Это было у моря

Он доехал на фургоне до следующего желтого барьера, где стояла одна из местных полицейских машин. Все вокруг заливало дождем. Сандор забыл включить дворники, и все впереди было как смазанное цветовое пятно: жёлтое, серое, красно-синее — от «мигалок» на крыше скорой. Он открыл окно. Возле барьера стояла его знакомая тетка — Делия, коп Закатной Гавани, жена инвалида-полицейского и его постоянный клиент. Она с кем-то тихо переговаривалась по рации. Сандор вылез из машины и подошел к полисменше, пытаясь разглядеть, что там — впереди. Пытаясь не видеть, что там. Она заметила его и жестом покачала головой — видимо, пытаясь не разрешить ему следовать дальше. А он уже заметил — он видел — задний бампер серой машины. Перед — всмятку — от фронтального столкновения с ограждением. Асфальт весь засыпан осколками лобового стекла. Просто похожая машина, — сказал он себе, — Шевви в это долбаной стране, как собак нерезаных. Но ноги сами несли его туда. Дождь заливал лицо, но Сандор даже не чувствовал, холодная ли была вода, низвергающаяся с небес. Он слышал только тикающее в ушах время. Уже не часы — минуты. Возможно, секунды.

Они оставили ее лежать, как она упала. На обочине, среди мокрых барвинков и сухой выгоревшей травы. Только накрыли простыней — до подбородка. «Ей же должно быть холодно. И мокро — дождь же», — машинально подумал он. Какого Иного они не кладут ее на носилки? Почему не заносят в скорую, не везут в больницу, что была в Гавани? Это могло означать либо что с ней все в порядке — либо… Либо что уже нет смысла.

Он стоял и смотрел на нее рядом с помятым металлическим ограждением, в которое втемяшилась Импала. С виду вроде все было в порядке. Ну, так — порезы на лице, возможно, где-то ссадина на голове — волосы были мокрые — непонятно, от дождя или от крови. А остальное — что под простыней — непонятно. Знакомые очертания — и незнакомые. Что-то там было не так. Поэтому он не мог переступить через этот барьер. Это было слишком…

— Зачем ты сюда пришел?

— Отстань — не видишь? — он дернул плечом, за которое его держала Делия. К ним уже потянулись другие копы, но она махнула им рукой — не лезьте, мол, сама.

— Я вижу. Это та девочка с берега? Наследница?

— Да. С ней все в порядке? Почему не везете ее в больницу? Дождь же…

— Она его уже не чувствует. У нее сломана спина — в нескольких местах. От внутренних органов тоже ничего не осталось. Она была не пристегнута, Сандор, мне очень жаль. Дождь только начинался — дорога была особенно неустойчивой. Ее занесло, врезалась в бордюр — а ехала она за восемьдесят. До того, как я ее тормознула, и вовсе девяносто два. Летела, словно за ней демоны гнались. Ну, и на полной скорости — в ограждение. Из-за того, что не была пристегнута, не сработала подушка безопасности — ты же знаешь эту безумную электронику. Ну, и вылетела — через лобовое стекло. Я сама все видела — и не поверила в происходящее — как в кино! Еще столб этот, как назло. Ударилась об него спиной. Переломала все ребра, легкие — ну, все там всмятку. Мы не хотим ее двигать. Нет смысла. Врачи сказали — не больше десяти минут. Как она еще жива, не понимаю.

— Она воин. Пусти меня.

Делия убрала руку и дала ему пройти вперед. Они что-то шептали, за спиной — но что, Сандор уже не слышал. Подошел ближе, сел рядом — у ее изголовья. Она смотрела вперед, в сторону моря, но видела ли — было трудно понять.

— Как больно, милая, как странно,

Сроднясь в земле, сплетясь ветвями —

Как больно, милая, как странно

Раздваиваться под пилой.

Не зарастет на сердце рана,

Прольется чистыми слезами,

Не зарастет на сердце рана —

Прольется пламенной смолой.

