Это было у моря

Она сунула в рот сигарету, нашла на тумбочке в сумке собственную зажигалку дурацкого розового цвета с изображением неизменных колибри — какая глупость! — прикурила от нее прямо в комнате и прошла на балкон, забрав пачку, зажигалку и свечку с собой. От сигареты запершило в горле и захотелось тут же откашляться. Санса прикусила губу, и кашель отступил.

Она продолжала жадно затягиваться, как заядлый курильщик. Прямо как он…

«Перестань себя жалеть, бестолочь! Не „он“. А Сандор Клиган, цепной Пес извращенца Джоффри, по совместительству кобель Серсеи Ланнистер.»

От этих не произнесенных вслух слов Сансу бросило в жар, по щекам опять полились слезы, а в груди все словно сжалось и обратно уже не вернулось, словно ей не хватало воздуха. Она с остервенением затушила окурок в стеклянной пепельнице и тут же зажгла следующую сигарету. Голоса в голове попритихли, но противная дрожь в животе так и не желала проходить… Санса откинула голову назад, на кресло, закрыла глаза, продолжая курить…

Все недоговорки, все глупые трепетания, смутные сокрытые надежды, легкие, как ветер, ощущения предыдущих дней — все сейчас шло мертвым грузом на дно, вслед за садящимся в море кровавым солнцем. По щекам все еще текли слезы, и Сансе надоело их вытирать. Как же чертовски больно, когда сворачиваешь шею собственной мечте…

Она просидела так еще четверть часа, куря одну сигарету за другой. Смотрела на темнеющее небо. Смотрела на воду, отливающую перламутром. «Может, пойти на волнорез?» Смотрела на собственные потные ладони, которые пошли почему-то противными красными и белыми пятнышками, словно ее кровь внутри перемешали со снежной крошкой. Санса медленно поднесла уже почти потухший окурок к собственной коже. Каково это — так же, как боль от утюга? Ему сожгли лицо об шашлычницу, а он после этого выжил и вырос чудовищем. Сколько ей надо было затушить об себя бычков, чтобы смочь ему противостоять? Это было даже не так больно — видишь, Джоффри, твои игры меня больше не пугают…

Наконец когда Санса, утомившись от бесплодного сидения, которое не приносило ни ответов, ни облегчения, а лишь тошноту от избыточного курения, уже было решила встать и пойти зарыться в постель, хлопнула входная дверь. Санса не двинулась с места — а вот ее пульс был, похоже, с этим не согласен. Сердце припустилось таким бешеным темпом, что у Сансы зашумело в ушах. Руки моментально стали, как две ледяные глыбы, которые не то, чтобы не могли держать между пальцев сигарету, но, в принципе, не имели функции сгибания пальцев. Санса кое-как дотащила сигарету до рта и вставила ее себе в уголок губ, как, она видела, делали ее одноклассники, пытаясь казаться старше и круче. Она больше не хотела казаться старше. Ей было сто миллиардов лет, и уже не осталось пальцев на руках.

— Пташка, ты где? Что у тебя тут происходит?

Она продолжала молчать. Опять полезли проклятые слезы. Санса с ненавистью смахнула их со щек.

— Да что случилось? Почему разит табаком? Ты куришь, что ли? Вот седьмое пекло! Ты тронулась умом, пока меня не было?

«Не буду с ним говорить. Не стану на него смотреть. Даже оборачиваться не стану.»

