Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
Екатерина хотела дать Потемкину 3000 рублей.
– - Не балуй, -- не позволил фаворит.
– - Ну, тыщу дам. И ссрвизик добавлю.
– - А этого мало. Станет рожу кривить...
Потемкин получил две тысячи рублей с сервизом: на кота широко, на собаку узко. Ладно, и на том спасибо. Но долга митрополиту Амвросию Зертис-Каменскому он, конечно же, не вернул...
Петра не торопились увозить из Ропши, и он даже просил доставить ему кровать из Ораниенбаума. Стража возмущалась:
– - Вот еще! Таскайся по лесам и болотам с мебелью...
Среди охраны зрело недовольство: в Петербурге сейчас балы и гулянки,
– - Даст Бог, и окочурится, тогда уедем...
Петр был заперт в комнатах, окна которых задрапировали плотными шторами. Он просился гулять по берегу пруда, в котором рыбы были приучены всплывать при звоне колокольчика.
– - Хочу поймать рыбку, -- говорил он.
– - Окажите рыбке милость, -- соглашался Алехан.
Но в дверях часовые скрещивали багинеты ружей.
– - Ах, до чего же строгие! Я бы и пустил вас до прудочка, но часовые не дозволяют. Не лучше ли нам еще выпить и поспать?..
3 июля в Ропшу силком доставили лекаря Лидерса.
– - Чего зубами стучишь?– - спросил Алехан.– - Поставь бывшему царю клистир с опилками -- и дело с концом.
– - Знаю я, какие концы бывают в России: вы его в крепость запрете, и меня туда же, -- верно рассудила медицина.
– - Делай свое дело. Больно много ты знаешь.
Лидере, осмотрев Петра, сказал Орлову:
– - Зачем меня тревожили? Он нетрезв, но здоров.
Алехан предупредил Екатерину: "Я опасен, чтоб урод наш севоднишную ночь не умер, а больше опасаюсь, чтоб не ожил." Догадливая женщина поняла, что не сегодня, так завтра она овдовеет!
6 июля (именно в день ее обращения к Дени Дидро) понаехали в Ропшу гости -- актер Федор Волков и капитан Шванвич; князь Барятинский сразу распечатал бутылки с вином, шлепнул на стол измызганные картишки; зажгли свечи для раскуривания трубок...
Алехан, проходя мимо, указал Потемкину [6]:
– - Гришенька, постой-ка в дверях... Никого к нам не пущай, а кто выбегать станет, того без лишних слов лупи прямо в соску!
Пока они там играли и бесновались, Потемкин отдал себя на съедение ропшинским комарам. В комнатах государя "вдруг послышалась возня, будто передвигали тяжелую мебель, потом на крыльцо выскочил Алехан -- с вилкой в руке, вилка была в крови.
– - Вот и все, -- сказал, -- фараона не стало...
Перегнувшись через перила, Орлов начал громко блевать, нечаянно забрызгав Потемкина. Вытерев рот, изуродованный чудовищным шрамом, он далеко в кусты забросил вилку:
– - Ты мне нужен -- в Петербург надо скакать...
Потемкин шагнул в комнаты. Император валялся на полу, шея его была в рваных ранах, возле головы лежала окровавленная подушка. Шванвич бинтовал свой громадный кулак, укушенный императором, Барятинский веником подметал с полу осколки бутылок.
– - Кто ж его так?– - Потемкин кивнул на мертвеца.
Князь Федор треснул его веником по лицу:
– - Кто, кто! Дурак такой, еще спрашивает... Вот укажем, что твоя работа. Эвон свидетелей сколько -- все подтвердят...
Потемкин затих. Шванвич поднес ему вина:
– - За помин души... хвати, вахмистр!
Со двора вошел Алехан, уже протрезвевший.
Присел к столу. Писал легко, не думая, брызгая пером.– - Вези, -- передал написанное Потемкину.– - Ты -- конный, доскачешь легко. Вручи лично матушке...
Потемкин снова предстал перед Екатериной; стройная и гибкая, она еще не сняла черных одежд, которые очень шли ей.
– - Из Ропши -- от Орлова! Вашему величеству.
Она извлекла из пакета лист серой бумаги: "...Сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка -- его нет на свете... Повинную тебе принес, и розыскивать нечего".
Екатерина отправила курьера в Кексгольм, чтобы Иоанна везли обратно в Шлиссельбург, но обязательно сделали остановку в деревне Мурзинке. Потемкину велела:
– - О том, что привезли, прошу молчать до публикации манифеста, а о том, что знаете, прошу молчать до смерти...
Императрица депешировала Станиславу Понятовскому о кончине мужа: "Страх причинил ему диарею. Он ужасно много пил, геморроидальная колика возобновилась с воспалением в мозгу, два дня он был в этом положении, и, несмотря на помощь докторов, скончался... апоплексический удар убил его!" Мнимые геморроидальные колики перекочевали и в манифест о смерти Петра III.
Потемкин возымел надежду, что теперь Екатерина даст ему золотой ключ камергера, но получил только 400 крепостных душ. Парня, как видного жениха, стали зазывать в гости; бывая в свете, он удивительно точно имитировал походку императрицы, мастерски передразнивал ее немецкий акцент... Федор Волков уговаривал его бросить двор и гвардию:
– - Иди в театр! Великий актер в тебе пропадает...
Страшная буря разметала в щепки корабли, на которых были отправлены из России в Голштинию войска бывшего императора.
– - Хоть один человек спасся?– - спросила Екатерина.
– - Ни единого, -- ответил Панин, крестясь...
Она перечитала доношения Данилы Власьева и Луки Чекина, которые находились при царе Иоанне неотлучно, клятвой обязанные умертвить его при любой попытке к освобождению.
"...Арестант по постеле ерзгает и необычно пышыт стал ему говорить што ета у тебя за шарканья и пышанья такое идет никак ты на ком ездиш лутчеб етова вставши да молился Богу, он указал на поручика и говорил етат человек на меня кричал што ты ерзгаешь и пышыш как на чертовке ездишь и я сказал арестанту он слышал што ты шалиш за то на тебя и кричал а тебе етак делать негодитца надобно быть кротку теперь же ища ночь так пади ложися... он пошел к кровати и закричал буть ты проклят и потом легша на постелю говорил што ета последней самой афицеришка меня толкает."
Понять эту писанину глазами невозможно. Екатерина прочла рапорт вслух -- и лишь тогда услышала живые голоса узника и его стражей. Императрице очень хотелось бы, чтобы Иоанн Антонович выглядел поврежденным в уме, -- в этом случае вполне законно отречение его от престола. Но в рапорте приставов Власьева и Чекина она усмотрела лишь возбужденное состояние узника.
Тем временем мертвого императора уже доставили из Ропши в столицу, где его удачно подштукатурили и загримировали. Тело выставили в Александро-Невской лавре для всеобщего обозрения, а желающих посмотреть на чудака было -- хоть отбавляй! Чтобы покойника не слишком-то разглядывали, у гроба его дневали бравые капралы, которые на зазевавшихся покрикивали: