Европа-45. Европа-Запад

— Вы ошибаетесь,— не согласился Швенд.— Есть еще идеалы.

— Идеалы разрабатывает ведомство доктора Геббельса. Они не менее фальшивы, чем наши фунты.

Швенд хотел сказать Гйотлю, что есть иные идеалы, по ту сторону фронта, но удержался: может быть, доктор вызывает его на откровенность?

— Я верю в идеалы, провозглашенные фюрером,— торжественно отчеканил он.

— Да! — откликнулся доктор Гйотль.— Да! Я тоже верю. И буду бороться за них до конца. Хайль!

— Хайль!

— Значит, вы едете в Триест?

— Наверно, придется.

— А точнее?

— Еду.

— Оружие пересылайте в Австрию. Вам будут выделены грузовые машины. Я сегодня же вылетаю назад и обо всем доложу.

— Не останетесь даже пообедать?

— Не имею времени. Передайте мои извинения госпоже Швенд. Хайль!

— Хайль!

Вечером владелец замка Лабер, не попрощавшись с «госпожой Швенд», выехал на горбатом «фиате» в Триест. Там у него тоже был агент по сбыту фальшивых фунтов.

Устроившись в отеле, Швенд вызвал к себе агента и попросил связать его с представителем четников Михайловича. На другой день турок привел толстого смуглого господина. Не спрашивая разрешения, толстяк бесцеремонно разлегся в кресле, закурил американскую сигарету.

— Имею честь. Что вам нужно?

— Кто вы такой? — поинтересовался Швенд, недоброжелательно разглядывая самоуверенного гостя.

— Это не играет роли, как любят говорить немцы,— захохотал тот.— Мне сказали, что вы хотите переговорить с командиром четников.

— Допустим.

— Это я.

— Командир четников?

— Ага.

— Видите ли...

Швенд замялся. Он не хотел обижать гостя, но вместе с тем не мог согласиться с мыслью, что этот неопрятный толстый мужчина и есть командир тех знаменитых «борцов за свободу», о которых так много говорили в Англии. Черные воловьи глаза под низким упрямым лбом, широкий рот, мясистый нос, длинные, толстые большие уши. Таких Роупер еще не встречал никогда. Он невольно пощупал свое ухо: может, и оно такое же большое? Нет, у него ухо маленькое, кожистое, как у мыши.

— Вы хотели сказать, что я не похож на офицера? — засмеялся четник.— Ну что же! Вы вот по всем признакам офицер, здесь уж никто не ошибется.

— Вы ошибаетесь,— поспешно прервал его Швенд.— Я — коммерсант.

— Хо-хо, вон что. А я не похож на офицера, а все-таки офицер. Даже подполковник, если это вас интересует.

— Меня интересуют пропуска.

— В партизанский край?

— В Югославию.

— Это и есть партизанский край. Партизаны Тито бьют нас, мы щиплем их. Пропуска могу предложить свои...— подполковник вытащил из кармана пучок мятых бумажек.— А это подделки. Титовские. Если вдруг попадете к партизанам Тито.

На стол лег еще один ком бумажек

— На них можно положиться?

— Как на крутую гору! Только не попадайте к русским. Там не спасут никакие пропуска. Надеюсь, вы слышали, они уже в Белграде.

— Да. Я знаю об этом. И все равно мне нужны пропуска. Кроме того,— Швенд оглянулся,— мне нужно оружие.

— Сколько угодно,— подполковник небрежно махнул рукой.

— Английское и американское.

Швенд перечислил виды оружия. Назвал цифру. Четник слегка смутился.

— У вас аппетит...— сказал он.— Где же я наберу сразу столько? Для этого надо разоружить всех моих четников. А титовцы и так кричат о нашем сотрудничестве с немцами. Даже Черчилль — слышите, сам Черчилль! — отказался от генерала Михайловича из-за этого. Раньше англичане просто засыпали нас оружием и боеприпасами. Теперь, после соглашения Тито с Шубашичем, все достается титовцам. Год назад я мог бы продать целый эшелон военного снаряжения. Теперь — ша! Хотя постойте! Через два дня в Тусак приходит английская подводная лодка с оружием для наших частей. Англичане украдкой еще поддерживают нас. Ведь король Петр сидит в Лондоне, а мы все-таки боремся за короля, чтоб ему было пусто! Не знаю, что там в подводной лодке, но могу продать все на корню.

