Европа-45. Европа-Запад

И эта самая большая в истории человечества война исчезнет, отойдет в прошлое. Новые поколения будут вспоминать о ней с содроганием и постараются, чтобы такое больше не повторялось.

Иначе за что же бьются сейчас на фронтах миллионы советских солдат, за что страдают тысячи английских и американских юношей, для чего и они, их маленький отряд, скитаются по чужой стране, между жизнью и смертью, бездомные, голодные, изнуренные?

Крутые каменные ступеньки вели на площадку к башне. Между плитами росла трава, цветы просовывали свои яркие головки в щели, пятнистая серая ящерица грелась на круглом куске песчаника. Казалось, коснись этих ступенек, и они раскатятся вот такими же круглыми камнями во все стороны, рассыплются в пыль. Однако Риго отважно ступил на первую и полез вверх, цепкий и ловкий, как обезьяна. Оказавшись на площадке, он махнул рукой:

— Сюда! Отсюда видно все. Даже бог после сотворения мира видел меньше, чем я сейчас.

Михаил полез первым. За ним поднялись остальные.

— В этих руинах мы пили с графиней Вильденталь божественный рейнвейн,— прикрыв глаза, проговорил Риго.

— Я бы судил вас после войны как военного преступника,— сказал Михаил.

— Ничего удивительного в этом нет. Вы азиат. А все азиаты жестокие. Это аксиома.

— Спросите европейца Честера.

— Я бы тоже судил,— хмуро проговорил Честер.

— И американца Вернера.

— Наши парни просто набили бы ему морду,— сказал Юджин.

— Вы один из всех нас были в самом выгодном положении,— досказал свою мысль Михаил.

— Кроме господина Корна,— быстро вставил француз.

— Даже он был в худшем положении. Ему пришлось нарушить присягу. Если бы поймали, он погиб бы как изменник. Он не знал, разберутся ли потом — герой он или преступник? А вам во всех случаях была обеспечена героическая смерть.

— Всю жизнь мечтаю о героической смерти,— пан Дулькевич вздохнул.

— У вас был год свободной жизни. Неограниченные возможности. Полная свобода передвижений. Знание местности. Деньги. Оружие.

— У меня не было оружия,— хмуро возразил француз.

— Вы легко могли его достать.

— Не понимаю,— развел руками Риго.— Это что — суд надо мной? Тогда зачем было идти так далеко? Может, вам не хватало романтических аксессуаров? Замок, таинственная долина и загадочное молчание первозданных гор... Вы хотели, чтобы я, как Иисус Христос, сам принес свой крест на Голгофу?

— Ладно, мосье Риго,— остановил его Михаил.

— Мне кажется, что с некоторого времени мы все делаем общее дело,— сказал француз с обидой.— Правда, я не стреляю. Но кто, как не я, перевел вас через Рейн, кто спрятал в горах, кто вывел к подземному заводу?

— Дело у нас общее, взгляды на жизнь разные,— заметил Михаил.

— Вы еще не знаете, какие вулканы могут клокотать в душе Раймонда Риго! Я докажу вам всем, что я настоящий француз. Вас интересует завод?

— Где он?

— Как видите,— засмеялся француз,— даже такая легкомысленная и никому не нужная личность, как Раймонд Риго, может пригодиться. Вы не замечаете никакого завода, верно? Никаких признаков жизни в мертвой долине, не правда ли? Вы даже не можете представить себе, что под вами, внутри горы, кипит работа. Обратите внимание на рощицу вон на той стороне долины. За нею — рабочий поселок. Целый город. Между городом и замаскированными тоннелями в горе протянуты стальные тросы воздушной дороги. Кончится смена, и вы увидите, как над долиной проплывают вагончики с людьми: одних везут домой, других — на завод. За горой — железнодорожная станция. Колея входит прямо в гору. Дальше к самому заводу идет тоннель. По тоннелю вывозят и готовую продукцию. Ни один человек, кроме железнодорожников, не сможет проехать тоннелем. Люди попадают на завод по канатной дороге, другого пути нет. Я был в поселке. В вагончики воздушной дороги можно сесть только на станции, а она расположена тоже в воздухе. Высоко над землей на стальных фермах есть специальные площадки для посадки. Они охраняются эсэсовцами. Пропуска меняются каждый день. Есть цифровой код для нумерации пропусков.

