Фаворит. Том 1. Его императрица

– - Пшшшш...
– - отвечал кот, ловко царапаясь.

– - Животная умней тебя и сама к тебе не лезет, -- сурово сказал дядя; он был расстроен письмом из Петербурга.
– - Пишет мне тиммерман столичный, будто Михаила Василич болеть начал. Где бы тебе с Ломоносова примеры брать, а ты еще с котом никак не наиграешься... Ведь голландского-то так и не осилил!

– - Так я же аглицкий, дядечка, знаю.

– - Этим-то в наших краях даже кота не удивишь...

Вечером у дяди собрались знатные мастера Архангельского адмиралтейства -- Амосов, Портнов, Игнатьев и Катасонов, а Прошка прислуживал за столом, разговоры умные слушая. Корабельщики матерно избранили графа Александра Шувалова, который свою монополию на вырубку северных лесов уступил англичанину Вильяму Гому: необозримые леса трещали теперь под топором иноземным, топором беспощадным. Гом устроил верфь на Онеге, быстро собирал корабли, которые увозили лесины в Англию, но обратно не возвращались... Наконец гости обратили внимание и на Прошку:

– - Не ты ли, малец, сын Акима Курносова, которого цинга на Груманте дальнем сожрала?
– - Грумантом звался Шпицберген.

– - Я. Спасибо дядечке -- учит и кормит.

Дядя пригласил кота на колени, гладил его:

– - Стыдно сказать, господа мастеры: племянник мой до сей поры дожил, а голландского так и не постиг... Во, лодырь!

– - О чем нонешняя молодежь думает?
– - дружно заговорили корабельщики.
– - И как можно без голландского обойтись, ежели весь термин морской на голландском основан? Нам без голландского-как ученому без латыни... Сколько ж лет тебе, бестолочь худая?

– - Тринадцать уже.
– - И Прошка заплакал.

– - Ништо, -- сказал дядя, кота за столом семгою ублажая.
– Вот ужо! Это еще не слезы -- скоро будут ему подлинные рыдания...

Весною отвел он Прошку на голландский трамп, грузивший бочки с шенкурской смолою. Дядя Хрисанф ударил по рукам со шкипером на уговоре, а племянника рублем одарил:

– - Что останется -- вернешь. И пока голландского не осилишь, в Соломбалу лучше не возвращайся... не приму!

Прошка стал юнгой: подай, убери, брось, подними. Полгода проплавал на трампе в морях северных, пока не заговорил по-голландски (а рубль, зашитый в полу куртки, берег). Его высадили в Ливерпуле, где больше надежд на попутное судно. Ютился мальчишка в доках, по харчевням чужие объедки пробовал. Однажды зашел в гаванский хауз -- погреться. К нему сразу подсел черт одноглазый, выкинул перед ним кости.

– - Ноу, -- отказался играть с ним Прошка.

– - А нож у тебя, сын пушки, длинный ли?

– - Не из пушки я выскочил. А нож -- во!

– - Да с моим сравню, не короче ли?
– - И нож отобрал.
– Клянусь невыпитым джином, -- засмеялся он, -- ты еще не лакал "гаф-эндгаф" с сырыми яйцами. Выпей, и тогда верну тебе кортик.

Жалко было терять нож, Прошка выхлебал горячий, как чай, джин с яйцом. Язык с трудом повернулся в обожженном рту:

– - Мне бы в Архангельск... я ведь-слишта!

...Он валялся на палубе, рядом с ним мчались волны. "Продал меня одноглазый, продал, псина паршивая!" Враскорячку подошел боцман и огрел его "кошкой" с крючками. Началась служба. Язык команды был сбродный, а чаще слышалась трескотня по-испански. Жили в форпике, похожем на ящик. Под кубриком лежали известковые плиты, впитывая в себя мочу и блевотину. От бочек с водою разило падалью, пробовали ее кипятить, но вода воняла еще гаже. Нарастала яростная жарища, будто корабль спешил прямо в пекло, и юнга спросил соседа по койке: куда плывем?

– - За живым шоколадом, -- тихо ответил тот...

