Фаворит. Том 1. Его императрица

Когда горшки бьются, гончар радуется, а когда сыр плачет, сыровар хохочет... Давно понятно, чего станет домогаться Фридрих: он пожелает разрушить перемычку между Бранденбургской маркой и Восточной Пруссией, чтобы, захватив Данциг, перекинуть "мост" между Берлином и Кенигсбергом; тогда он сделается обладателем устья Вислы, а верхнее ее течение заграбастает "маменька"...

Екатерина сказала, что Данциг -- польский:

– - И таковым пребудет на вечные времена! Я знаю, что Ирод землю рыть под собою станет, но Данцига не дадим.

Придвинув к себе бумаги из Варшавы, она прочла депешу Булгакова: желая спасти страну от раздела, Понятовский обратился за помощью к Франции, но герцог Эгильон ограничился соболезнованием.

– - Я так и думала, -- криво усмехнулась Екатерина, велев звать к себе Вяземского.
– - Выяснили, кто такой Симонис?
– спросила она.

Генерал-прокурор через шпионов установил, что Симонис -- сын старого банкира Эфраима, который и раньше баловал короля фальшивой монетой -- безнаказанно! Екатерина сказала: пусть лучше разразится скандал от Пекина до Патагонии, но подрывать экономическую мощь России она никому не позволит. Своими руками она застегнула пряжки на портфеле графа Панина:

– - На сегодня покончим. Меня ждет Филипп Гранже.

Филипп Гранже был балетный танцор, и он обещал императрице помочь ей освоить сложное па; при этом, пока императрица танцевала, ей подыгрывал на флейте сам прусский посол граф Виктор Сольмс... Екатерина, запыхавшись, сказала ему:

– - Кто бы в Европе мог подумать, что императрица российская станет плясать под дудку прусского короля?

Фраза была слишком колючей, и Сольмс не знал, что ответить, размышляя о ее потаенном смысле. Екатерина выручила его:

– - Не страдайте напрасно! В моих словах нет политических козней. Я ведь тоже не всегда говорю, что надо, иногда мне хочется побыть просто веселой и беззаботной женщиной...

Так она сказала! Но умный Сольмс понял, что Екатерина оскорблена насилием над Польшей, король унизил ее, и теперь Пруссии никогда не избавиться от подозрений русского кабинета. Об этом посол 11 сообщил своему королю. Фридрих воспринял известие спокойно, заметив Финкенштейну, что, к несчастью, Екатерина -- женщина и потому (именно потому!) следует ожидать от нее всяческих пакостен. Говоря так, король не подозревал, что сейчас он в эту пакость и вляпается. Петербург официально потребовал от него принять в казну все фальшивые деньги прусской чеканки ("под опасением весьма серьезных последствий"), а взамен вернуть России ту же сумму в подлинных деньгах. Фридрих испытал то, что испытывает вор, схваченный за руку, но ссориться с Россией побоялся... Банкиров-жуликов он поберег-вызвал Гальсера:

– - Дружище, прочти, что пишет русская императрица, и ты поймешь, что твоя фабрикация дукатов сделана неловко.

Гальсср сказал, что надобно все отрицать.

– - Я и буду отрицать! Неужели ты решил, что я, король, признаюсь в твоих делишках? Конечно, теперь я вынужден обменять дукаты твоего производства по их нарицательной стоимости. Но мне совсем не хочется сидеть в помоях, как тебе... в тюрьме.

– - Ваше величество, не губите!
– - взмолился Гальсер.

– - Ступай в крепость Шпандау и сиди там, дурак.

Гальсер упал на колени, обнимая тощие ноги короля:

– - Смилуйтесь... умоляю... ведь вы... сами вы!

Фридрих развернул его и треснул ботфортом под зад:

– - Не умничай! Под замок -- марш! [24]

Неизмеримы заслуги поляков перед Европой: когда Русь изнемогала в борьбе с татаро-монголами, на путях их стали легионы польских хузаров с крыльями демонов за плечами; а когда османские орды ринулись в долины Дуная и турки уже карабкались на стены Вены, отважные витязи Яна Собесского отринули нашествие янычар от Европы.

Те громкие времена давно миновали...

