Европа-45. Европа-Запад

Идею о создании тайной политической полиции — гестапо — подал в тридцать третьем году прусскому премьер-министру Герингу некий Рудольф Дильс. В скором времени Дильса убрали, и во главе организации стал Гиммлер. Тот сразу же смекнул, что гестапо и СС надо объединить под одной опекой, и стал искать энергичного, хитрого и неразборчивого в средствах человека для гестапо, с тем чтобы самому взять верховную власть и над тайной полицией и над СС. Этим человеком и оказался Гейдрих.

Каждый военачальник, если только он хочет долгое время продержаться на своем посту, должен везде возить с собой целую команду лакеев, которые будут петь ему хвалу и в то же время смогут перерезать горло всем явным и потенциальным противникам. Усвоив эту истину, взятую из какой-то бульварной книжонки, Гейдрих прибыл в Берлин во главе отряда головорезов, среди которых красовались и кельнские насильники — Финк и Науйокс.

Они оба были в восторге от своего шефа. Его продолговатая нордическая голова была всегда переполнена планами. Для него не существовало тайн. Он видел все насквозь. Он знал, кто чем дышит, кому чего хочется, кто о чем мечтает.

Так он почувствовал, что крупная рыба — кельнские банкиры и прусские юнкеры — боится мелюзги, собранной в штурмовых отрядах СА, возглавленных одним из соратников фюрера, Эрнстом Ремом. Знал, что об устранении штурмовых отрядов от власти мечтают Геринг, Гиммлер и Гесс, и начал действовать в соответствии с этими своими сведениями.

Из гестапо в канцелярию Геринга все время поступали тревожные сигналы о несуществующих заговорах штурмовиков. Геринг сразу же бежал к Гитлеру, пересказывал все это фюреру; тот неистовствовал, топал ногами, кричал, что сотрет Рема в порошок, разгонит СА, как крыс, и сорвет с них коричневые рубашки, чтобы не позорили честную форму национал-социализма. Было решено послать штурмовые отряды в отпуск, отобрав у них предварительно оружие, а затем уже Геринг и Гиммлер окончательно расправятся с этими бунтующими и непокорными представителями мелкой буржуазии. Они пока выкрикивали: «Евреев на виселицу, бюрократов к стенке! », а завтра, чего доброго, потащат вслед за бюрократами и собственников рейнских заводов и прусских латифундий.

Двадцать восьмого июня тридцать четвертого года Гитлер выехал в путешествие по Германии. Он побывал в Эссене на свадьбе гаулейтера Тербовена, а вечером двадцать девятого прибыл в Годесберг, около Бонна, где остановился в отеле «Дрезден». Там его ждали Геббельс, шеф прессы Отто Дитрих, командующий СД Лютце и председатель верховного партийного суда майор Бух. Геббельс и Дитрих должны были сообщать Германии о каждом шаге ее фюрера, Лютце обеспечивал безопасность Гитлера. А присутствие майора Буха указывало на то, что там, где фюрер, всегда справедливость и порядок.

Ночью из Берлина позвонил Геринг и хриплым от волнения голосом сообщил Гитлеру, что отряды СА, уволенные в отпуск, разобрали оружие и заняли свои посты, видимо готовясь к государственному перевороту. Фюрер немедленно вызвал Геббельса и Дитриха. Те сделали вид, что ничего не знают, хотя в Берлине уже лежали пачки отпечатанного выпуска «Фелькишер беобахтер», где был расписан так называемый «путч Рема», то есть государственный переворот, который будто бы собирались осуществить штурмовики, и даже было сообщено, кто расстрелян. В списке «казненных» изменников фигурировали имена Рема, генерала Шлейхера и заместителя Рема Эдмунда Гейнеса, которого в это время даже не было в Германии,— за неделю до событий он уехал отдыхать на остров Мадейра. Но Геббельс хорошо знал, что руки гестапо дотянутся куда угодно, поэтому Гейнес тоже попал в мартиролог.

В два часа ночи Гитлер вылетел в Мюнхен. На аэродроме Шляйссгайм его встретил руководитель мюнхенского СА Шнайдгубер, чтобы доложить о том, что оружие собрано и штурмовики готовы идти в отпуск. Но Гитлер сорвал с него погоны и приказал гаулейтеру Баварии Вагнеру арестовать «изменника». Дальше все пошло как по-писаному.

