Фатерлянд
Шрифт:
Напротив больницы размещался большой торговый центр. Чхве еще не успел побывать в нем, но в отделе поставок и логистики ему рассказали, что здание представляет собой сквозную галерею с великим множеством магазинов. В самой середине был просторный, словно спортивный зал, магазин игрушек. Ким Хван Мок призналась Чхве, что такое обилие товаров едва не свело ее с ума. Соберите все игрушки в Республике, сказала она, скривив губы, и все равно не заполните этот зал!
С позавчерашнего дня все магазины стояли закрытыми, однако теперь, за исключением пабов и ресторанов, снова заработали, хотя и открывались к середине дня. Многие из торгующих, прослышав о большом заказе нижнего белья для солдат ЭКК, захотели установить деловые контакты с Корпусом.
За комплексом, по правому борту, находился пропускной пункт «С». Команда остановилась для проверки. Вокруг громоздились бастионы из мешков с песком, откуда торчали
Конвой въехал в жилой массив. Бронетранспортеры миновали буддийский храм, парк, несколько домов, какие-то здания, напоминавшие общежития, хозяйственный магазин, аптеку, супермаркет — продуктовый магазин, работающий круглые сутки, что для корейцев было в диковинку, и, наконец, достигли конца улицы. Повернув налево, они оказались на широком проспекте, похожем на взлетно-посадочную полосу. Под проспектом проходила ветка метрополитена, которая, судя по всему, вела к аэропорту Фукуоки; мелькали названия станций. Помимо метро, действовали и автобусные маршруты; вообще, на улице было полно народу и машин. Но как только появились бронетранспортеры Специальной полиции, проспект словно замер в оцепенении. Корейцы не включали предупредительных сирен, но транспорт и так прижимался к тротуарам. Люди выходили из магазинов и глазели на боевые машины. Чхве заметил, что за конвоем следуют несколько человек на велосипедах, и некоторые даже умудрялись фотографировать. В небе неожиданно появился вертолет телекомпании. Чхве часто смотрел фильмы, посвященные Освободительной войне, и больше всего его воодушевляли сцены, где показывали офицеров корейской армии, проезжавших на джипах по улицам отвоеванных городов Южной Кореи. Студентом университета он наслаждался кадрами из нацистских хроник: грузовики с эсэсовцами или танки вермахта на площадях. Даже самого простого присутствия военных достаточно для того, чтобы полностью изменить вид города.
— Вы считаете, что местные жители одобряют ваши рейды? — спросил репортер из «Асахи».
Чхве поморщился — вопрос показался ему глупым. Он что, думает, силы Корпуса являются мирной делегацией, чем-то вроде гуманитарной миссии? Завоевателя никогда не интересует, одобряют ли его действия. Его дело — добиться наиболее эффективного контроля над ситуацией. Если сохранение жизни местного населения больше способствует достижению поставленной цели, то это можно назвать политикой. Если же нужно убивать — то, что ж, пусть будет так! Этот идиот пока еще был жив лишь потому, что любое убийство вызвало бы сейчас неодобрение международного сообщества и повлекло военное вмешательство дислоцированных на японских островах войск США. Чхве захотелось грубо осечь дурака-журналиста, сломать ему челюсть, но он сумел взять себя в руки и ответил вопросом на вопрос:
— А вы-то как сами считаете?
— Кёаку, — ответил газетчик.
Чхве не знал этого слова, но, прикинув в уме, понял, что это сочетание иероглифов «зло» и «сила», и слово это означает воротил преступного бизнеса. Казалось, журналист был убежден, что многие жители Фукуоки радовались незавидной судьбе этих людей.
Чхве повернулся к уоррент-офицеру, чтобы договориться об использовании во время операции мобильной связи, и репортер был вынужден закончить свой расспрос. Хотя Чхве так и не ответил ему по существу, он принялся делать пометки в записной книжке. Вид у него был, как у школьника, впервые оказавшегося на пикнике. Отложив свой блокнот, репортер схватился за пристяжной ремень и с отсутствующей ухмылкой стал смотреть на улицу через бойницу в корпусе. «Экая дубина!» — в сердцах подумал Чхве. Он, конечно, слышал, что «Асахи» — ведущий орган японской прессы, но не мог понять, зачем ему прислали этого идиота. Тем более что журналист ни слова не знал по-корейски. Вот его коллега, старший репортер из «Ниси Ниппон симбун», прекрасно владел корейским и, несмотря на то что выглядел совершенной деревенщиной, задавал очень острые вопросы: например, его интересовало юридическое обоснование арестов японских граждан. Пока не прибыло подкрепление из ста двадцати тысяч корейских солдат, ЭКК не имел возможности создать полноценное оккупационное правительство, и поэтому все вопросы относительно правовых основ для принятия тех или иных мер были преждевременны.