Через два дня Швенд был в Тусаке. Он видел, как швартовалась к временному причалу длинная стальная рыбина, слышал английскую речь, издалека любовался стройными высокими фигурами английских моряков, но не подошел. Потом, после войны, сидя у камина, он вспомнит этот теплый осенний вечер на Адриатике, стук ящиков с оружием и английскую речь, что звенела в сумерках, как далекие колокола собора святого Павла.

Грузовые машины, нанятые Швендом, одна за одной отходили от причала. Командир подводной лодки бросил короткое «Ол райт!», неведомо кому бросил — тем, кто стоял на берегу, или в машинное отделение своего корабля. Заработали машины, и лодка исчезла в море, чтобы никогда больше не появляться у этого берега. Швенд расплатился с четниками, пожал им руки, сел в «фиат» рядом с молчаливым шофером — штурмфюрером СС — и поехал из Тусака, чтобы тоже никогда туда не возвращаться.

Ночь была тихая, теплая. Из-за пепельно-серых туч выглядывала луна, освещая побережье слабым, неверным светом. Серебряная мгла висела над морем, серебряной тишиной были налиты горы. Швенд боролся со сном. Сегодня, когда он услышал английскую речь, увидел своих соотечественников, ему с особенной силой захотелось поскорее вернуться домой, в Лондон, в маленький домик, окруженный старыми деревьями, слушать плеск волн на Темзе, попивать чай и спокойно обдумывать очередную акцию. Как никогда, в эту ночь Швенду хотелось жить; как никогда, он боялся смерти и содрогался от каждого подозрительного шороха.

За Вилла дель Нерозо на шоссе вдруг что-то зачернелось. Шофер затормозил и сразу же с двух сторон по машине ударили автоматы. Шофер упал головой на баранку руля. Машина прокатилась десяток метров и стала. Швенд попробовал оттащить шофера, чтобы сесть на его место, но в его правую ногу впилась пуля. Тогда он тихо выскользнул из машины. Вторая пуля догнала его, когда он уже припал к твердому настилу шоссе.

Еще днем, проезжая здесь, Швенд заметил какую-то фабрику. Он и сейчас угадывал в темноте ее очертания: до фабрики было не больше двухсот метров. Если удастся одолеть это расстояние, он спасен. Там, очевидно, немецкий гарнизон. Но двести метров иногда могут быть длиннее, чем двести километров. Теплая кровь обливала ногу, а правое плечо болело так, что Швенд не мог двинуть рукой. Видно, пуля застряла в плече. Он дополз кое-как до рва, который отделял шоссе от поля, но выбраться оттуда уже не смог. Безвольно лег во рву, полном грязной воды, пил эту воду и клял себя за то, что согласился ехать.

Вода придала ему сил. Он поковылял дальше, добрался до дренажной трубы. Залез внутрь, притих там и стал прислушиваться.

Партизаны прекратили стрельбу, вышли на шоссе, громко разговаривали возле машины. Потом голоса послышались ближе: наверно, искали его. Никто не догадался заглянуть в наполненную болотной водой трубу — и это спасло Швенда.

Он пролежал так целую ночь. Мертвая тишь окружала его, и Швенд боялся шевельнуться. В такой тишине слышен каждый шорох, и партизаны могут снова упасть на белое как мел шоссе с темных притаившихся гор. Где-то далеко-далеко завыла собака. Единственным живым голосом был этот одинокий собачий вопль к равнодушной луне, которая зажгла на земле и в небе холодные водянисто-зеленые пожары.

На рассвете Швенд отважился вылезти из своего убежища, кое-как добрался до фабрики, нанял там арбу, запряженную парой волов, и на ней приехал в Триест.

Врач, осмотрев его, сказал, что пуля попала в мякоть. Через неделю можно будет танцевать на балу.

Швенд усмехнулся. Спасибо! Он продолжит свой опасный танец: танец между жизнью и смертью...

КОГДА ЛЮДИ ГОЛЫЕ...

Полевая баня издалека напоминала продолговатый суповой термос, поваленный набок и подпертый автобусными колесами. Гауптман Либих сначала даже не сообразил, что это за диковина пристроилась к берегу канала на окраине Хогсварта.