятать.

Ее рюкзак со всеми соответствующими предметами вроде резинки, накрученной на ручку дорожной щетки для волос, спокойно лежал в усадьбе. Оставалось причесываться пятерней, или вообще плюнуть на это дело. Ей было, в общем, все равно, а Сандору, как выяснилось, не было никакого дела ни до ее волос, ни до чего бы то ни было, с ней связанного. Все это бред, и ей просто надо найти белье и лечь спать. Голова начинала побаливать, во рту был пренеприятнейший вкус, но на кухню идти не хотелось — в коридоре было темно, а где зажигался свет, Сансе было неизвестно. Еще разобьет чего-нибудь — лишний повод для издевки со стороны этого дурня.