"Фантастика 2025-65". Компиляция. Книги 1-29

— Все готово, — шепнул он мне. — Удачи, Анастасия Павловна.

Глава 14

Я толкнула дверь. В кабинете стоял полумрак, виден был только силуэт против окна.

Сквозняк пробежал у меня по ногам, но человек не обернулся, продолжая нервно тарабанить пальцами по подоконнику.

Нет, это точно не «домовой» — тот был куда субтильнее. Если я не путаю, конечно, мозг любит заменять подстершиеся воспоминания вымыслом. Я в который раз обругала себя за то, что не сообразила сразу записать приметы ночного гостя. Потом — за то, что думаю о посторонних вещах, когда надо собраться.

— Кирилл Аркадьевич, вызывали? — робко спросила я.

— Настенька?

Я ойкнула — чуть громче, чем следовало бы.

— Родион?! Что у вас за манера выскакивать на меня из темноты!

Он самодовольно рассмеялся.

— Да будет свет!

С пальцев его слетели искры — я сощурилась — свеча на столе вспыхнула. Я машинально отметила, что днем этой свечи не было: Стрельцов действительно подготовил сцену. Зайков шагнул чуть ближе, оказался в круге света. Я с любопытством уставилась на него.

Пожалуй, в свои семнадцать я могла бы таким увлечься. Правильные черты лица, светлые кудри, разве что усы его портили, но я-юная могла бы счесть их вызовом обществу: все дворяне, которых я встречала, брились. На мой нынешний вкус, даже если забыть про все пакости, которые этот тип мне устроил, слишком уж он сладкий, аж приторно. А если все пакости вспомнить, то как бы мне Зайкова подсвечником не отходить, испортив всю игру. Я едва скрыла довольную улыбку, заметив глубокие царапины на щеке.

Он поправил узел шейного платка, словно тот душил его. Очень хотелось поинтересоваться, чего он так нервничает — совесть нечиста? — но вместо этого я спросила:

— Где Кирилл Аркадьевич?

— Хотел бы я сам знать. Вышел, и вот уже… — Он снял с пояса часы, звеня брелоками. Демонстративно щелкнул крышкой. — …полчаса не возвращался. Если бы не уважение к власти… — Он осекся, словно опасался наговорить лишнего.

Зайков вернул часы на место, снова улыбнулся мне.

— Но вы опять неласковы, Настенька. Даже приветствием меня не удостоили.

— Неласкова? — Я приподняла бровь. — После того, что вы позволили себе в саду?

Он улыбнулся.

— У меня есть оправдание: как всякий влюбленный, я не в своем уме. Вы заставили меня потерять голову, Настенька.

— Льстец! — Я хихикнула. — Впрочем, в одном вы правы, я действительно веду себя невежливо. Добрый вечер, Родион.

Зайков был в перчатках, но этикет требовал снять перчатку, целуя ручку даме. Зайков потянул с руки мягкую лайку.

Я судорожно вздохнула, прижимая ладонь ко рту.

Открывшаяся под перчаткой кожа истаяла, обнажив сухожилия и мышцы, но через миг стали прозрачными и они, оставив кости пясти и пальцев.

Надо отдать должное Зайкову — он попытался удержать лицо. Даже при свече было видно, как он побелел, крупные капли пота проступили на лбу. Но он поднял голову, натянуто улыбнулся и потянул ко мне руку, желая завершить ритуальный жест.

Мне тоже следовало соблюдать этикет, поэтому я протянула ему дрожащую кисть, жалобно вскрикнула, когда ее коснулась костлявая — ледяная и влажная — рука. Зайков выпрямился с все той же наклеенной улыбкой. После поцелуя руки следовало поцеловать мужчину в ответ — в висок или в лоб, а лысого — в темечко. Я шагнула ближе и отпрянула с визгом, от которого Зайков подпрыгнул. Я отскочила к стене, завизжав во все горло.

Он шагнул ко мне.

— Настя?

— Не подходи! — проверещала я. — Мертвый! Ты мертвый! Череп… — Я снова завопила, так что у самой горло заболело.

Зайков рванул другую перчатку, поднял перед собой руку, ошалело уставился на шевелящиеся кости пальцев. Потемневшие от пота кудри прилипли к лобной кости.

— Господи помилуй, — прошептала я. В последний момент вспомнила, что следует не перекреститься, а приложить ладонь к груди, рту и лбу. — Это кара! Кара за грехи! За ложь! Господи, и я грешна, не попусти… — Зайков качнулся было ко мне, и я опять завизжала: — Не подходи!

Он развернулся к окну, пытаясь разглядеть свое отражение в оконном стекле. Споткнулся — чего никогда не случилось бы со светским щеголем. И заорал во всю глотку, когда по другую сторону стекла возникло лицо. Бело-синюшное, со вздутыми щеками, и развороченным виском, половину лица под которым заливала чересчур алая кровь.

Открылась дверь, в кабинет шагнул Стрельцов. Выдохнул:

— Господи помилуй!

Осенил себя священным жестом.

Взгляд Зайкова метнулся от него ко мне, снова приклеился к окну.

— Батюшка! — завизжала я. — Забирай его! Не меня! Не виноватая я! Это он!

Упырь повернул лицо от меня к Зайкову.

— Священника! Позовите священника! — вскрикнул тот.

Попытался выскочить из комнаты, но Стрельцов не сдвинулся с места, словно его к полу приколотили.

— Я ничего! — Голос Зайкова сорвался. — Ничего не было! Я ее пальцем не тронул! Клянусь!

— Не было? — истерично взвизгнула я. — И тайных свиданий не было?

— Не было, ты сама не хуже меня знаешь!

— А зачем ты тогда в мой дом полез?

— Клад… Клад искать! — Он бухнулся на колени. — Простите, Павел Ильич, никогда больше… И не подумаю!

— А расписки зачем с собой потащил? — хрипло спросил Стрельцов.

— Хотел доктору продать, да побоялся что украдут.

— Откуда у тебя такие деньги?

— Не было денег, в карты выиграл! Грешен! — Он потянулся осенить себя священным знамением. Замер, увидев нормальную руку.

Стрельцов отступил от двери, и Зайков вылетел в нее, едва не снеся полотно с петель.

Я вцепилась в кулак, чтобы не расхохотаться.

Стрельцов замер, приподняв руку в предупреждающем жесте.

Что-то грохнуло.

— Все, — выдохнул исправник, расплываясь в улыбке.

Я сползла по стене, не удержавшись на ногах от хохота.

Но долго смеяться не пришлось: с улицы донесся крик, тут же стихший. А следом — повелительный голос, который я узнала с первых же звуков.

— Этого — на конюшню, выдрать так, чтобы сидеть не мог, и отпустить.

— Непременно. — Вот эти голоса мне были незнакомы. Странно, что ответ был не «да, барин» или «как прикажете» — впрочем, на самом деле меня сейчас взволновало другое.