"Фантастика 2025-104". Компиляция. Книги 1-36
Шрифт:
Мама Кости ушла в магазин, а паренек остался дома.
— А откуда Вы все так хорошо знаете? — изумилась я. — Вроде в органах никогда не работали…
— Тише! — также шепотом одернула меня Катерина Михайловна и обернулась на коллег, но те, не обращая на нее внимания, продолжали утешать Наталью Дмитриевну. — Софочку, подружку мою, помните? Так вот, она — криминалист, выезжала вчера на место, все видела.
По словам Софьи, подруги Катерины Михайловны, которые она мне передала, двенадцатилетний школьник был зверски убит.
— Ограбить хотели? — спросила я, стараясь говорить как можно тише.
— Да, — кивнула коллега. — Денег взяли, не то что бы много, но и не сильно мало, рублей шестьдесят,
— А мать? — упавшим голосом спросила я. В целом, можно было и не спрашивать. Ясное дело, что.
— Рассудком тронулась, — с горечью констатировала Катерина Михайловна. — В «Кащенко» ее забрали. Все спрашивала следователей, что ребенку приготовить, когда из школы вернется: яичницу или омлет… Знаете, Дарья Ивановна, мне в жизни многое повидать пришлось, но чтобы ребенка ради шестидесяти рублей да паршивого одеколона зарубили, слышу впервые.
— А она чего плачет? — продолжала допытываться я, глядя на совершенно неузнаваемую Наталью Дмитриевну. — Он ей родственник, что ли? Я думала, она и плакать-то не умеет. Мне кажется, зря она в педагогику пошла, а не в театральный. Ей бы сотрудниц гестапо в фильмах играть…
— А не ерничайте, Дарья Ивановна, — вдруг одернула меня коллега, мигом утратив свой дружеско-материнский тон. — Не судите людей по обертке. Видите, и у нашей «Снежной Королевы» сердце оттаяло. Любит она всех мальчишек и девчонок, по-своему, но любит. И Лютикова Вашего она бы не отправила в колонию, так, сгоряча сказанула. А как про трагедию узнала, прибежала в школу, в чем была.
— Ладно, была неправа, — призналась я, устыдившись. — Так что делать будем? Кажется, наша Наталья Дмитриевна недалека от того, чтобы вслед за Костиной мамой отправиться.
Как на грех, я высказалась слишком громко, и случайно услышавшая меня завуч зарыдала.
— Бедная мать… Это же надо такое пережить…
— Ступайте-ка на урок, Дарья Ивановна, — по-доброму, но настойчиво выпроводила меня Катерина Михайловна. — И Вы, коллеги, у кого нет «форточки», расходитесь. А мы уж с Натальей Дмитриевной посидим, потолкуем… Да? — и она дружески обняла «Снежную Королеву».
На совершенно ватных ногах я отправилась в класс. Я вдруг вспомнила этого Костю: он вместе со своим другом катался на школьном паркете, когда я впервые в жизни вместе с Катериной Михайловной переступила порог школы. Надо же, какая нелепая случайность… Не останься он в тот роковой день дома, ничего бы и не было… И теперь Наталья Дмитриевна, в которой вдруг проснулись человеческие чувства, ошибочно решила, что только она виновата в случившемся… Если бы она не отпустила Костю Соболева, он бы не подвергся жестокому нападению и остался жив…
Да разве можно себя за это винить? Получается, тогда виноватыми можно считать кого угодно: Костину маму, которая попросила сына помочь с мебелью, продавцов мебели, которые организовали доставку именно в этот день, строителей, которые построили дом в этом месте… Не было бы дома — не было бы и квартир, не было бы незваного посетителя. Ну бред же! Откуда бедной Наталье Дмитриевне знать, что произойдет в этот роковой день?