Санса затянулась сигаретой, не выпуская ее изо рта. Сигаретный дым попал в глаза, и слезы потекли с новой силой. Она вытащила не слушающимися пальцами изо рта сигарету, затушила ее, прибавив к изрядной уже кучке очередную неправильную «Г», и прикурила следующую. Готовься. Скоро мы — он, я и все наши скелеты — сядем в круг и выкурим трубку. Но, вот, видимо, не мира…

Санса продолжала смотреть за горизонт, не дрогнув ни единым мускулом, когда Клиган вышел на балкон, сел с ней рядом и изучающе на нее уставился. Санса заставляла себя не оборачиваться, но сместила взгляд на боковое ограждение из плексигласа, отгораживающее их номер от прочих. Там было отлично видно отражение того, что происходило на балконе. Пес смотрел на нее, и лицо его было таким усталым и напряженным, что внутри Сансы что-то ухнуло, как будто сорвался вниз огромный сугроб снега — а за ним неожиданно оказалась пустота.

Зачем она себя так накрутила? Что она ему скажет? Если все это — чудовищная ошибка? Нет, такого просто быть не может!

Она затянулась сигаретой, так, что затрещала тонкая бумажная оболочка, обертывающая табак.

— Хорошо. Раз у тебя тут изба-курильня, позволишь мне присоединится? И, может, все-таки поведаешь, что за волшебство превратило живую девочку в соляной столб?

— Я тебе не девочка, Пес.

— Вот значит, как! Хорошо. Я тебя внимательно слушаю. Какие-то проблемы возникли, я так понял?

— Никаких. Совершенно никаких. Меня вдруг посетила мысль, что ты был, вообще-то, прав. Мне не стоит с тобой иметь дело. Вообще не стоит иметь ничего общего.

— Какая здравая мысль! Одна из первых здравых мыслей, что я от тебя слышу. И что же навело тебя на столь мудрые умозаключения?

— Да ничего особенного. Просто так.

— Просто так что?

— Прекрати на меня давить! Я не желаю с тобой разговаривать!

— А я, напротив, горю желанием с тобой поговорить. Мне же нравится мучить маленьких девочек. Разговаривать с ними. Утирать им сопли. Успокаивать их, когда им снится ночной кошмар. Я бы рассказал, что такие, как я, обычно делают с такими, как ты, но не хочу еще одну ночь провести под твои вопли. У тебя же такая нежная психика! Как и нежное все остальное.

— Не смей!

— А не то что? Ты закричишь? Затопаешь ногами? Заплачешь?

— Я никогда больше не буду перед тобой плакать, Пес. Никогда. Ты того не стоишь.

— Откуда ты знаешь, чего я стою, а чего — нет? Кто ты такая, чтобы меня оценивать? Кто ты, седьмое пекло, такая, чтобы меня судить?!

Он вскочил с кресла и одним рывком развернул Сансу вместе с ее креслом к себе. Она отвернула лицо, но он взял ее крепко за подбородок и заставил поднять на себя глаза. Такой боли и злости в его глазах она еще никогда не видела. Сансе стало страшно, колени задрожали, волосы на затылке стали дыбом.

— Скажи — мне — правду! Иначе, клянусь всеми семью преисподними, я вытрясу ее из тебя! Что произошло, пока меня не было? Отвечай!

— Пусти. Мне больно.

— Ты ещё не знаешь, малютка, что такое «больно». Но обещаю, если ты сейчас же не расскажешь мне всю правду, ты узнаешь!

Лицо у Сансы вдруг исказилось, словно по нему пробежала рябь от летящей мимо тучи.

— А ты сказал мне правду? Правду про себя! Ты — такой поборник истины, почему же ты требуешь ее сейчас, а сам скрываешь от меня все? Что ты такое за зверь? По каким правилам ты играешь?

— Я вообще не играю. Я — живу.

— Да, живёшь ты замечательно, что и говорить! Днем охраняешь от маленьких девочек мерзкого ублюдка-садиста, а по вечерам маешься от жалости к себе над бутылкой или бегаешь на поклон к щедрой хозяйке, чтобы удовлетворить свою похоть!

Пес дернулся, как от удара. Кажется, она попала в цель. Радости Сансе это почему-то не принесло, а внутри всё снова сжалось, и в пустоту рухнул очередной снежный сугроб. Как же больно…

— А вот это уже не твое дело. Даже если ты и права.