Репортер из «Ниси Ниппон симбун» участвовал в задержании подследственного № 2 — Маэзоно Ёсио. Приятель Маэзоно выскочил из дома с дробовиком в руках и ринулся в сторону оператора «Эн-эйч-кей», и Тхаку пришлось разнести голову вооруженному придурку выстрелами из автомата. После этого эпизода журналист «Ниси Ниппон» написал статью, в которой оправдывал действия корейского солдата, указав, что тот защищал
жизнь японского гражданина. Материал был на пользу ЭКК, но все же в нем таилась потенциальная опасность. В конце статьи высказывалось мнение о том, что хотя подозреваемые, возможно, и нарушали закон, следует учитывать, какие именно юридические основания применялись при их задержании. (Опять эти основания!) Кроме того, журналист призывал общественность к непредвзятому подходу к личностям арестованного Маэзоно. В своих выводах газетчик ссылался на мнение посторонних лиц, однако в штабе Корпуса решили либо воздействовать на него силами отдела пропаганды, либо включить в список политически неблагожелательных элементов после высадки основных сил Корё.Погода стояла прекрасная. Парк Охори был полон народу. Нежный ветерок нес по безоблачному небу запах цветов и щебетание птиц. Автостоянка была забита до отказа; в ее конце выстроились четыре туристических автобуса. Озеро, настолько большое, что с одного берега невозможно было различить другой, отражало солнечный свет; по его поверхности скользили стаи уток и лебедей. То там, то сям виднелись прогулочные лодки. Озеро опоясывали беговые дорожки, рядом находились детская площадка, Музей искусств и сад камней. Солнечный свет резал глаза, повсюду пестрели раскрытые зонтики. Несколько художников-любителей, вероятно, членов местного клуба, склонившись над своими мольбертами, изображали водную гладь и мост над ней.
Бронетранспортеры, миновав стоянку, сразу направились к зданию ресторана, где должен был находиться Куцута. Чуть поодаль за ними следовали несколько зевак на велосипедах. В небе стрекотал вертолет телевизионщиков.
При виде бронетранспортеров люди в парке пришли в замешательство. На первом этаже ресторана посетители повскакивали с мест; матери хватали детей. Официанты, казалось, прилипли к широким стеклам. Гулявшие в нерешительности остановились, художники-любители оторвались от этюдников. Каждый знал, что на бронетранспортерах приехали люди из Корпуса Корё для того, чтобы арестовать очередного преступника. И благодаря многократно транслировавшемуся новостному сюжету всем было хорошо известно, что накануне попытка ареста одного из подозреваемых в тяжких преступлениях окончилась стрельбой со смертельным исходом. Чхве все это очень не нравилось, так как паника могла привести к непредсказуемым последствиям.
Первым делом он передал по рации Тхаку, который находился в другом транспортере, чтобы тот сообщил через штаб в редакцию «Эн-эйч-кей» о срочном отзыве вертолета с журналистами. Затем Чхве приказал На Юн Хаку следовать за ним, и они оба вылезли из БТР. Зеваки вокруг оживленно переговаривались и, судя по всему, не собирались расходиться.
Чхве осмотрелся и выпрямился, ожидая, когда улетит вертолет с телевизионщиками. Как только звук лопастей стал затихать, он поприветствовал собравшихся на своем родном языке: «Анхён хэшхимникка!» — «Добрый день». Несколько человек невнятно отозвались. Чхве заложил руки за спину и подошел к группе живописцев-любителей. Их было около десятка, в основном пожилые люди. Один из рисовальщиков, бородатый, в коричневом кожаном пиджаке и берете, был у них, вероятно, главным.
— Хорошая погода! — заметил Чхве, стараясь не улыбаться, так как его улыбка могла напугать неподготовленного человека. — Я тоже люблю рисовать и писать красками. Красиво здесь, — добавил он торжественно. — Напоминает Корею, там тоже есть что-то похожее. У нас имеются и зоопарк, и ботанический сад. А по праздникам туда приезжают семьи с детьми.
Мужчина в берете объяснил ему, что это место называется парк Охори.
— О да, — кивнул Чхве и указал на середину озера. — Но какой длинный мост, не правда ли?
— Это не один мост, — отозвалась пожилая художница, не выпуская кисти из руки. — Это на самом деле, знаете ли, четыре небольших моста, и они соединяют три острова.
Художница перечислила Чхве названия каждого острова и моста. Другую руку она держала так, словно хотела прикрыть глаза от солнца. На женщине были мягкая широкая шляпа и легкая коричневая кофта.
— Спасибо вам, я понял, — сказал Чхве, заглянув в ее рисунок: плавающие по водной глади птицы. — Прошу прощения, но мне нужно идти, — добавил он, обращаясь ко всей группе.
Художники смотрели ему вслед, пока Чхве не дошел до своего бронетранспортера, затем снова вернулись к работе. Зеваки и посетители ресторана, с тревогой наблюдавшие за их разговором, вздохнули с облегчением.
Чхве дал приказ своей команде выходить. Тхаку он приказал ждать в другой машине. Чхве не сомневался, что его команда прекрасно справится с заданием без посторонней помощи. Пятеро японских полицейских двинулись вперед, Чхве и На шли позади них. Скорее всего, Куцута ждал их один, ведь он сам предложил арестовать его в ресторане, чтобы зря не травмировать больную мать.