Европа-45. Европа-Запад

— Что же вы молчали? — воскликнул командир.

— Ко мне никто не обращался.

— Мосье Риго понесет сегодня листовки на станцию,— сказал Михаил.— И этим будет положен конец всем нашим раздорам,

— Мерси боку^[30],— француз поклонился.— Я полезу в долину лишь в том случае, если сойду с ума.

— Хорошо,— спокойно сказал Михаил.— Давайте писать листовку. Кто будет писать? Наверно, Гейнц. Он лучше всех нас знает немецкое правописание. Гриф графини Вильденталь мы на всякий случай оторвем. Оставим на память мосье Риго. Вот так. Теперь надо решить, что писать. Как начнем?

— Надо начать с обращения,— предложил Сливка.— Мы обращаемся к немцам. Так и напишем: «Немцы!»

— Можно было бы добавить: «Эй вы, немцы, пся кошчь!» — подсказал пан Дулькевич.

— Напоминаю: мы пишем воззвание партизанского отряда «Сталинград»,— сказал Михаил.— Надо говорить с немцами спокойно.

— Дальше можно так,— предложил Гейнц.— «Рабочие подземного завода, железнодорожники, солдаты! »

— Верно. Как раз перечислены все, кто здесь отсиживается,— заметил Юджин.— А после этого чеши просто: «Бросайте работу, бросайте оружие. Все равно скоро придут американцы и вам не поздоровится».

— Мистер Вернер забыл об англичанах,— надулся Честер.

— Пся кошчь! Панове забыли про Войско Польское!

— Если уж вы пользуетесь моей бумагой, то допишите и Свободную Францию,— вставил мосье Риго.

Михаил молчал, пробегая взглядом по лицам своих товарищей. Каждый из них отчасти и по-своему прав. У каждого своя национальная гордость, своя боль.

— Все это надо было бы написать,— сказал Михаил.— Но, к сожалению, у нас не хватит бумаги. Поэтому я предлагаю текст покороче. Например, такой:

«Немцы! Рабочие подземного завода, железнодорожники, солдаты! Вы делаете преступление, работая для войны. Вас обманывают. Бросайте работу и оружие. Долой войну! Долой Гитлера! Да здравствует вечный мир на земле!

Партизанский отряд «Сталинград».

— Вы дипломат, пан Скиба,— выслушав его, промолвил Дулькевич.— Однако неужели я карабкался бы на такую высокую гору лишь для того, чтобы написать несколько слов и не упомянуть о Войске Польском!

— Мы не упоминаем ни о чьем войске,— успокоил его Михаил.

— А Сталинград — разве это не советское войско?

— Сталинград — это мир,— сказал Скиба.— Найдите слово, которым можно было бы заменить Сталинград, и мы поставим в листовке ваше слово.

— Пишите так,— сказал, помолчав, Дулькевич.— Вы отчасти правы, пан командир.

Гейнц заполнил аккуратными строчками все четыре листка почтовой бумаги. Четыре листовки — очень мало. Но приходилось довольствоваться и этим.

— Как же их развешивать? — спросил Михаил.

— Наверно, я смогу дать вам совет,— отозвался итальянец.— Легче всего так. Положить листовку на землю и придавить ее сверху камнем, чтоб не унес ветер. Лист бумаги, придавленный к земле камнем, быстрее обратит на себя внимание. Уверяю вас.

— Будем считать, что выход найден,— подытожил Михаил.— Теперь: кто идет на операцию? Я — это уже решено. Нужен еще кто-нибудь.

— Я,— сказал Юджин.

— Эти американцы всегда лезут первыми,— недовольно пробурчал Клифтон Честер.— Не думаете же вы, мистер Вернер, что я буду сидеть здесь на горе сложа руки. Я обязан пойти вместо вас, хотя бы потому, что вы спасли мне жизнь.

— Признаться честно,— усмехнулся Юджин,— я не предполагал, что спасу англичанина нудного, как правила уличного движения.

— Благодарю за комплимент,— сказал Клифтон.— Но на операцию пойду с командиром все-таки я.

— А мое предложение насчет камней? — напомнил Пиппо Бенедетти.— Неужели мне не поручат разбросать по станции листовки?

Михаил выбрал Гейнца. Так было безопаснее: Гейнц — немец. Если их обнаружат, он сможет даже переговорить с часовыми или железнодорожниками. Несколько минут они всегда сумеют таким образом выгадать.

Когда стемнело и Михаил с Гейнцем собрались спускаться в долину, к командиру подошел француз.

— Я хочу с вами,— тихо проговорил он.

— Но должны пойти только двое.

— Я — третьим.

— Тогда, может быть, вы замените Гейнца?

— Нет, я пойду третьим.

— Опять как хвост?

Риго поморщился. Он не любил этого слова. Все-таки французское «ке» звучит лучше, чем это русское «хвост». Но в долину он должен пойти. Кто дал бумагу на листовки? Наконец, чем он хуже других?

— Это опасно,— предупредил его Михаил.— Возьмите у кого-нибудь пистолет. Возьмите мой.

— Благодарю, мосье.

— Юджин, вы остаетесь за меня.

— О’кей!

Ночь проглотила их без единого звука.

Еще днем Михаил наметил путь, по которому они должны были спускаться. Но то, что при свете казалось выступом, в темноте оборачивалось ямой, а на месте выемки неожиданно вырастали острые обломки скал. Спуск отнял вдвое больше времени, чем планировал Михаил. Они вышли на колею неподалеку от станции, здесь Гейнц споткнулся о семафорную проволоку и чуть не разбил себе лицо, упав прямо на рельсы. Потихоньку приблизились к домику, прячась за кустами, стараясь не шелестеть. На станции было тихо и темно. Только из завешенного окна в комнате дежурного пробивался узенький лучик.

Дальше на стрелках кто-то разговаривал.

— Давайте немного подождем,— сказал Михаил.

Они присели за кустами.

— Хорошо бы приложить ухо к рельсу и послушать,— прошептал Корн,— не идет ли поезд.

— Подождем,— повторил Михаил.— Надо немного привыкнуть к местности.

Риго не мог усидеть. Он мелко дрожал и то и дело совал руки в карманы, словно хотел их согреть.

— Командир, я пойду,— сказал он.

— Вы очень возбуждены, натворите глупостей,— придержал его Михаил.

— Я все-таки лучше пойду,— рванулся француз.

Михаил посмотрел на него с недоверием: может, он хочет выдать их?

— А что, если я пойду вместе с вами? — спросил он вдруг.

— Это опасно, вы командир,— возразил Риго, вспоминая лучшие времена своего недолгого солдатства.— Я быстро обернусь. Можно идти?

— Идите,— Михаил пожал ему руку.— Идите, только смотрите — осторожность и еще раз осторожность! Ну, счастливо!

Француз припал к земле и пополз под семафорными проволоками. Они странно зазвенели, как натянутые струны, и Михаил потихоньку выругался: какой все-таки неуклюжий этот богослов! Они видели, как Риго выпрямился, сунул руки в карманы и с беспечностью гуляющего бездельника исчез в темноте.