— Вы были бы неплохим разведчиком, мосье! — Юджин засмеялся.

— Я всегда отличался пытливым умом и почти идеальной памятью.— Риго потупился.

— Это не завод, а фурда,— пробормотал пан Дулькевич.— Он будет работать даже после того, как Германия подпишет акт капитуляции. Даже после конца света.

— Надо что-то делать,— задумчиво проговорил Михаил.

Пугали неприступность горных громад, хмурая таинственность подземного завода. Это не то что взорвать маленький мостик или обстрелять двух трусливых эсэсовцев. Перед ними была крепость, которая могла выдержать осаду целой армии.

— Прежде всего надо отдохнуть,— решил Михаил.— Выспаться, спокойно обдумать все. А там будет видно. Кто за отдых?

Это был лишний вопрос.

Франтишек Сливка встал на вахту. Впервые в жизни он был часовым. Впервые держал в руках оружие. Раньше он боялся оружия, ненавидел его. Перед войной Сливка перечитывал все издания международной лиги пацифистов. Зачитывался пацифистской книгой лауреата Нобелевской премии профессора Лафонтена. Рядом с произведениями великих немецких композиторов на его столе лежал труд немецкого доктора Людвига Киде «Пацифистская идея в развитии человечества».

У Франтишека Сливки была самая мирная профессия на земле — он писал музыку. Ласковые маленькие песенки для пражских эстрадных певиц, песенки о любви, цветах и солнце. Он не написал ни одного марша — боялся их, как боялся пушек, винтовок и пулеметов.

Война охватила Чехословакию со всех сторон, как пожар. Маленькое государство, которое продавало другим странам танки и пушки, расстреливали из его же орудий.

И хотя теперь Сливка все еще с опасением посматривал на автомат, но уже никакая сила не заставила бы его выпустить оружие из рук!

Гейнц Корн варил гороховый суп. Классический немецкий эрбсе-зуппе, который умеют готовить лишь немцы. Пиппо Бенедетти подкладывал в огонь сухие сучья и рассказывал Гейнцу о своих военных приключениях. Бывшие союзники встретились на другой стороне фронта, чтобы заключить между собой новый, неразрывный и на этот раз вечный союз.

Юджин и Клифтон, демонстрируя англосакское единство, легли в стороне. Американец все-таки заставил англичанина посмотреть на фотографию его любимого петуха и выслушать рассказ о том, как в Америке татуируют кур, чтобы бороться с ворами. Татуировка заметна даже на жареной курице. Юджин видел сам.

Пан Дулькевич атаковал француза. Почему мосье Риго упрямится? Франция дала миру прекрасные образцы героизма. Идеалы Великой революции. Конвент. Наполеон. Он был выскочкой, но все же великим полководцем. Баррикады Коммуны. Ян Домбровский. Поляки умирали за Францию, считая, что умирают за Польшу, потому что за Польшу можно сражаться везде и умирать за нее тоже можно везде. Пся кошчь, неужели мосье Риго не понимает?

— Мне хочется спать, мосье Дулькевич,— француз отвернулся.

Тогда бывший майор пристал к Михаилу: почему командир терпит издевательства Риго?

Потом они ели эрбсе-зуппе. Суп отдавал дымом, в нем не хватало картофеля, заправил его Корн маргарином, который пенился, как нефть. Однако ложками работали все с таким усердием, словно перед ними поставили котелки с черепаховым бульоном.

Сменили на посту Сливку, накормили его и легли спать. Часовым Михаил приказал меняться через каждые два часа.

Ночью всех разбудил Дулькевич.

— Панове! — кричал он.— Вставайте, летят! Это не какие-нибудь фарамушки, а настоящая армада!