Европа-45. Европа-Запад

— Никому — это значит «никому, кроме жены», — усмехнулся Швенд. — Господин министр хорошо знает это золотое правило государственных деятелей.

В тот же вечер Эдда Чиано позвала Швенда на свою половину и взволнованно сообщила ему «новость»: они едут в Южную Америку. Галеаццо уже все устроил, и она наконец свободно вздохнет от надоевшей войны. И их дети будут в безопасности. Слава богу! Не согласится ли господин Вендинг поменять им на испанские песеты несколько миллионов итальянских лир? Очевидно, у господина Вендинга в столице связи, и ему это легко будет сделать. Она же одинока в этой стране, ей здесь никто не может помочь.

— Я бы с радостью, — вздохнул Швенд. — Но сумма велика. Сколько, вы говорите?

— Семь миллионов.

— Это очень большая сумма. Я дам вам совет. На завтра вас приглашает к себе фюрер. Он вас любит. Вы обворожительная женщина, к тому же дочь его лучшего друга. Попросите его об этой маленькой услуге.

— И вы думаете, что фюрер найдет время позаботиться обо мне?

— Убежден!

Совет оказался подходящим. Удивленный Гитлер, услышав странную просьбу Эдды, начал выспрашивать, зачем ей в Германии испанские песеты. Болтливая Эдда не удержалась и рассказала фюреру о намерении мужа выехать вместе с семьей в Южную Америку, где он мог бы спокойно писать мемуары, которые покажут его перед миром таким, каков он в действительности, — интеллигентным, умным, благородным.

Судьба графа Чиано была решена. Как и Швенд, Гитлер не мог отпустить на все четыре стороны голову, начиненную тайнами, сотой части которых хватило бы для того, чтобы полностью опозорить его, Адольфа Гитлера.

Воля Гитлера и воля неизвестного человека по имени Швенд сошлись в одной точке. Точкой этой была голова графа Чиано, которая так красиво сидела на классической римской шее. Голова с исключительной памятью. Голова с волосами, натертыми китайской травой.

В Северной Италии, в городе Сало, на берегу озера Гарда, Муссолини, поддержанный эсэсовцами генерала Вольфа, организовал марионеточную Итальянскую социальную республику. Он снова играл роль большого государственного деятеля. Восстанавливал фашистскую партию. Граф Чиано был приглашен в Итальянскую социальную республику. Издерганный долгим сидением в Оберальмансгаузене, испуганный провалом попытки бежать в Америку, Чиано готов был ехать хоть к черту в зубы, лишь бы только выбраться из этой Германии, где, он хорошо знал это, на него уже давно точили зубы и Борман и Гитлер.

Второго ноября, сойдя с самолета на аэродроме близ Вероны, Чиано был арестован и отвезен в тюрьму Скальчи. Он оставил тюрьму лишь как один из подсудимых в процессе Муссолини, который происходил в старинном замке Кастель Веккио.

На рассвете седьмого января сорок четвертого года залп карабинеров оборвал жизнь бывшего графа, министра и зятя дуче.

Судьба Чиано перестала интересовать Швенда сразу же после того, как были аннулированы уругвайские паспорта. Часть своей миссии он выполнил. Осталось главное: выудить у Муссолини письма.

Руководитель «операции Бернард» вернулся в замок Лабер. Там его ждало письмо. Старый друг писал Швенду, что хотел было немного прогуляться по Швейцарии, но состояние здоровья не позволяет ему это сделать. Поэтому Швенда просили тоже отложить свою прогулку.

Швенд был удивлен. Что произошло в Лондоне? Почему пришел такой удивительный приказ?Потом он успокоился.

Так будет даже лучше. Он имеет теперь время для тщательной подготовки, чтобы действовать потом быстро и решительно, а не терять время, как потерял с графом Чиано. Снова видели Швенда на пышных раутах в безукоризненном вечернем костюме, с белым галстуком-бабочкой над белым пикейным жилетом. Снова мелькали в просторных апартаментах замка типичные римские валютчики — гиголо — с пьяцца Колонна вместе с финансовыми тузами Германии, Италии и нейтральной Швейцарии. Лилось шампанское. Опустошались батареи бутылок «мартеля» — самого дорогого французского коньяка. Немцы цедили пиво, привезенное из Баварии, итальянцы — вино с содовой водой. Мрачное одиночество занятых делами мужчин все чаще украшали своим присутствием женщины. Светловолосые немки с толстыми от чрезмерного употребления кофе ногами, сдержанные итальянки из северных областей, важные римские матроны и тонкоплечие девчонки из итальянских портовых городов. Стали бывать в замке Лабер и синьоры из семьи Петаччи.

