Фатерлянд

Аресты начались в два часа ночи, а к началу дня Чхве привел уже шестого преступника. После проведения первых арестов было решено разделиться на два отряда. Один возглавил Чхве, другой — Пак Ир Су, успевший задержать четырех человек. Разведка ЭКК сформировала список из ста шестидесяти девяти фамилий; половину из перечисленных следовало задержать в течение семи дней, до прибытия подкрепления. Впрочем, нынешние темпы все же не устраивали командование: девять человек за полдня — слишком мало. Большая часть поименованных в списке лиц проживали в окрестностях корейского лагеря — командование посчитало, что проведение арестов в более отдаленных и менее знакомых районах будет слишком опасным.

Задержанный по имени Омура Кикуо, видимо, был частым посетителем отеля «Морской ястреб». Сидя в бронемашине, он похвастался сопровождавшим его полицейским из префектуры, что пару лет назад устроил в холле «Ястреба» вечеринку на восемьсот персон.

— Да, это впечатляет, — мрачно заметил один из полицейских.

Он отлично знал, где с этого дня будет находиться Омура — отнюдь не в номере люкс — и как с ним будут обращаться.

Омура был светской фигурой и одним из богатейших людей Фукуоки. На нем были костюм-тройка из чрезвычайно дорогой материи, красный шелковый галстук, тщательно вычищенные кожаные ботинки и очки в черепаховой оправе. С одной стороны, полицейские-японцы должны были питать чувство жалости к нему, но в то же время они испытывали и некоторое удовлетворение, зная, что ожидает человека, чей доход во много раз превышал их служебное жалованье. Шестидесятилетний доктор Омура был первым в Фукуоке, кто создал больницу, включавшую в себя дом престарелых. Впоследствии, получив огромные прибыли, он стал одним из крупнейших спонсоров как Демократической партии, так и ныне не существовавшей ЛДП. В ордере на арест было указано, что он обвинялся в махинациях со страховыми выплатами, уклонении от уплаты налогов, подкупе политических деятелей и взимании незаконных поборов за лечение редких заболеваний, таких как бессимптомная ВИЧ-инфекция и лимфангиома.

В Экспедиционном корпусе выявлением преступников занимались два офицера. Они использовали идентификационные коды для определения самых крупных налогоплательщиков, в число которых входили владельцы дорогих вилл и ценных бумаг, приобретатели золотых монет и слитков, граждане, обладающие страховыми полисами на крупные суммы, владельцы банковских счетов за рубежом, состоятельные участники благотворительных обществ и члены неправительственных организаций, крупные спонсоры политических партий, любители зарубежных курортов, использующие для перелетов частные самолеты, лица, осуществляющие крупные денежные переводы с кредитных карт, владельцы дорогих импортных автомобилей, яхт и легких самолетов, члены элитных теннисных, яхт- и гольф-клубов, пациенты дорогих частных клиник. По выявлению таковых тщательно изучалось их финансовое и служебное положение; далее в дело вступала муниципальная полиция, которая и выдвигала обвинения в неуплате налогов, коррупции и прочих незаконных деяниях. Первостепенное значение придавалось арестам уголовных преступников — во-первых, ЭКК хотел завладеть их активами, во-вторых, предъявление политических обвинений пока считалось преждевременным.

Омура сначала был отведен в небольшую комнату радом с банкетным залом, где Чхве скрепил печатью расписку следующего содержания: «Я, Омура Кикуо, подследственный за № 10, даю свое согласие на допрос представителями Экспедиционного корпуса Корё». После этого его подвергли беглому медицинскому осмотру: измерили температуру, артериальное давление, пульс, проверили состояние желудочно-кишечного тракта и работу сердца — убедиться, что Омура сможет выдержать допрос с пристрастием. Важно было не допустить смерти допрашиваемого до того, как он передаст всю интересующую информацию.

Как только Омура подписал расписку, полицейские-японцы немедленно покинули комнату. Оставшись один на один с корейцами, Омура несколько сник и поинтересовался, не будет ли ему предоставлен переводчик. Чхве на это ответил на ломаном японском, что для проведения эффективного допроса знание языка, разумеется, является обязательным. Омура немного успокоился и улыбнулся. «Вот человек, — подумал Чхве, — который точно не знал ни дня нужды в своей жизни. Все, что ему сейчас остается, так это только улыбаться. Но скоро он разучится даже улыбаться».

