Фама и ангел
Шрифт:
4.
Фиеста! Красивое слово, ни чего не скажешь, ни какого сравнения с русским «праздник», в последнем случае видятся скучные лица за длинным столом, длинные речи во славу, обжорство до тошноты, послеобеденный сон перед «ящиком», вечернее доедание после гостей и как следствие - понос. Это праздник, прошу не путать с «пьянкой», пьянка совершенно другое - море алкоголя, в том числе и низкосортного и совсем не питьевого, немного жратвы-закуси, масса приключений... Мордобой и гонки на автомобилях (в том числе и на чужих), игра в прятки с полис и пуганее добропорядочных граждан различнейшими хеппенингами, награда за которые зачастую предусмотрена в уголовном кодексе...
А вот фиеста!.. Фиеста это море музыки, шума, гама, тарарама, смеха и улыбок до
Вот и мы - Инесс с Вилли, Роса, я Ева с Хуаном - зафиестили. Повод? Ни какого! Светит сентябрьское нежаркое солнце, где-то блестит синее море - его не видно, но мы то знаем и воздух наполнен им, прайса-бабки-динеро имеются и в избытке при наших потребностях, забот ни каких. В том числе и перед обществом, обязанностей так же, отчего не пофиестить бедному хипарю из далекой России совместно с андеграундными френдами-амигос?.. Вот мы и зафиестили...
Начали в сквоте, вместе со скучными Дани и Алис, которые меня ни на нюх не переваривают, и что такого я у них украл - ни как не вспомню... Под салатик с тунцом щедро политым уксусом из винограда, дали каждый по паре джойнтов с пивом, затем попрощались с Дани и Алис, и... И веселя пассажиров своим видом и состоянием, отправились в Ла Пальму де Маллорку в поисках френдов, приключений и удовольствий. У меня даже мысля об моем хипповом одиночестве неизвестно куда делась...
Редкие туристы отражались в многочисленных зеркальных витринах, уже предлагающие в огромном количестве искусственные дубленки «аля хиппис» и пуховые куртки изнеженным местным жителям. И дубленки и куртки были напялены на манекены, смутно напоминающие мне своими блестящими башками неизвестно что. Сверху светило нежаркое солнце на линялом, как застиранные джинсы, небе, лошади махали гривами. С балкона анархистического центра свешивался черно-красный флаг... Может быть это сон? да нет же, меня давно уже разбудили, там, в Париже...
...Мы прокатывались хохочущей кучей, пестрой, орущей, веселой кучей много-много раз через довольно-таки небольшой центр города, мы обрастали, и обрастали, и обрастали амигос, френдами, приятелями... Терри не снявший своего зеленого прикида и почти не выйдя из образа со своей переодевшейся подругой - Слышь, я тоже был ангелом... Ты делал ангела, Майкл? А в каком городе? В Париже... Канадополяк шестидесяти с лишним лет с грустными глазами такого голубого цвета. что мои айзы на фоне его выглядели линялыми пуговицами, и отзывавшийся на имя Джозеф - ты же Юзек, пся крев, с кон ты, с якого мяста? Пан мови по польску? Я не пан, я бывший ангел, Джозеф и я не говорю по польски, это я шучу, остаточные знания с прошлой жизни, я же в прошлой своей жизни, ну еще до ангела, был польской лошадью наверное... Черный джентльмен с бонгом по имени Густав - это тамтам с Африки, Густав? Нет, Майкл, это бонг с Джамайки... Ты хотел сказать Ямайки, Густав? Нет, я хотел сказать с Джамайки, Майкл, и вообще, ты меня этой Ямайкой еще два месяца назад зафакал... Так мы знакомы, Густав?
– совершенно искренне удивился я, на что Густав сунул мне в зубы джойнт, вздохнул и показав ряд блестящих зубов, заговорил о какой-то огородной интересности с Вилли... Вот ведь юннаты нашлись, фак им в грядку!..
Sucedio gue un Fama bailaba tregua y bailaba catala delante de un almacen lleno de cronopis y esperanzas - внезапно вспомнил почему-то я и передал джойнт дальше, многочисленным подружкам Росы по фотографической школе в неизвестном количестве с голыми животами разной смуглоты... Были еще какие-то дредастые, высокомерные, с пирсингом, татуированные от всей души сеньоры, знакомые и с Вилли, и с Инесс, и как не странно - и со мной... высокомерие росло соразмерно выкуренному, но не выливалось, как у цивилов, в безобразную сцену махания кулаками, а в многочисленное свертывание джойнтов и передачу их в первую очередь мне - Ты что
Хосе-Хуан-Факе, думаешь у меня у самого нет прайсов на твой сранный грасс-пластилин? Майкл, не маши ручищами, они у тебя самые длинные, расскажи нам лучше - неужели в России есть андеграунд?..Внезапная тишина на фоне вечернего света фонарей, над портом развеваются флаги неизвестных стран, в глаза мне в упор смотрит пустыми глазницами манекен пепельного цвета... Интересно, что эта сволочь хочет мне сказать?
– Ты что Майкл, что с тобой, тебе плохо, ты что?
–
участие и зверю приятно, поворачиваю голову и с высоты своего без малого двухметрового роста вижу герлу с глазами навыкате, сквозь губу пробито кольцо, а как же она целуется?
– Целоваться не мешает?
–
интересуюсь вроде бы без всякой задней мысли. Герла кокетливо улыбается и отрицательно качает головой - нет. Затем добавляет вслух:
– Мой бойфренд не жаловался еще ни разу...
Коротко и ясно, не успела оглянуться - место занята другим, пионеру Иванову ехать очень хорошо...
– А где остальные?
–
удивляюсь я наконец-то безлюдности улицы, одни манекены и мы...
– В бар зашли, а ты к витрине прилип. Вот я и подумала - вдруг тебе плохо...
– Мне ништяк. Ну я в полном порядке, -
вновь перешел я на язык придурка Дон Кихота и мы спустились во след остальным в полуподвал, наполненный музыкой, гамом, дымом и нашими многочисленными амигос...
Поздняя ночь или правильней сказать ранний рассвет, за нашими спинами остались многочисленные бары и клубы, анархистические центры и сквоты, клубы дыма от выкуренной травы и гашиша, и довольно таки умеренное количество выпитого... Мы брели по пустынному городу с пальмовым названием, отталкиваясь взглядами от синего света фонарей, Вилли устало бренчал на вдрызг расстроенной гитаре нашу любимую песню, бренчал и напевал ее под нос, нашу любимую, так сказать наш гимн:
Порке травахар!.. И действительно - зачем работать, нам и так ништяк...
– Пирато, ты что так смотришь на мою подругу? У ней есть бойфренд.
– Я просто смотрю. Глаза есть - вот и таращу...
– Тарасю... Что такое «тарасю», пирато?
– Это когда вот так вот делают, -
показываю я Росе. Вилли и Инесс хохочут до слез, след за ними и остальные бредущие с нами. А я, сквозь дымку утренних сумерек вижу фейс Вилли и внезапно вспоминаю отрывок из своей псевдокниги, ради стеба и от делать нечего написанный мною и посланный в издательство.
– Вилли, ты знаешь, что ты похож на Че Гевару?
– Сам ты Че Гевара, руссо локо! Че имел морду круглую, а у меня?
– А у тебя как у грустной лошади, Вилли...
Снова общий хохот, переходящий в всхлипывание и почти истерику - сказывается количество выкуренного переходящее в качество. Я продолжаю, не обращая на смех:
– Ну, когда Че напрягался, с речью например или думаю в дабле, то становился похожим на тебя, Вилли...Что бы это значило, ты же с Аргентины, наверное дальний родственник Че..
– Сам ты родственник, Майкл, а что такое дабл?
– Банос, -перевожу я на язык Сервантеса русский хипповый сленг.
– Ну срут где..
И снова хохот вплоть до слез и судорожного всхлипывания, я же вспоминаю почему-то слова мамы - Мишенька ради красного словца не пожалеет и отца... Как он там, в далекой Росси? За монастырскими стенами... Хитрый у меня па-па, меня заделал и грехи отмаливать, в монастырь, видимо ясно видел, что из меня вырастет...
5.
Спускаюсь по мраморным ступеням, богатая видать была почта, литые перила, ковыляю стуча костылем, в полутемный первый этаж. Из углов в свет пропахший гнилью выступает обшарпанная канцелярская мебель - дубовые шкафы с оторванными дверцами, массивные столы с каким-то канцелярским мусором, в углу на одном ржавеют-блестят хромом-никелем два монстра с широкой кареткой. По углам затаился сумрак, сквозь распахнутое мною, когда? довольно таки значительное время назад и оставленное открытым, натекла осенняя сырость, дождь, ночная влага, вон и лужицы на мраморном полу...