— Пока жива, с тобой я буду —

Душа и кровь нераздвоимы, —

Пока жива, с тобой я буду —

Любовь и смерть всегда вдвоем.

Ты понесешь с собой, любимый,

Ты понесешь с собой повсюду,

Ты понесешь с собой повсюду

Родную землю, милый дом.

— Но если мне укрыться нечем

От жалости неисцелимой,

Но если мне укрыться нечем

От холода и темноты?

— За расставаньем будет встреча,

Не забывай меня, любимый,

За расставаньем будет встреча,

Вернемся оба — я и ты.

— Но если я безвестно кану —

Короткий свет луча дневного, —

Но если я безвестно кану

За звездный пояс, млечный дым?

— Я за тебя молиться стану,

Чтоб не забыл пути земного,

Я за тебя молиться стану,

Чтоб ты вернулся невредим.

Трясясь в прокуренном вагоне,

Он стал бездомным и смиренным,

Трясясь в прокуренном вагоне,

Он полуплакал, полуспал,

Когда состав на скользком склоне,

Вдруг изогнулся страшным креном,

Когда состав на скользком склоне

От рельс колеса оторвал.

Нечеловеческая сила

В одной давильне всех калеча,

Нечеловеческая сила

Земное сбросила с земли.

…И никого не защитила

Вдали обещанная встреча,

И никого не защитила

Рука, зовущая вдали…

С любимыми не расставайтесь,

С любимыми не расставайтесь,

С любимыми не расставайтесь,

Всей кровью прорастайте в них, —

И каждый раз навек прощайтесь,

И каждый раз навек прощайтесь,

И каждый раз навек прощайтесь,

Когда уходите на миг!.

А. Кочетков С любимыми не расставайтесь.

3.

— Ну что, долеталась, Пташка?

Она улыбнулась, и Сандор, холодея, заметил, что зубы у нее все в крови — и на побелевших губах тоже. Дождь лил, смывая тоненькие красные ручейки, сочащиеся из мелких порезов на лице.

— Долеталась, — сказала она шепотом. — так глупо вышло… Нелепо… Я только ехала позавтракать, злилась на тебя, разогналась сильно и… там был коп, мигал мне. А потом меня занесло, и дальше я не помню. Только про ремень. Я забыла пристегнуться — в первый раз в жизни…

— Это ничего. Ты лежи, — он погладил ее по мокрым волосам, и ладонь тут же окрасилась в розовый — там тоже была ссадина. Или что-нибудь хуже. — Больно тебе?

— Нет, — она с удивлением подняла казавшиеся более темными, чем обычно, брови: от дождя или от крови — непонятно. — Совсем нет. Только холодно. Нос мерзнет. Знаешь, как когда зимой — и целиком под одеялом, только нос наружу. И мерзнет — и дышать чем-то надо. А дышать тяжело, я чем-то там ударилась, наверное…

— Наверное. Сейчас там разберутся со скорой и отвезут тебя в больницу. Тут рядом. С тобой все будет в порядке…

— Думаешь? — ее лицо на минуту словно прояснилось, потом опять стало задумчивым. — Я не знаю. Это… странно. Я кажусь себе странной. Будто и не я. Даже кашлянуть не могу. Как я выгляжу?

— Как дурочка, влетевшая в ограждение. Я подозревал, что ты не умеешь водить. Надо было отвезти тебя домой. Ты просто мастер по неприятностям, ты в курсе?

— Ага. Сядь поближе, а то мне тебя не видно. Ну, чтобы лицо…

— Нет, это дождь. Ты же видишь, как льет? Воины не плачут, Пташка.

— Иногда плачут. Но не ты. Нет, ты не станешь. Послушай, надо сказать… Мне жаль…

— Не надо. Я знаю. Это мне жаль…

Она опять улыбнулась этой своей жуткой кровавой улыбкой.

— Ну, если нам обоим жаль, то, наверное, можно сказать, что мы обнулили счет… да?