"Фантастика 2025-104". Компиляция. Книги 1-36
Шрифт:
Катерина Михайловна не могла нарадоваться тому, что на шестом десятке все-таки получила отдельное жилье от государства. Жизнь в хрущевке, пусть и в новой, не была такой комфортной, как рассказывали в передачах по телевизору. Да, дома строили быстро, старались сдать в срок и даже с опережением, однако такая спешка не могла не сказаться на качестве. То тут, то там обнаруживались недоделки, которые нужно было исправлять самим жильцам.
— Зато, Дашенька, я теперь могу петь в душе! — неунывающе сообщила мне по секрету Катерина Михайловна. Раньше, бывало, согрею себе пару тазиков, залезу в ванну, намылю телеса, да затяну: «Ой, да не вечер, то не вечер», а там уже в дверь стучат и ворчат недовольно: «Вылезайте, всем тоже нужно, не одна Вы тут
Я улыбнулась, вспомнив кое-что из своей жизни. Нет, в душе я петь не любила. Да и вообще не сложилось у меня как-то с музыкой. Способности мои к вокалу были, наверное, на уровне Сережки Лютикова. Я упорно не понимала, чем мелодия «День Победы» отличается от «Неба утреннего стяг». Да и вообще занимать надолго места общего пользования — не в моих правилах. Но, как говорится, у каждого свои причуды.
Толикова мама, например, очень любила по часу восседать на толчке, куря сигарету в длинном мундштуке и сочиняя стихи. Видимо, эта придурь передалась Толику от нее. Разумеется, стихи там были в духе коммунального поэта Жени, что-то вроде:
— Жизнь, словно бег — бежишь не туда,
Где же ты, свет, ты моя звезда…
Скоро к тебе, наверное, приду,
Я не могу не обнять свою звезду.
Я же, дожидаясь, пока очередная поэма будет закончена, пританцовывала под дверью, робко прося:
— Пустите, пожалуйста… Очень надо…
Естественно, с такими способностями слава поэта Толиковой маме не светила. Ни о каком ямбе и хорее моя несостоявшаяся свекровь, разумеется, не слышала, а посему жутко обиделась, когда ее вирши не приняло в печать ни одно издательство. Однако ее поэтические потуги на этом не закончились и таки нашли выход: теперь она писала свои стихи на клочках бумаги и развешивала в туалете. Когда пожилая дама отправилась бороздить загробное царство, Толик решил продолжить эту традицию, и к концу моего пребывания в этой квартире стихами разве что унитаз был не оклеен.
В общежитие завода я еще разок наведалась, набравшись смелости и все-таки решив разузнать, где теперь живут мои бывшие соседки. Однако меня встретила запертая дверь и табличка с надписью: «Дезинфекция». Вздохнув, я прекратила попытки разыскать Лиду и Веру и занялась своими рутинными делами. Признаться, даже если бы мне удалось прийти в то время, когда общежитие еще работало, вряд ли я что-то бы разузнала. Старенькой Зинаиды Петровны, скорее всего, уже и на свете нет. А девчонки вряд ли поселились в окрестных общагах: скорее всего, Вера поступила в пединститут, окончила его и уехала работать по распределению, а может быть, как и я, получила комнату и работает в одной из московских школ. Биографию ее тогдашнего ухажера Игоря Нетто я, признаться, так и не прочитала, поэтому не могу сказать, женился он в итоге на ней или нет.
Лида учиться не планировала: у нее были другая цель, к которой она шла методично, целенаправленно и упорно, о чем, не стесняясь, сообщала нам. Личную жизнь она в итоге с подачи мудрой Зинаиды Петровны благополучно устроила и, скорее всего, живет сейчас где-то в коммуналке со своим Андрюшей и маленьким ребенком, стоит с утра в очереди пораньше за хлебом, водит малого в садик или даже в первый класс… А может, повезло, коммуналку расселили, и они тоже получили квартиру в новостройке… Москва — огромный город, человек тут — как иголка в стоге сена, искать годами будешь и не найдешь… Остается только надеяться, что его величество случай когда-нибудь надо мной сжалится, и я снова встречу хотя бы одну из своих подружек… А что? Все может быть. Не зря же говорят: «Мир тесен!».
