"Фантастика 2025-108". Компиляция. Книги 1-28

Крик был настолько громким и отчетливым, что его услышали и на плоту. Мы с Румянцевым замолчали, как по команде, уставившись на тот берег. Там, у самой воды, метались какие-то люди, размахивали руками.

Первая моя мысль была — провокация! Хотят выманить меня, отвлечь. Но что-то в этом крике, в этой сумятице на том берегу было неподдельное. И тут меня пронзил холодный пот. Сенька! Пименов! Он же там, в кустах, с пристрелянным карабином. А ну как он, не разобравшись, решит, что это сигнал к атаке? Что покушение началось? И…

Я похолодел и закрыл своим телом генерал-фельдмаршала. Сердце ухнуло куда-то вниз. Если он выстрелит сейчас, если убьет Румянцева… Все! Конец переговорам, конец надеждам на мирный исход. Начнется такая резня, что… Я судорожно пытался вспомнить, достаточно ли четко я ему все объяснил, понял ли он приказ правильно. Кажется, понял. Но в такой суматохе…

Румянцев тоже стоял, как громом пораженный. Лицо его, только что гневное и решительное, вдруг осунулось, побледнело. Он смотрел на своих солдат, на эту непонятно откуда взявшуюся панику, и, казалось, не верил своим ушам.

— Что… что это значит? — прохрипел он, поворачиваясь к патриарху, словно ища у него ответа или подтверждения.

Платон, бледный, но собранный, осенил себя крестным знамением.

— Похоже, граф, до нас донеслась весть великая и страшная, — с тоскою отозвался патриарх.

Я молчал, напряженно вглядываясь в прибрежные кусты на нашей стороне, где должен был сидеть Сенька. Ни выстрела. Ни движения. Слава Богу! Кажется, пронесло. Парень оказался не только метким, но и с головой. Не поддался панике, не начал палить без разбору.

Тем временем на том берегу сумятица нарастала. Какие-то офицеры на конях метались, призывно махали начальнику руками.

Румянцев, казалось, на мгновение потерял всю свою генеральскую выправку. Он обхватил голову руками, произнес:

— Не может быть… Этого не может быть…Я не верю! У династии нет наследника…

— Граф, — мягко сказал Платон, подходя к нему. — Примите сию весть со смирением. Пути Господни неисповедимы. Видимо, так было угодно Ему.

Румянцев поднял на него отсутствующий взгляд.

— Что же… что же теперь будет? — спросил он растерянно, и в голосе его уже не было прежней стальной уверенности.

Я понял, что это мой шанс. Шанс, который нельзя упускать.

— Вы служите России, граф, — сказал я твердо, подходя к нему. — Как и я. И сейчас, когда той, что разделяла нас, нет, не время для вражды. Время подумать о будущем страны. О народе, который ждет от нас мира и порядка. И о врагах за границей, которые только и ждут своего часа, чтобы в нас вцепиться.

Румянцев медленно поднял на меня глаза. В них уже не было прежней ненависти, только растерянность и глубокая, всепоглощающая усталость. Он долго смотрел на меня, словно впервые видя. Потом тяжело вздохнул.

— Мне… мне нужно время, — произнес он глухо. — Мне нужно подумать. И… узнать подробности. Убедиться…

— Возьмите бумаги! — не терпящим возражения тоном ответил я.

Сопровождавший меня Никитин тут же вытащил из-за обшлага мундира плотно набитый конверт. Передал его полковнику. Тот принял, без отнекиваний и не спрашивая у шефа разрешения.

— Что там? — вяло поинтересовался Румянцев.

— Мои условия. Более чем почетные, смею заметить.

— Ознакомлюсь.

Он встал, нетвердой походкой подошел к краю плота.

— Адъютант! Лодку! Срочно! — крикнул он своим людям.

— Постойте, генерал!

Он оглянулся.

— У меня для вас подарок.

Никитин призывно замахал руками. Из кустов на нашей стороне вынырнула лодка с женщиной на борту. С Елизаветой Михайловной, женой генерал-фельдмаршала, урожденной Голицыной. Я знал, что супруги не в ладах, что живут они порознь, что даже к собственным сыновьям Румянцев равнодушен. Но питал надежду, что он оценит мой жест доброй воли.

Он узнал жену, но особых эмоций не проявил. Лишь буркнул:

— А дочь, Таня? В темнице осталась?

— Бога побойтесь, Петр Александрович! Какая темница? Ваша дочь фрейлиной служит при моей невестке, Наталье Алексеевне.

— Пущай сразу на тот берег правят, — буркнул этот мужлан, даже не поблагодарив.

Через несколько минут его лодка уже отчаливала от плота, направляясь к тому берегу, где все еще царила сумятица. Румянцев сидел на корме, сгорбившись и не оглядываясь.

* * *

Петербург пал в руки венценосного императора Петра Федоровича как созревший плод — без крови и как-то сам собою. Можно сказать, обыденно. Случилось это так.

— К вам генерал с того берегу. С белым флагом, — в неказистую, кое-как приведенную в порядок комнату в крестьянской избе поблизости от Волхова сунулся вестовой.

Чика удивленно застыл, так и не донеся до рта недоеденную скибочку астраханского арбуза.

— Заводи! — отмер он и продолжил хрумкать сладкой мякотью.

Рядом сидел Ожешко в генеральском мундире. За «шлюзовой кровопуск» и поляк, и Зарубин были жалованы генерал-майорскими чинами. Почивать на лаврах герои не стали. Двинулись вслед за отступающим корпусом «последней надежды», добивая и захватывая его остатки. Быстренько устремились дальше. До самого Волхова, переправы через который контролировали балтийцы. Тут и затормозили, ожидая приказа императора куда и когда шагать дальше — на Петербург или на Новгород. На всякий случай, готовили переправочные средства и разрабатывали план операции. Выходило не очень. Не иначе как придется ждать льда. А тут нежданно-негаданно заявился парламентер в больших чинах. Чем, интересно, порадует?

Генерал-майор Назимов вошел в комнату твердым шагом. За столом сидел чернявый мужик, похожий на конокрада и лопавший арбуз, а рядом пристроился офицер в мундире. К нему и обратился.

— Назимов, Виктор Яковлевич. Командир ластовых экипажей Петербурга. С кем имею честь?

— Генерал-майор Ожешко, Михал. А это, — он кивнул на «мужика», — генерал-майор Зарубин по прозванию Чика. Или Иван Никифорович.

Назимов на краткий миг остолбенел. Ну и времена настали: то императрицу взорвут, то сельцо родовое в Коломенском уезде пропадет, то встретишь генерала в простой косоворотке, коего от деревенского мужика не отличить!

Его замешательство от Чики не укрылось. Он усмехнулся:

— Не робей, генерал. Арбуза хош? — Назимов закачал головой. — Ну как хош, была бы честь… Ты не смотри на мои внешности. У нас с паном Михалом этот… как его… двумвиратий.

— Дуумвират, — поправил поляк.

— Ага, — согласился Зарубин. — Две головы, короч. Как на рубле у орла.

— Я знаю, что такое дуумвират, — отмер Виктор Яковлевич. — Господа, я прибыл к вам со слезной мольбой. Нужно спасать Петербург.

Настала очередь пугачевских генералов впадать в ступор. Чика даже арбуз отставил в сторону и вытер руки полотенцем, висевшим на его колене.