Такая семья могла появиться лишь в Италии. В Италии, где девушек всегда больше, чем мужчин, собирающихся жениться. В Италии, где каждая мать молит мадонну, чтобы та устроила счастье ее дочери. В Италии, где красота ценится так же невысоко, как и апельсины, которых очень много.

Одной красоты было очень мало для счастья в Италии. Красота ценилась во Франции. За красоту хорошо платили американские миллионеры. Сдержанные англичане понимали толк в красоте. В Германии лаборантка мюнхенского фотографа Поля Гофмана Ева Браун стала любовницей самого фюрера лишь благодаря своим стройным ножкам.

В Италии ни одна мать не верила в будущее своей дочки, в возможность обеспечить ее судьбу.

Мама Петаччи тоже не верила в своих дочерей. Она знала, что без нее они обе — Кларетта и Мариан — погибнут, как щенята, в грязи римских уличек. Мама Петаччи атаковала настойчиво и умело. Она была уверена, что таких красивых, таких чернобровых, таких статных дочек, как у нее, нет ни у кого в Италии. И она добилась своего. Бездарную как топор Мариан она подсунула кинофирме, сделала ее звездой, — не без помощи поношенного, но сластолюбивого режиссера, понятное дело. Кларетте привалило еще большее счастье. На ней остановился взгляд самого дуче. Это мама Петаччи заставила ее закричать на улице, когда проезжала кавалькада роскошных машин, среди которых была и открытая машина Бенито Муссолини. У Кларетты был достаточно красивый и сильный голос, чтобы дуче услышал, как она кричит: «Хочу ребенка от дуче! Хочу ребенка от дуче!»

В стране, которая находится под эгидой святого Ватикана, супружеская измена преследуется с особенной строгостью. Двоеженцев отлучают от церкви, их выгоняют из Италии, возмущенная толпа может растерзать святотатцев.

Однако Бенито Муссолини был дуче, а дуче все позволено.

Донья Ракела, законная жена Муссолини, получила пенсию и повеление не показываться дуче на глаза, а Кларетта Петаччи стала итальянской Евой Браун.

Семья Петаччи могла гордиться своим положением. Мариан, самоуверенность которой была на уровне ее бездарности, решила переменить свою плебейскую фамилию на аристократическую. О ее желании сразу же оповестили газеты. Не было спасения от женихов, богатых, сановных, влиятельных, красивых, старых и молодых. Мариан теперь называлась уже не Петаччи, а Мария де сан Серволо.

Их брат — недоносок Марчелло, которому когда-то мама Петаччи шила сорочки из старых платьев Кларетты и Мариан, — теперь имел возможность менять наряды по десять раз в день. У него появился собственный автомобиль. Его ласки искали знатные дамы.

Швенд заманил этого хлюста с бачками испанского тореро в замок. Он долго накачивал его «мартелем». А когда Марчелло основательно опьянел, Швенд вывел его в курительную комнату, посадил в кресло и сказал:

— Сеньор Петаччи, о вас ходят недобрые слухи,

— А именно? — встрепенулся Марчелло.

— Говорят, будто вы спекулируете золотом.

— Кто мог сказать такую глупость?

— Спрашиваете не вы меня — спрашиваю я.

— Позвольте поинтересоваться, кто вы такой? — запальчиво выкрикнул молодой Петаччи.

— Кроме того, что я доктор Вендинг, я еще и оберштурмбанфюрер СС, начальник специального отделения гестапо в Италии. Вы слышали что-нибудь о гестапо?

— Гестапо не имеет никакого отношения к Итальянской социальной республике!

— Глубоко ошибаетесь. Хотите, я прикажу вас арестовать за экономическую диверсию против Италии и Германии, а к утру буду иметь в руках согласие Муссолини на ваш расстрел?

— Дуче этого никогда не сделает.

— Почему вы так думаете?

— Ему не позволит сделать это Кларетта, моя сестра.

Швенд опустил пальцы в нагрудный карман фрака и достал оттуда сложенный вчетверо лист твердой желтоватой бумаги.

— Читайте.

Буквы запрыгали в глазах у Петаччи. Он смотрел на бумагу и не верил. Его смуглое лицо стало белым, как мука.