Фаворит. Том 1. Его императрица

– - Тебе! За усердное держание караулов...

Но отныне она не повторит прежних ошибок.

"Хватит! Уже настрадалась... предостаточно".

Новоявленный князь Орлов был занят планировкою парка в Гатчине, но стремление к славе оторвало его от посадки деревьев и разведения карасей в прудах. Баснословные награды и почести, выпавшие на его долю после "чумного бунта" в Москве, раздразнили дремавшее доселе честолюбие; зарвавшийся фаворит теперь уже не скрывал низкой зависти к победам Румянцева и брата Алехана. На конгрессе в Фокшанах он (а не Обресков!) должен выступать в роли "первого посла"; перед отъездом Гришка просил Екатерину следить за Гатчиной, и она обещала: "Буду проказить без тебя как мне хочется..." Угрозы в этих словах Орлов не почуял.

– - Прости, -- завела она речь о главном, -- но за эти долгие годы, что ты провел со мною, ты ничему не научился, оставшись тем же офицером, каким однажды я увидела тебя на мостовой.

– - К чему обижаешь, Катенька?
– - возмутился Орлов.

– - Правду говорю. Советую слушаться Обрескова и поменьше декларировать о независимости татарской. Помни: в дипломатии нельзя начинать с того, чем необходимо переговоры заканчивать! Не спутай же начало с концом, а конец с началом...

Лошадей подали. Карета и свита богатые. Денег и вина много. Прощаться с князем Орловым набежали все-даже лакеи, повара, конюхи, прачки. Фаворит вдруг испытал некоторое томление.

– - Провожаете, -- фыркнул он, -- будто за смертью еду...

Что было с Екатериной! Она разрыдалась, будто деревенская баба, у которой мужа забирают в солдаты, а ей теперь одной век вековать. Наконец, зареванная, она оторвалась от Орлова.

– - Прощайте все!
– - Фаворит заскочил в карету...

Екатерина осталась в Царском Селе. Прошло десять дней после отъезда Орлова на конгресс. Всего десять... Была ночь. Душная. Комариная. Зудящая. Екатерина неслышно растворила окно дворца. Внизу, позевывая в перчатку, стоял корнет Васильчиков.

– - Иди ко мне, паренек, -- тихо позвала она.

Увидев императрицу, юноша сдавленно отвечал:

– - Не могу-Караул... Покинуть. Ваше... Величество.

– - Глупенький, -- засмеялась она.
– - Почему ты не слушаешься свою императрицу? Я тебя накажу за это. И очень больно...

Утром весь двор известился о перемене. Придворные глядели на императрицу так, словно она приняла яд и теперь важно знать, когда же она умрет. Момент для альковной "революции" женщина избрала удачный. Могучий кулак Орловых был разжат: Алехан с Федором в Архипелаге, Иван в деревне, близ яиц и сметаны, Гришка скачет в Фокшаны, а Володенька в Академии промолчит... Панин не скрывал победной улыбки на пасмурном челе, а графиня Прасковья Брюс вопросительно взирала на свою царственную подругу. Екатерина сама поделилась с нею первыми женскими впечатлениями:

– - Плохо, если много усердия и очень мало фантазии...

Брюсша поняла: Васильчиков -- лишь случайный эпизод и долго корнет не удержится, ибо в любви без фантазии делать нечего.

– - А когда ты решилась на это, Като?

– - Когда сильно рыдала, прощаясь с Орловым...

– - Мужчины верно делают, что слезам нашим не верят!

На это Екатерина ничего не ответила.

8. ОПЯТЬ КРИЗИСЫ

Для переговоров с турками избрали захудалое местечко Фокшаны; здесь Потемкин повидал своего племянника Александра Самойлова, рожденного от сестры Машеньки. Было чуточку странно, что его боковое потомство, быстро произрастая, уже в люди выходит. Самойлов, живой круглолицый парень, секретарствовал, с дядюшкой во всем соглашаясь. Потемкин сказал ему, что хотя газеты сюда редко доходят, но за политикой он все-таки наблюдает.