Омуру провели в подвал гостиницы по пожарной лестнице. На тускло освещенной лестнице было холодно, воздух был пропитан пыльным запахом бетона. Из-за стены, что отделяла лестницу от автопарковки, доносились слабые стоны и всхлипывания. Каждый раз Омура останавливался и вопросительно смотрел на сопровождавших. Чхве вдруг почувствовал аромат жасмина. Этот разодетый человек перед своим арестом выбрал нежный, почти женственный парфюм. Лоб и щеки Омуры покрывал здоровый румянец, делая его моложе своих лет. Седые волосы разделены прямым пробором и приглажены. Ткань серого пиджака была гладкой, словно атлас, без единой складочки; запонки изготовлены из перламутра, а на пухлом безымянном пальце, напоминавшем банан, сверкало толстое обручальное кольцо. Черный циферблат наручных часов по окружности был инкрустирован драгоценными камнями. Подобными часами в Республике выплачивались взятки коррумпированным членам партии и чиновникам. Часы «Сейко» продавались в специализированных магазинах по баснословным ценам, но Чхве еще не видел таких, как у Омуры. Гостиная в доме Омуры напоминала интерьер королевского дворца. Солдатские ботинки Чхве полностью утонули в толстом пушистом ковре. В застекленных шкафах стояли многочисленные бутылки с виски и коньяками, о которых Чхве даже и не слышал, а в свете старинной люстры матового стекла поблескивали бесконечные ряды бокалов и рюмок самых разных размеров и форм. Чхве не мог отделаться от мысли, что стоящий перед ним человек пока и понятия не имеет о таких наказаниях, о такой боли, которая заставляет непроизвольно кричать, причем подвергающийся пыткам не осознает, что он орет во все горло.

Впереди группы двигался уоррент-офицер На Юн Хак. Он сбежал вниз по лестнице и постучал в стальную дверь, крикнув, что прибыл подследственный № 10. Дверь отворилась, и На жестом велел Омуре войти. Омура сделал несколько шагов и застыл как истукан. Помещение автопарковки на шестьдесят машиномест было превращено в тюрьму. Оно было разделено деревянными решетчатыми перегородками, укрепленными оцинкованным железом. В каждой импровизированной камере площадью два квадратных метра стояло ведро и было постелено одеяло. На момент появления Омуры в камерах уже сидели девять человек. Вдруг позади Омуры раздался какой-то звук, напоминавший собачий визг. Звук многократно отразился от бетонных стен и пола. Как выяснилось, одного из заключенных избивал охранник: что было мочи лупил по рукам несчастного плеткой, сделанной из свиных кишок с вплетенной медной проволокой.

Двигаться заключенным не разрешалось. За исключением времени, отпущенного на сон, прием пищи и оправку, все должны были неподвижно сидеть, скрестив под собой ноги, а руки держать на коленях. Через пару часов сидения в такой позе на бетонном получеловек начинает ощущать сильнейшую боль в суставах ног и в области ягодиц. Но стоило попытаться хоть немного изменить неудобное положение, как охранник свистком делал предупреждение; после двух предупреждений заключенный подвергался избиению свиной плеткой. От ударов кожа на руках лопалась, нередко дело оканчивалось переломом костей запястья.

Пять блоков с камерами шли параллельно друг другу, разделенные проходом шириной метр. В каждом блоке находилось от пятнадцати до двадцати камер-ячеек, перегороженных листами кровельного железа высотой чуть ниже человеческого роста. Сверху камеры не перекрывались. Перегородки крепились при помощи деревянных распорок, вмурованных в бетон, а сзади к конструкции приколачивался толстый фанерный лист. Двери висели на петлях и открывались ключом, освобождавшим шток замка. Одеяла в камерах были в половину своего нормального размера, то есть попросту разрезаны пополам. Подушек не предусматривалось. Заключенные носили только тонкие хлопчатобумажные халаты и резиновые шлепанцы.

В коридоре между блоками появилась шатающаяся фигура человека с поганым ведром в руке. Это был подследственный № 9, почти семидесятилетний старик по имени Оцука Сэйдзи. Он был юристом и работал на сеть преступных синдикатов: занимался отмыванием денег, консультировал по вопросам уклонения от уплаты налогов, сколотив на этом вполне приличное состояние. Оцуку арестовала команда Пака Ир Су. На старика возложили обязанность собирать все девять поганых ведер и опорожнять их в туалете за лифтом. После нескольких часов, проведенных в неудобной позе, его правое колено и лодыжка опухли и приобрели фиолетовый оттенок. Оцука подволакивал ногу и не мог нормально ходить. Из ведра нестерпимо воняло, и запах распространялся по всему помещению; охранник грозно орал, что, если содержимое выплеснется на пол, заключенный будет подтирать пол собственной одеждой. Оцука всхлипывал, словно ребенок, которого сильно отругали, его плечи тряслись, голова моталась из стороны в сторону, когда он вытирал слезы свободной рукой.

Рядом с запасным выходом стоял большой автобус. Сиденья в салоне были сняты, и теперь транспортное средство служило помещением для досмотра. Из окон открывался вид на камеры, и сразу становилось ясно, что сбежать отсюда практически невозможно.

При виде Чхве двое солдат вытянулись и поприветствовали его. Омура побледнел, но все еще старался держаться достойно. Ему приказали раздеться, осмотрели волосы, рот и заглянули в анус. Костюм-тройка, перламутровые запонки, обручальное кольцо, наручные часы и очки в черепаховой оправе были конфискованы. Затем ему объяснили, что любой акт неповиновения приведет лишь к тому, что его изобьют обученные тхэквондо и кёксульдо охранники. Повторный проступок повлечет более жесткое наказание. Наконец Омуре вручили его тюремную одежду — нестираный гостиничный халат, пропахший потом и прочими человеческими выделениями. Лишившись очков, подслеповатый Омура долго не мог справиться с рукавами…