В Бад-Висзее, где Рем, заказав лучшие мюнхенские блюда и напитки, ждал Гитлера, прибыла часть эсэсовцев во главе с командиром «СС Лейбштандарт Адольф Гитлер» Зеппом Дитрихом. Рема подняли с постели, прямо в пижаме привезли в мюнхенскую тюрьму, сунули ему в руки номер «Фелькишер беобахтер», где были описаны его «путч» и его смерть, и намекнули, чтобы он покончил самоубийством. Но Рем был недогадлив, поэтому пришлось послать в камеру двоих эсэсовцев, и они пристрелили лучшего друга фюрера.

А в это время в Берлине в резиденции Геринга тоже кипела «работа». Геринг, Гиммлер и Гейдрих сидели в кабинете «толстого Германа», развалясь в удобных креслах. Геринг и Гейдрих попивали коньяк, Гиммлер скучал, рассматривая свои полированные ногти. Каждую минуту эсэсовцы втаскивали в кабинет каких-то перепуганных, обезумевших людей. Гейдрих ставил в списке «птичку», а Геринг ревел: «Убрать!» Гиммлер поблескивал своими очками, кривил тонкие губы — и жертву волокли во двор, чтобы бросить в машину, отвезти в кадетский корпус в Гросс-Лихтерфельде и там отправить на тот свет.

Финк и Науйокс стали после той ночи штурмфюрерами.

Затем были Австрия, Чехословакия, Польша. Было много дела для тех, кто хотел «поработать». В тридцать восьмом году Финку и его друзьям пришлось здорово потрудиться в самом Берлине, когда Гейдрих приказал, чтобы в столице вспыхнуло одновременно не меньше тысячи еврейских погромов.

Полномочия были самые широкие. Приказано было не сдерживаться, забыть обо всем. Повторялись слова, сказанные где-то Герингом: «Мы варвары, и мы хотим быть варварами. Это почетное звание». Финк горел жаждой мести. Только подумать! Какой-то еврей убил в Париже секретаря немецкого посольства фон Рата, убил чистокровного арийца, убил из-за угла, коварно и трусливо! И с этими евреями еще нянчились! Носились с планом выселения всех европейских евреев на остров Мадагаскар, чтобы они там лакомились бананами и ананасами! Правильно сделал Гейдрих, вызвав самых верных своих мастеров заплечных дел и поручив им «отважно и по-рыцарски» разрешить еврейский вопрос! Финку не надо было разъяснять, что это значит — «по-рыцарски». Эсэсовский офицерский чин, который он к тому времени уже заработал, обязывал понимать все сказанное и не сказанное. И он понимал и действовал.

В тридцать девятом году Финку повезло: он стоял рядом с самим фюрером, видел и слушал его. Навсегда запомнил он тот августовский день в Оберзальцберге, запомнил блеск генеральских мундиров, возгласы «хайль», сухой голос Гитлера.

В большой комнате под стенами, облицованными дубом, стояли эсэсовские офицеры, которых подобрал сам Гиммлер для этого случая. Стояли в черных мундирах, в белых парадных поясах, каменные и одуревшие от страха и торжественности. Чуть впереди Финка торчал адъютант фюрера капитан Видеман, бывший командир роты, где Гитлер служил рядовым солдатом во время войны девятьсот четырнадцатого года.

А посреди комнаты был накрыт белой скатертью большой стол: в центре стола — огромная ваза, полная цветов. Большие чашки для чая. Соленое печенье, фрукты. Фюрер не употреблял мяса. Вся Германия знала это, все повторяли его слова: «Слон не ест мяса, а среди животных самый сильный. Я хочу быть слоном среди людей».

На главном месте стояло кресло для фюрера. Большое, глубокое, с высокими подлокотниками. Черное дерево, инкрустированное слоновой костью. Бархатная обивка: на темно-красном фоне золотой виноград.

Фюрер вошел впереди большой группы генералов, среди которых был и обергруппенфюрер СС, генерал полиции, бывший преступник, с позором изгнанный из морского флота, обер-лейтенант Рейнгардт Гейдрих. Гитлер сел в кресло, но, как только начал говорить, поднялся и продолжал свою речь стоя.

Он говорил о будущей войне, о великом призвании рейха, о непобедимости арийской расы.

«Наша сила — это наша быстрота и наша грубость»,— заявил он. Он нарисовал неприглядную картину положения, которое, по его мнению, сложилось в Европе без твердого руководства. Европа задыхалась без выдающихся людей. Она ждала их — и фюрер великодушно шел навстречу ее чаяниям.