"Фантастика 2025-108". Компиляция. Книги 1-28
Шрифт:
— Мы… мы постараемся, сударь, — сказала Елизавета, и в голосе ее впервые за долгое время прозвучала не властность, а искренняя благодарность. — Землю мы любим. И травы знаем. У нас… у нас получится.
Болотов смотрел на них и думал, что, может быть, канцлер Перфильев, сам того не ведая, упомянув митрополичий сад, дал ему в руки ключ. Ключ к этим испуганным, измученным душам. И ключ этот — простой огород, клочок земли в самом сердце России. Место, где, быть может, не только лекарственные травы, но и надежда снова пустит свои корни.
Я как в прошлой, так и в нынешней жизни полевых госпиталей навидался. Мучительное зрелище. На улице буйство природной красоты, торжество
— Вы зачем такой ужас тут развели? — укорил я ученика Максимова, поставленного на госпиталь, куда свозили пострадавших у Оки во время ночного сражения. Специально туда примчался на следующий день, как только отоспался и принял доклад Подурова о последствиях Румянцевской вылазки. Вполне себе положительные последствия, если бы не множество раненых.
— Викентий Петрович нам наказали червяков не бояться. Они раны чистят от заражения, хоть и плоть выедают у несчастных. Но лучше пусть ямка в теле останется, чем ногу-руку у человека отнять из-за Антонова огня. Или вовсе на погост отправить.
Меня передернуло от омерзения. И в то же время я не мог не согласится с простой логикой эскулапов: бери все, что тебе природой дадено для спасения жизней человеческих. Помогают белые черви — принимай их на службу, сколь ни был бы их облик тягостен. Пиявки? И тех принимай — герудотерапия вполне себе здравствовала и в XXI веке.
— Не извольте беспокоиться, ввв-ваше ввв-велчество, — зачастил испугавшийся моего гнева лекарь, заикаясь и стискивая от волнения руки. — Прикажете убрать солому, тот час все ппп-по-по-выбросим.
Кто я такой, чтобы лезть в организованную тяжелейшими трудами работу? Дал общие принципы дезинфекции, научил кое-каким премудростям — и все! Антибиотиков точно не изобрету.
— Коль служат черви исправно, пущай остаются. Медалей не просят?
Эскулап шутки не понял.
— Никак нет. Безмолвствуют.
— Кто тут у тебя, казаки? — сменил я тему, чтобы не добивать окончательно и без того замученного лекаря своим троллингом.
— Ппп-почему ккк-казаки? — снова начал заикаться лекарь.
Только сейчас я сообразил, что под навесами госпиталя разложили всех вперемежку — и моих бойцов, и солдат из корпуса Юрия Долгорукова, тезки основателя Москвы. Или прямого потомка? Как же тягостно сознавать, что приходится проливать кровь русского человека! И как правильно поступили лекари, в том числе, и этот заика, что не делят на наших и ваших.
— Успокойся, добрый человек! Я всем доволен. Давай пройдем по рядам и подбодрим служивых.
Как мною было заведено, размежевания на офицеров и рядовых в госпиталях не должно было быть. Но все равно: социальные страты незримые границы устанавливали вне зависимости от царевых хотелок. Рядовые кучковались отдельно, офицеры — отдельно. Последние веселились больше всех — карты, фляжки по рукам, скабрезные анекдоты. А у «серой шинели» — песни да хохот, стихавшие при моем приближении. И никто не делился здесь на царевых людей и долгоруковских. Любо!
Прошелся по госпиталю. Сколь было сил и фантазии, выдал ободряющих слов. Безрукие-безногие забывали о своих потерях, поедая меня восторженными глазами. Столько искренней веры, столько надежды и любви! У меня в горле застрял комок, и я никак не мог от него избавиться.
—
Ваше величество! — окликнул меня человек от Никитина, спасая от необходимости прятать слезы, выступившие на глазах. — Вам пакет от канцлера.Принял бумаги. Взломал сургучную печать. Вчитался.