Настал 1772 год; Австрия, Пруссия и Россия подписали конвенцию о разделе Польши. Все документы о разделе начинались высокопарными словами: Во имя Пресвятой Троицы. Но Россия не тронула ни единой пяди польской земли -- она лишь вернула себе земли русские и белорусские с Минском, Витебском и Полоцком. Фридрих II не получил Данцига, но разумно смирил досаду. Епископу Красицкому, который представлялся ему как новый его подданный, он сказал:

– - Вы меня протащите в рай под полами своей сутаны.

Остроумный епископ дал знаменательный ответ:

– - Ваше величество, вы так обкорнали нас, что под полами наших одежд уже не скрыть никакой контрабанды...

Фридрих захохотал. Но зато как рыдала Мария-Терезия:

– - Опять нас ограбили? Где же справедливость?

Австрия присвоила польские земли с населением в 2 миллиона 600 тысяч человек, она обрела Галицию, которая в давности была славянской Червонной Русью. "Маменька" забрала себе соляные копи Велички, дававшие Польше национальный доход, и все ей было мало, мало, мало... Но, участвуя в разграблении Польши, венская императрица предала сразу двух союзников Австрии -- настроила против себя Францию и возмутила Турцию, которая никак не понимала: почему Габсбурги желают владеть сербским Белградом?

Великий визирь вызвал к себе Тугута:

– - Если вы не умеете ценить нашу дружбу, так очень прошу вас, чтбы Вена вернула нам три миллиона флоринов...

Кто вернет? Габсбурги? Да они скорее удавятся.

– - Тебе, -- сказал визирь Тугуту, -- именно тебе, а не Обрескову, надо бы посидеть в ямах Эди-Куля... Ступай вон!

7. ПЕРЕМИРИЕ

Греческий корсар Ламбро Каччиони, верой и правдой служивший России, истребил семь кораблей турецких, всех, кто попался ему, вырезал без пощады, оставив в живых лишь одну симпатичную скромную женщину, которая вместо невольничьего рынка в Тунисе попала прямо в объятия пирата. Дело житейское! Алехан Орлов с удовольствием устроил пирушку ради свадьбы корсара, оркестры до глубокой ночи играли в честь госпожи Каччиони... Боже, сколько людей хотело тогда плавать под непобедимым андреевским стягом! В Архипелаг стремились турки, далматинцы, рагузцы и албанцы. После попойки с пиратами, проведенной в увлекательных разговорах на тему о том, как убивали, топили и резали, Атюхан вышел утречком размяться на пристань, где его поджидал молодой бродяга со смазливым лицом и горящими от голода глазами.

– - Кто таков?
– - спросил его граф Чесменский.

– - Иосиф де Рибас, сын дона Микеле де Рибас-и-Байонса от пармской уроженки Маргариты Жанны де Планке. [25]

– - Куда ж нам тебя, такого знатного гранда? Разве что гальюны пошлем чистить. Но сначала завари кофе, я его выпью. Хорошо заваришь-оставлю при себе, плохо-вышибу вон...

Дерибас сделался при нем вроде кают-вахтера, и Алехан вскоре признал, что не знает более хитрого человека. Осип был расторопсн, нахален, дипломатичен, храбр, он разбирался в морском деле, умел держать язык за зубами. В это время Али-паша Египетский поднял мятеж, не желая подчиняться султану, и просил содействия русского флота. Дерибаса послали в Каир на разведку. Против турок восстали и арабы Палестины.

По возвращении Дерибаса граф Чесменский спросил его:

– - Осип, а пирамиды египетские видел ли?

– - Не до них было, ваше сиятельство.

– - Ну и дурак... Я бы на самую макушку залез!

Весною 1772 года он приплыл в Аузу на остров Парос; адмирал Спиридов сообщил куртизану, что 19 мая граф Румянцев заключил с турками перемирие... Григорий Андреевич Спиридов в разговоре спросил:

– - Слышь, граф, тебе сколько лет?

– - Да уж на четвертый десяток.

– - Зато мне шесть десятков. Ты, чуть что, сразу в Италию, там апельцыны грызешь да по бабам бегаешь. А я в Архипелаге торчу бессменно, от ветров дырявым стал, будто парус худой...