– - И я против торопливого мира! России одного мира маловато, надобны результаты... А Румянцев вбил в голову себе, будто турки столь войною истощены, что на любые условия смирятся. Не верю, -- сказал Потемкин.

– - А ты каково мыслишь?

– - Императрица, по мнению Обрескова, выставила условия к миру жестокие. Алексею Михайловичу будет нелегко.

– - Румянцев члены свои уже расслабил, -- договорил Потемкин.
– - Может, неудача в Фокшанах и взбодрит его на Дунае?..

Обресков встретил Орлова на окраине Фокшан, опираясь на палочку, поседевший; фавориту было неловко слушать, как он вспоминает Петербург своей молодости, еще времен Анны Иоанновны.

– - Питера теперь и не узнать, -- отвечал он.

– - Что ж, -- понурился старик.
– - Тридцать лет провел на чужбине, здесь даже петухи кричат по-иному, иначе и псы лают...

К сожалению, им предстояло терпеть за столом конгресса Цегелина с Тугутом; Орлов обдал их презрением.

– - Охота вам, господа, -- сказал по-немецки, -- в такую даль от жен и деточек ехать, чтобы чужие дела судить.

Послы враждебные от упреков не отмолчались:

– - Мы прибыли ради добрых услуг вашей милости...

Забыв наставления Екатерины, пренебрегая советами Обрескова, фаворит хотел ошеломить конгресс кавалерийским наскоком, напористо заговорив о независимости Крымского ханства, а турецкий посол Элгази-Абдул-Резак сразу дал вежливый, но твердый отпор.

– - Твое условие, -- сказал он, -- породит в мусульманском мире два халифата: один в Стамбуле, другой в Бахчисарае, но падишах Мустафа -- тень Аллаха на земле, да продлятся дни его до скончания мира, пока небосвод не падет на всех нас, ничтожных, -- никогда с тобою, о мудрейший эфенди, не согласится...

Немецкие послы чуть не аплодировали.

– - Если мы собрались для того, чтобы добыть мир для России и Турции, -- не вытерпел Обресков, -- то нам не пристало рыться в кошельке короля Густава Третьего, гадая на пальцах, сколько он задолжал Франции, и мне безразлично, какая сейчас погода в Мадриде... Мы хлопочем только о мире, а вы, господа, -- о чем?

Решительно он потребовал удаления послов Австрии и Пруссии с конгресса, а они на Потемкина указывали:

– - Разве он политикой ведает? Мы не знаем его.

Резак-паша и сам понимал, что немцы миру мешают.

– - Одноглазый от самого Румянцева, -- сказал он.
– Достаточно, что мы его знаем, а другим знать необязательно...

Турки относились к Потемкину с уважением, ибо слава его партизанских рейдов дошла и до страны османлисов. Алексей Михайлович Обресков дружелюбно спросил турок:

– - За что вы подарили Вене три миллиона флоринов?

– - Об этом, Алеко, ты нас лучше не спрашивай...

Турки приуныли и стали покладистее. Но Обресков не мог устранить с конгресса князя Орлова, который лез на рожон, бравируя мощью -- своей личной и русской, государственной. Алексей Михайлович стал просить Румянцева, чтобы укротил фаворита. Правда, фельдмаршал во многом и сам зависел от капризов Орловых при дворе, но сейчас, поправ все мелочное, ради дела важного решил Гришку одернуть как следует:

– - Видишь ли, князь, слава -- снедь вкусная и никогда не приедается, но гляди сам, как бы тебе касторку не принимать.

Орлов стал угрожать (щенок кидался на волкодава).

– - На что ты меня стращаешь?
– - осатанел Румянцев.

– - Пугать не стану -- повешу!
– - отвечал Орлов.

Фельдмаршал громыхнул тяжким жезлом полководца:

– - Вот этой дубиной да по горшку бы тебя... Кто кого скорее повесит? За тобою лишь свита хлипенькая, а за мной армия целая. Ежели переговоры сорвешь, я их без тебя сам продолжу...