А еще периодически я ловила ностальгические флешбеки, что тоже радовало. Так, например, мне довелось увидеть, как младших школьников принимали в октябрята. Забавно было наблюдать, как малыши, которым старшие школьники торжественно прикрепили на грудь звездочки, поначалу начинали вести себя очень степенно и серьезно, но всего неделю спустя снова становились обычными шалопаями.
А вот как принимали
в пионеры в начале шестидесятых, я пока не видела — это происходило всегда в апреле, а знаменательная встреча со странным старичком, после которого я снова перенеслась в СССР, случилась в сентябре.Помню только, что если в октябрята принимали всех, то стать пионером было не то чтобы просто, хотя и не особо сложно. Право школьника стать пионером всерьез обсуждалось вначале в его классе, а потом и на совете школьной дружины. И ему могли иногда и отказать. Связано это было, прежде всего, с успеваемостью и поведением ученика, поэтому третьеклассники изо всех сил старались подтянуть успеваемость и дисциплину; заучивая наизусть торжественное пионерское обещание, они больше всего на свете боялись, что им так и не придется его прочитать. Но если школьник становился пионером, то это событие он запоминал навсегда.
Церемония чаще всего проходила около памятника Владимиру Ильичу Ленину или в актовом зале. Пионерскую клятву: «Я, Такой-то Такойтов, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации…» часто печатали на обратной стороне тетрадок, наряду с таблицей умножения, системой мер и гимном СССР.
День вступления в ряды упраздненной ныне организации я запомнила навсегда, но не из-за красного галстука, символизирующего нерушимую связь трех поколений: коммунистов, комсомольцев и пионеров (его-то я как раз ненавидела гладить каждый день), а из-за того, что от волнения перепутала местами буквы в имени и фамилии и сказала: «Я, Пряня Галик…» вместо: «Я, Галя Пряник…» Все присутствующие в зале дружно захохотали, и меня еще некоторое время дразнили «Пряней Галиком». Однако уже через месяц начались летние каникулы, а к сентябрю об этом курьезном случае все, конечно же, забыли.
Помню, что помимо повязывания галстука, нам еще выдавали значки. В завершение пионеры поднимали руку по диагонали над головой и громко произносили девиз. Девиз пионеров Советского Союза состоял из двух частей: приветствия и ответа. Приветствие звучало так: «Пионер, в бой за дело Коммунистической партии Советского Союза, будь готов!'. Ответ: "Всегда готов!». Затем звучал легендарный гимн пионеров: «Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы пионеры — дети рабочих».
Пионеры старше четырнадцати лет могли вступать в комсомол. Кстати, надо сказать, что я в свое время в комсомол так и не попала, и теперь уже даже не помню, почему. То ли не взяли, то ли сама не захотела. Тогда я уже вовсю сидела в няньках у братца Димки и света белого не видела из-за пеленок-распашонок.
Ну что же, если так сложится, что я задержусь тут надолго, то, может, успею насладиться зрелищем и воочию увидеть, как молодежь принимают в комсомол, а 22 апреля посмотрю, как октябрята становятся пионерами. А нет — ну что ж, так тому и бывать. Тем более, что у меня оставалась еще одна важная и насущная проблема, которую нужно было решить.
Дело в том, что класс, руководителем которого назначили молоденькую выпускницу пединститута Дашу (а сейчас — попаданку Галю), представлял из себя разрозненное сборище почти не знакомых друг с другом парней и девчонок. Остальные ребята мой класс недолюбливали и всячески дразнили. Ребята, расстроенные данным фактом, вместо того чтобы объединяться, грызлись и конфликтовали между собой. Как и в первый день моего пребывания в школе, после уроков они быстренько разбегались, похватав портфели.
— У Вас в классе трудные подростки, — безапелляционно мне заявила Наталья Дмитриевна, когда мы с коллегами попивали чай в учительской.
— Быть «трудным» плохо? — полюбопытствовала я. Честно говоря, мне до зубовного скрежета противно было такое определение. По-моему, его выдумал тот, кому на детей начхать, кто просто считает, что они должны быть удобными, молчать и не отсвечивать. А кто, собственно, сказал, что ребенок должен быть «легким»? А «трудных» взрослых что, разве не бывает? Они что, все поголовно не хулиганят, не воруют, не дерутся, не прогуливают работу, не пропивают зарплату?