Помимо важных новостей присутствовал доклад о прибытии семейства Брауншвейгов. Ознакомился с ним внимательнейшим образом и заматерился.
Была у меня на них надежда, как на возможных соратников. Я же крестьянский царь, а они — живая икона и наглядное свидетельство того, что и принцы — тоже люди. Не небожители. Могут и козу подоить и все тяготы властей на себе испытать. Им не чужды страдания простого народа.
Перфильев писал:
' Из подробнейшего моего распроса вывел я следуюшие рассуждение. Семейство герцога Антона Ульриха ничего боле не желает, окромя остаться в теперешнем положении и проживать в уединении, в Холмогорах. Вот их сказ: «Мы всем довольны, мы там родились, привыкли к тамошнему месту и застарели». Самая бойкая из принцесс, Елизавета, попросила донести до тебя, Государь, следующее прошение: «Просим исходатайствовать у Его величества милость, чтобы нам было позволено выезжать из дома на луга для прогулки, мы слышали, что там есть цветы, каких в нашем саду нет. И чтобы пускали к нам дружить жен офицеров, дабы развеять скуку без общества". И последняя ее просьба: 'Присылают нам из Петербурга корсеты, чепчики и токи, но мы их не употребляем для того, что ни мы, ни девки наши не знаем, как их надевать и носить. Сделайте милость, пришлите такого человека, который умел бы наряжать нас».
Да чтоб тебя три раза через коромысло! Мне только бабскими лифонами не хватало заниматься! У меня тут война, у меня люди в соломе с червями барахтаются! У меня на носу новая встреча с Румянцевым, которую патриарх организует! И чепчики с корсетами… В Холмогоры я их отпустить не могу, пусть в Кремле аптекарские огороды разводят. Глядишь, у госпиталей лекарств прибавится.
Я в раздражении разорвал перфильевское письмо на мелкие клочки и отбросил их в сторону.
Глава 5
Август подошел к концу, наступила осень. Но жара и не думала спадать. Зримое доказательство великой путаницы в мозгах диванных историков будущего. 12 календарных дней разницы, а скоро 13, но мне от этого не слаще. Природа и бабье лето, увы, против меня. Нету сентябрьских дождей. Мелеет Ока, мелеет, и ничего с этим пока не поделать.
Солнце палило нещадно, превращая военный лагерь в раскаленную сковороду. Пыль, поднятая тысячами солдатских сапог, поршнями и прочей обувкой (до сих пор, несмотря на то, что мы захватили армейские подмосковные и смоленские склады, встречались и лапти), висела в воздухе рыжеватым маревом, оседая на мундирах, лицах, забиваясь в легкие. Я стоял под жиденьким навесом, сбитым из свежесрубленных березок, и наблюдал за учениями конных егерей. Не тех пеших егерей, коими командовал Чика, мой верный Ванечка Зарубин, «шлюзовой кровопускатель». А тех, кои принесут мне в будущем славу великого полководца. Любимые полки Наполеона. Авторитетный товарищ! Кто-то поспорит?
Их молодой командир, бывшая правая рука Чики Зарубина, Митька Петров, сын Петра — из тех, из беглых, Ивана непомнящих — прямо-таки сиял от гордости, гоняя своих орлов по плацу. И было отчего — за короткий срок из вчерашних мужиков, казаков и солдат-перебежчиков он сумел сколотить силу, способную на многое. Винтовальные карабины, дальнобойные, точные — вот что делало их грозой для любого линейного построения и даже для кавалерии. Но карабин — полдела. Лично мне нужен был стрелок от Бога.
— Тимофей Иванович, — окликнул я Подурова, тершего взмокший лоб цветастым платком. — Донесли мне, что надысь в муромску полку стрельбища затеяли. Кто победил? Как фамилия?