Ладно, надеюсь милая и обаятельнейшая Катерина Михайловна найдет нужные слова и приведет болезную в чувство, а мне нужно заняться текущей работой. Я провела положенные занятия, опросила учеников, заполнила журнал… Все шло, как обычно. Разве что на занятиях в классе, где раньше учился Костя, было очень тихо. Никому и в голову не приходило шуметь и барагозить. Как на грех, мне нужно было именно в этот день провести там урок, заменяя заболевшую старенькую учительницу. Стараясь не смотреть на место, где когда-то сидел Костя, я наскоро рассказала тему и сразу же после урока покинула
класс. Я даже не представляла, что испытывали ребята, в одночасье потерявшие друга, и не знала, как их утешить.Новость о трагедии разлетелась по школе моментально, и другие ученики тоже выглядели притихшими и подавленными. Не в силах больше находиться в школе, я сразу же после уроков ушла домой, не оставшись по обыкновению попить чаю в учительской. Однако и там отрешиться от всего произошедшего не получилось. На ушах стояла вся Москва. Даже жильцы моего дома, находящегося довольно далеко от Балтийской улицы, — и те вовсю судачили. Детей на улице было немного: напуганные родители держали своих чад дома под присмотром.
В квартире, где я проживала, было не лучше: родители Эдика и Игоря, вполне уже взрослых парней, запретили им приближаться к входной двери, если кто-либо звонит. Даже на тренировки вечером их провожал отец, и он же забирал их домой, несмотря на яростные протесты подростков: «Ребята засмеют же!». Анечка, мама Егорки, перестала пускать сына на прогулки и вовсе хотела запереть в комнате, благо я уговорила ее хотя бы разрешить тому бегать по квартире. Родители Ирочки, на которой Егорка собрался жениться, точно сумасшедшие, ходили за дочерью по пятам, вздрагивая от каждого звонка в дверь.
Я не видела в этой ситуации ничего смешного и отчаянно понимала родителей, беспокоящихся за жизнь своих чад. Были бы у меня дети — и я переживала бы точно так же.
С того трагического дня, взбудоражившего всю Москву и разделившего жизнь многих людей на «до» и «после», я не переставала ни на минуту думать о произошедшем и думать, чем же я могу помочь. Кажется, я поняла цель своего теперешнего пребывания в СССР: я, единственная из всех, должна была знать, кто преступник. Если его в итоге поймали, то я хоть краем уха, но должна была об этом слышать… День за днем я перебирала в памяти все, что слышала о громких событиях в Москве шестидесятых годов, но ничего путного мне в голову не приходило. Кажется, приблизительно в это время открылся театр на Таганке, стала выходить передача «Спокойной ночи, малыши»… Юный метростроевец Коля в исполнении Никиты Михалкова спел песню «А я иду, шагаю по Москве», которая стала неофициальным гимном столицы… Но все это было не то…
Спустя пару дней Наталье Дмитриевне немножко полегчало. Благодаря горячему чаю, который Катерина Михайловна влила в нее почти насильно, и теплой задушевной беседе, она пришла в себя, снова надела свой костюм и начала заниматься работой. Кажется, моей мудрой коллеге даже удалось убедить ее, что она ни в чем не виновата. В конце концов, не может же завуч отвечать за каждого ученика! Для этого есть родители.
А вот с Костиной родительницей дела обстояли гораздо хуже. Как опять же по большому секрету шепнула мне всезнающая Катерина Михайловна, мама погибшего шестиклассника окончательно двинулась рассудком. Из психиатрической больницы ее не выпускали, да и некуда ей было идти: квартира была опечатана.
Подробностей произошедшего нам не сообщали. Оставалось только догадываться. Катерина Михайловна попыталась было позвонить в свою старую коммунальную квартиру и побеседовать с подругой Софочкой, но та днем и ночью пропадала на работе. Да и нельзя ей было, скорее всего, много болтать — работа такая.
Спустя еще пару дней до Москвы дошло еще одно страшное известие: случились два новых убийства, только уже не в Москве, а в Иваново. Погибли пожилая пенсионерка и школьник, одногодок Кости Соболева. На этот раз упорной Катерине Михайловне все же удалось кое-что выведать у своей подруги Софьи. Как оказалось, убийца обчищал квартиры, но если не находил деньги, то брал все, что может представлять хоть какую-то ценность: шариковые ручки, карандаши, пляжные очки, фонарики…