Fallout: Дорогой из желтого кирпича

Дождавшись, пока они отвлекутся на то, чтобы собрать стадо в кучу, я отполз назад примерно на триста футов, после чего спустился в небольшую расщелину в земле. Эта расщелина идеально подходила для того, чтобы скрытно отойти от пастбища, она была длинной и достаточно глубокой, чтобы прикрыть меня с головой. Вела она в сторону разрушенного города, то есть именно туда, куда мне и было надо.

Но сейчас, спустившись в расщелину, я услышал негромкий детский плач. Это меня насторожило, и я даже взялся за винтовку. Я не знал о тварях, которые могли бы копировать детский плач, но даже прожив целый год в окрестностях Чикаго я знал очень мало о местной фауне. Знакомство с ней ограничивалось дикими гулями, кротокрысами, волками, да игуанами.

Могли ли здесь оказаться твари, которые услышали, запомнили и научились повторять детский плач для того, чтобы заманивать к себе людей? Вполне могли. Вряд ли они научились бы копировать речь, это все-таки достаточно сложно, а вот плач…

Воображение уже нарисовало мне тварь, больше похожую на дикого гуля, только маленькую, примерно детского роста. И с ног до головы покрытую язвами.

Стараясь ступать как можно мягче, я двинулся дальше по расщелине, держа автомат наизготовку. Я был готов расстрелять кого угодно, но не оказался готов к встрече, которая меня ждала.

Плакал действительно ребенок. Это был маленький дикарь с разодранными коленками и локтями, одетый в такую же сшитую из шкур одежду, как и у взрослых дикарей. Свернувшись клубочком на земле, он тихо плакал. Только как он вообще здесь оказался? Неужели он не мог позвать на помощь? Хотя, отсюда, до костра, вокруг которого расположились дикари, примерно шестьсот футов… Помножить это на шум, который исходит от стада, брамины ведь тоже тихо себя не ведут, они мычат, пердят, издают другие звуки.

Я закинул винтовку за спину, присел на землю и кашлянул, чтобы обратить на себя внимание мальчика.

Он услышал это, подскочил и тут же стал отползать назад. Похоже, он меня испугался. Ну да, это неудивительно, особенно, когда ты живешь в племени, где в ходу самые разные суеверия. Я приопустил полумаску, которая закрывала нижнюю часть моего лица, чтобы мальчишка увидел, что я такой же человек, и сказал:

– Тише. Я хочу помочь.

Эти слова были не первыми, которые я произнес за последний год, но голос с непривычки все равно был хриплым. Да иногда я разговаривал сам с собой, иногда ругался вслух, но в последнее время привык обходиться вообще без слов. Так удобнее, так проще убедить себя в том, что ты не сходишь с ума.

– Ты дух?
– спросил мальчик, мгновенно успокоившись. Слезы на его щеках не высохли, похоже, что он проплакал несколько часов.

– Я человек, - ответил я.
– Просто человек. Живу тут неподалеку. Ты как здесь оказался?

– Упал, - ответил маленький дикарь.
– Охотился на игуан, побежал за одной из них с палкой, споткнулся и упал сюда.

– Давно ты здесь сидишь?
– спросил я.

– Давно, - кивнул мальчишка.
– Когда я сюда свалился, солнце было еще высоко. А сейчас оно уже заходит.

Он вдруг посмотрел на меня с подозрением, бросил взгляд приклад винтовки, который торчал из-за моей спины, оглядел броню.

– Пастухи рассказывали, что здесь бродит дух, - проговорил он.
– Он спас двоих из них, когда на стадо напали волки. Я принял тебя за него.

– Это я и есть, - ответил я.
– Но я никакой не дух, а просто человек. Живу неподалеку отсюда, а иногда мне скучно, и я выбираюсь смотреть на дика… На вас, в общем. Мне просто скучно, да и хочется иногда на людей посмотреть.

– Значит, ты и есть тот самый дух, - уверенно заявил маленький дикарь.
– Я не должен с тобой разговаривать. Говорить с духами может только шаман, а мне никогда не стать шаманом.

– И что, ты будешь сидеть в этой расщелине, пока не умрешь от жажды?
– я криво усмехнулся.
– И даже не захочешь принимать помощь от духа?

– Мне бы этого не хотелось, - проговорил мальчишка и спросил.
– Ты поможешь мне выбраться?

– Помогу, - кивнул я.
– Давай я подсажу тебя, чтобы ты мог выбраться. Если поторопишься, успеешь нагнать пастухов. Когда я уходил, они только собирали стадо, а, значит, не должны были уйти далеко.

Я подхватил худого мальчишку за бока, приподнял, а потом помог выбраться из расщелины. Но он вместо того чтобы бежать к своим сородичам, уставился на меня, будто ждал чего-то. Я в свою очередь уставился на него, но говорить ничего не стал.

– Духам нужно платить за помощь, так говорит шаман - проговорил он.
– Какой платы ты хочешь?

– Ничего мне не надо, - ответил я.
– Беги к своим, а я пойду своей дорогой.

Разговаривать с мальчиком, смотря на него снизу-вверх, было забавно и непривычно. Ему, наверное, тоже было странно смотреть на меня сверху вниз, но виду он не подавал. Однако уходить не собирался.

– В таком случае, ты добрый дух, - ответил мальчишка.
– Я расскажу о тебе в племени. Они принесут подношения, если шаман разрешит.

– Не надо мне никаких подношений, - ответил я.
– Я пошел, а ты иди к своим. И лучше не рассказывай про меня ничего. Я не хочу лишнего внимания.

Я развернулся и пошел дальше по расщелине. Похоже, что мальчик собирался стоять там до тех пор, пока я не уйду. Однако, когда я прошел тридцать футов и развернулся, чтобы посмотреть, остался ли он или ушел, его уже не было. Видимо, он побежал догонять пастухов. Ну, оно и хорошо, нечего детям по Пустоши бродить.

***

Я потерял счет дням. Мне было стыдно за это, и если раньше я делал отметки на стене своей хижины, то сейчас их стало столько, что я запутался. В общем-то ничего удивительного в этом не было, потому что дни мои состояли из рутины и попыток развлечь себя более чем полностью.

В детстве мне приходилось читать про путешественников, которые оказывались в одиночестве на необитаемом острове. И я невольно примерял их роль на себя. Но им везло, и они либо попадали на остров не одни, как это было в “Таинственном острове” Жюля Верна, либо рано или поздно находили себе товарищей, как в “Робинзоне Крузо”.

Про меня нельзя было сказать ни того, ни другого, кроме короткого разговора с мальчиком-дикарем, которого я спас из расщелины, я так и не перекинулся ни с кем ни словом. Да и тот ребенок принял меня не за живого человека, а за духа. Это было странно, духом мне бывать еще и приходилось.

Но так или иначе, они принесли мне подношения. К тому самому месту, где я спас мальчика, к расщелине в земле. И подношений этих там был целый мешок, в котором лежало вяленое мясо, свежие маисовые лепешки и даже какой-то непонятный напиток в деревянной фляге-долбленке.