Матросы были бездомной сволочью... Из-за каждого куска дрались, ножами резались, еду воровали. Прошка впервые в жизни увидел моряцкую казнь: убийцу на сутки привязали (лицо в лицо!) к трупу, потом, обняв свою жертву, он с криком полетел за борт -- только вода взбурлила, сделавшись красной: акулы! Заодно со всеми голодранцами Прошка тянул упругие шкоты, хрипел черным ртом:

Еще не бывал я на Конго-реке,

Дернем, парни! Дернули...

Там жмет лихорадка людей в кулаке.

Дернем, парни! Дернули...

Ночью, подобрав паруса в рифы, вошли в большую реку, стали загружаться "живым шоколадом". Негров укладывали в твиндекс рядами, будто поленья в печку. Подняли паруса -- понеслись в океан. Мертвых негров никто не видел: их выкидывали за борт еще полуживыми, и теперь акулы приткнулись рылами к самой корме корабля, будто свиньи к сытной неиссякаемой кормушке.

Но однажды пайлот (штурман) вызвал юнгу к себе, велев ему очистить мышеловки. Прошка загнал пойманных крыс в парусиновый мешок, через плечо пайлота глянул в карту: черта курса тянулась к Америке (это был "мидл-пассиж" -- знаменитый маршрут работорговли). Офицер треснул мальчишку кулаком по зубам:

– - Не смей подглядывать в карты... вон!

Прошка выкинул за борт тяжеленный мешок с визжащими от страха крысами. Вдалеке едва забрезжил неизвестный корабль. Матросов "кошками" и свистом разогнали по мачтовым реям -ставить все, все, все паруса. Но вдруг заштилело. С громким хлопаньем "заполоскали" триселя. Со страшной высоты формарса Прошка видел, как поникли паруса и на догонявшем их фрегате. Но там из бортов проворно выставились большие черпаки весел.

– - Уж не пираты ли?
– - испугался Прошка.

Рядом с ним, вцепившись в снасти, висел старый бывалый матрос с отрезанным в пьяной драке ухом... Он крикнул в ответ:

– - Англичане! В этом-то и беда наша, щенок...[7]

Прошка скатился по вантам. Ядро вдребезги разнесло релинги, чья-то жаркая кровь, ударив в лицо, ошпарила юнгу, будто в него плеснули кипятком. С губительным треском, разрушая фальшборты, фрегат короля навалился на судно. Морская пехота прыгала на палубу с саблями. Короткий окрик -- шеи капитана, пайлота и боцмана мигом обвили пеньковые "галстуки". Ужасный вопль резко оборвался, когда они повисли над бездной, вровень с бессильно хлопающими парусами... Мальчишка невольно взмолился:

– - Святый Никола, сбереги меня, сиротинушку!

Построив команду, англичане каждого третьего вешали без разговоров. Реи украсились гирляндами покойников. Прошка оказался вторым. Негров так и оставили в твиндеках, а матросов загнали в трюмы. Раз в день давали "потаж" -- варево из объедков победителей. Недели через две люки раздраили, и все разом ослепли: райский город празднично сверкал на берегу -Гавана! Здесь англичане всех подряд перепороли плетьми, и Прошка вылетел прямо в этот блаженный пахучий кубинский рай... Огляделся. Мраморные дворцы, прекрасные сеньориты верхом на осликах. Прошка зашел в харчевню. Толстущая мулатка с цветком в зубах расхохоталась:

– - Мальчик, почему у тебя такие белые волосы?

Прошка уже научился понимать испанскую речь:

– - Это потому, донна-белла, что я приплыл из такой страны, где много-много снега, а он белее вашего сахара...

В гамаке качался янки в штанах из красной замши.

– - Как мне выбраться отсюда в Архангельск?

– - Впервые слышу о таком городе, -- ответил янки.

Спасибо ему: он заказал яичницу с креветками, угостил Прошку и ромом, потом дал дельный совет:

– - Отсюда в Россию никогда не выберешься. Впрочем, попробуй на испанском галиоте добраться до Кадикса или лучше, приятель, плыви сразу в Канаду, где англичане колотят французов, там бывает немало кораблей из Европы... Скажи, ты когда-нибудь стоял ли ночью у штурвала, ведя корабль по компасу?