"Фантастика 2024-167". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
Вдруг Арис улыбнулся и подхватил песню, а следом рыкнули луженые глотки преторианцев, которые становились рядом с нами, плечом к плечу и обтекая грузовики, толпа солдат пошла дальше.
Пока я ходить умею, Пока глядеть я умею, Пока я дышать умею, Я буду идти вперёд! Не думай, что всё пропели, ЧтоНа площади перед дворцом все замерло. Там тоже была толпа — площадь была заполнена, люди слушали оратора, который вещал с постамента изгаженной надписями триумфальной колонны о новом соглашении между Ассамблеей и территориями Империи, конституционной реформе и самоуправлении.
Завидев солдат, люди расступались. Сопровождаемый эскортом из офицеров, Император прошел к колонне.
И снег, и ветер, И звёзд ночной полёт… Меня мое сердце В тревожную даль…— Император поднял руку и солдаты смолкли.
Оратор, суетливо пряча за пазуху синий бант, срывающимся на фальцет голосом прокричал:
— Вы кто такой? Вы не имеете права! Свобода собраний, свобода слова!..
— НА КОЛЕНИ!!! — грянул молодой голос.
Он рухнул как подкошенный, и вся площадь увидела и услышала, с КЕМ он говорил. На колени встали сначала солдаты, потом и те, кто пришел слушать ораторов — прямо в грязь, снег и мусор. Я снова остался на ногах и стоял рядом с Императором. Он посмотрел сначала на меня, а потом на несчастного лоялиста, который скорчился у его ног, трясясь от страха. Я понял, что нужно делать.
— Повторяй за мной! — сказал я и повысил голос. — Все повторяйте! Я обещаю и клянусь Всемогущим Богом…
— …Всемогущим Богом… — эхом отозвалась толпа.
— … в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Великому Государю верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови! И если я когда нарушу эту данную мной клятву, то пускай меня постигнет суровая кара — не земле и на небе! Аминь!
— Аминь! — грянула толпа, и вдруг всё взорвалось приветственными криками.
Солдаты подхватили Императора и понесли его во дворец, а я стоял посреди площади, у колонны исписанной матерными словами, мял свою фуражку и, глубоко вдыхая запахший внезапно весной воздух понимал: наконец-то всё это кончилось!
Евгений Капба
Специальный корреспондент
Памяти Александра Грина
Первая часть
I ЛЮБИМОЕ ДЕЛО
Я достал из рундука родной хаки и отряхнул его от пыли. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь щель в шторах, подсветили целые сонмы мельчайших частиц, которые взмыли в воздух и закружились по комнате. Невыносимо захотелось чихнуть, но удалось сдержаться, наморщив нос.
Следом за кителем на свет Божий появились галифе, сапоги, портупея с револьвером и
фуражка — такая же мятая, как в последний раз, когда я надевал ее. Мне никогда не нравились фуражки. Вот и сейчас уставной головной убор отправился в сторону, как и сверток с погонами и наградами, который даже разворачивать не хотелось — на зубах всякий раз появлялась оскомина.Следовало позаботиться и о хлебе насущном: пара банок тушенки, краюха ржаного, початая, но плотно закупоренная бутылка вина, фляга с водой, какие-то слегка пожухлые огурчики и желтоватая петрушка — это было совсем неплохо. Видали и похуже!
Вещмешок — «сидор» — отправился в сторону; вот о чем я скучать не буду, благо, теперь у меня имелся вполне приличный кожаный ранец. Из платяного шкафа в него перекочевала пара смен белья, теплый вязаный свитер и костюм поцивильнее — брюки в полосочку и сорочка. С полки я достал парочку дорогих сердцу книг и толстую тетрадь, которую использовал для записей. Скатка с шинелью пристроилась в крепления снизу — красота!
Бежал ли я? О, да.
Ситуация назревала скверная. Как говаривал мой знакомый особист с непримечательным лицом, «у каждой проблемы есть фамилия, имя, отчество». Лиза, Елизавета Валевская — вот как ее звали. Свеженькая, миленькая, с пшеничного цвета волосами, яркими голубыми глазами, всегда готовыми к улыбке, и восхитительно алеющими в самый неподходящий момент щечками. Очень, очень хорошая девочка.
В гимназии, где я работал последние три года, в соответствии с новыми веяниями имелись и мужские, и женские классы. Никаких проблем с девочками в целом не было — прилежные, послушные, старательные — такие ученики просто мечта любого учителя, который до этого дирижировал ротой здоровенных мужиков. Проблема была с их родителями.
По итогам Великой войны по самым скромным подсчетам погиб каждый десятый имперский мужчина призывного возраста. Гражданская война также собрала свою кровавую жатву. Дефицит женихов образовался жесточайший, и конкуренция за подходящую партию порой доходила до абсурда.
Мне удавалось избегать пристального внимания падких на матримониальные планы вдовушек всё это время. Наверное, дистанция, которую я установил между собой с одной стороны, и коллегами и попечительским советомс другой, всё-таки играла свою роль. Ну да, пришлось прослыть чудаком, но это чудачество легко списывали на пережитое на фронте. Да и, откровенно говоря, учителем я был хорошим — поэтому прощалось многое.
Но теперь меня приперли к стенке. В буквальном смысле слова. В последний день четверти меня поймала на улице весьма респектабельная пара и, совершив обход с обоих флангов, завершила окружение у манящей изобилием товаров стеклянной витрины универсального магазина.
— Понимаете, — сказала миловидная женщина неопределенного возраста, — Девочка очень страдает.
Я не понимал.
— Вы должны войти в положение, — было видно, что эти слова даются импозантному господину с видимым трудом, — У нее есть ваша фотография из газеты, она прячет ее под подушкой. Она плачет вечерами, я не могу позволить, чтобы моя девочка плакала.
— Я читала ее дневник — там всё про вас, — снова подала голос дама.
Мои ощущения были сродни легкой контузии. Эти двое натурально втирали мне какую-то дичь. Мозг же независимо от моего желания совместил идеально-симметричный нос мужчины и его открытый лоб с голубыми глазами и изящной шеей дамы — и картина сложилась.
— Лиза, — сказал я, — Вы пришли из-за нее.
Ну да, она смущалась и краснела всякий раз, когда мне приходилось вызывать ее. Ну да, она всегда тщательно следила за своей внешностью и иногда задерживалась в аудитории чуть дольше, чем было необходимо, но…