Это было у моря

Что мысли все о нём, о нём.

Не подходи к двери в ночи,

Не слушай звуков в темноте,

Ты обо мне молчи, молчи,

Заклятьем — проклятой мечте.

Но знай, когда все зыбко, всё

Бессмысленно, и свет дрожит

От сквозняка, лишь тень спасет

Что у двери, вдали от лжи,

Безликим сгустком вечно ждет,

Трепещет от свечи твоей.

Ты дверь откроешь…

Тьма падет.

Глаза не отвести

Посмей.

За окном начинало уже вечереть. Санса, весь день просидевшая в номере — то валяясь в кровати с книжкой, то беспокойно переходя с ней на балкон — измаялась до последней степени. За все это время она прочла только две страницы первой главы — все тот же самолет бесконечно взлетал, и все так же тикали часы — Санса смотрела на слова на неровной странице, измятой ее же влажными пальцами, и не понимала даже отдаленного смысла того, что там было написано… Какой самолет? Какие часы? Часы? Сколько там времени, интересно… Сколько у нее осталось времени? Чего, собственно, она ждет?

Нет, надо закончить главу — Санса налила очередной стакан холодной воды из кулера, что стоял в углу, с перевернутой дном вверх бутылью наверху. Стакан тут же запотел. Из пластикового краника кулера сонно упали три тяжелые капли — две шлепнулись на поддон под поилкой, а третья повисла на краю крана странным серебристым украшением. Санса жадно глотала воду и тупо смотрела на тяжелеющую каплю — та набрала критическую массу и, в конце концов, упала туда же, где недавно приземлились ее товарки.

От холодной воды начало ломить виски. Санса допила свою воду и опять начала беспокойно бегать по комнате.

«…это реальный мир, моя дорогая.» Да, это был он, тот самый реальный мир. Который она отказывалась принимать, в который так боялась заглянуть, хотя ее туда тащили за уши. Мир, в котором ее ровесниц убивают и насилуют. В котором это могут даже сделать старшие братья…

Санса сжала ладонями виски, запустила пальцы в спутанные волосы, так, что стало неприятно. От боли мысли сделались чуть тише, но это было только мгновенное облегчение. Она лихорадочно прошла в ванную, взглянула на себя: глаза бешеные, на щеках красные пятна, на одной из них шрам от заживающей царапины.

«От лица вообще ничего не осталось», — всплыло у нее в мозгу.

Санса включила холодную воду и, отчаянным жестом опустив под кран взлохмаченные космы, простояла так минуты три, пока вода, промочив кончики волос, не добралась наконец до кожи головы, и Сансу не начала бить дрожь.

Тогда она, не глядя на себя, на автопилоте прошла обратно в комнату. Вода капала на плечи, затекала за шиворот, но Сансе от этого становилось только легче — любое неприятное ощущение отвлекало ее от мыслей, которые заезженной пластинкой на разные голоса продолжали кричать у нее в голове. Порой звучание этих мыслей доходило да такого уровня громкости, что Санса не выдерживала и забивалась головой под подушку, пытаясь остановить этот невыносимый хор.

«Пожалуйста, не надо, не надо!»

А голоса в голове эхом повторяли каждое ее молчаливое моление, и Санса готова была провалиться в самую последнюю из преисподних, лишь бы это прекратилось.

«Будь с ним очень осторожна. Предельно. С таким наследием по части жестокости… Отец мне еще тогда сказал, что этот Гора, похоже, вообще не человек, а чудище из детских сказок, и младший, вполне возможно, пошел по той же дорожке.»

По какой дорожке? Почему она такая дура, почему никогда ничего не спрашивает, не интересуется? Почему помешана на своих пустяковых мыслях, копеечных переживаниях, не стоящих ломаного гроша?

Чем он занимается по вторникам? В свой свободный день? А по вечерам? Ходит к Серсее на огонек?

Санса прикусила губу от отвращения и боли, что вызывала у нее эта мысль.

Все было не так. Всё было ложью. И все, что она придумала - тоже обман. Она брела, как в болоте, по пояс во лжи, своей и чужой, и с каждым шагом проваливалась все глубже. Потому что она глупая, потому что слабая. Потому что эгоистичная и зацикленная лишь на себе.

От ногтей к этому времени уже ничего не осталось, а все пальцы кровили следами от ее собственных зубов в уголках ногтей.

Сансе пришла вдруг очередная мысль — очередной убогий план скрыться от голосов в голове. Она подошла к сумке Клигана, покопалась сперва в левом кармане — там ничего не обнаружилось, потом в правом — там Санса нащупала какой-то металлический предмет. Какая-то пластинка, загнутая буквой «г». Эта штука что-то напомнила Сансе — где-то она, определённо, видела этот предмет раньше. Почему-то заныла ступня. Да, именно! Это та штука, на которую Санса наступила на дороге, тогда, вечером, под фонарем. Отчего она оказалась в сумке Пса? Что это за шутки?

Санса вспомнила, что, когда на следующий день она шла в усадьбу и остановилась посмотреть на то место, где споткнулась, видела там сбоку кучу окурков. Тогда она не придала этому значения. А теперь все становилось понятно. Что, собственно, становилось понятно? Чем дальше, тем непонятнее…

Санса отшвырнула дурацкую штуку в угол комнаты, словно этот детский жест мог решить какие-то проблемы, отменить или зачеркнуть прожитое.

На минуту ей стало страшно. С кем, собственно, она оказалась под одной крышей? Возможно, то, что говорила ей мать, было истиной. А она обманывалась, ей так этого хотелось… Хотелось поверить в какую-то сказку. В которой бывают не только чудовища, но и рыцари.

Нет, не бывает никаких рыцарей, несчастная пустоголовая идиотка — только чудовища, разве что с разными мордами! У одних это тигриный или львиный оскал, у других — страшные собачьи клыки. А то, что прячется за этими пугающими масками, было еще страшнее…

Санса перестала шарить по сумке и, опустившись на колени, рыдала, рыдала, пока слезы не кончились, пока во рту не пересохло, пока солнце не спустилось к горизонту, и, окрасив серебристо-бирюзовое море нежным розовым цветом, не бросило последний прощальный привет в ее окно, целуя оранжевым отсветом лепестки осыпавшейся на столик белой розы.

Санса вытерла нос рукавом рубашки и предприняла еще одну попытку — и на этот раз она увенчалась успехом: с одного из краев сумки Санса обнаружила на ощупь прямоугольную коробочку. Расстегнув молнию ровно настолько, чтобы могла пройти рука, Санса молниеносно протиснула потную ладонь в сумку и сцапала сигаретную пачку. С обгрызенными ногтями справляться с пластиковой оболочкой пачки было непросто. Тогда в ход пошли зубы. Когда Санса расчихвостила наконец несчастную пачку, она заметила, что с другой стороны целлофана был специальный язычок для снятия оболочки. В любом случае, было уже поздно.