Фаворит. Том 1. Его императрица

Контракт был обговорен за четверть часа. За стеною плакала несчастная женщина, без которой Фальконе был бы совсем одинок.

– - Пусть хоть ничтожная слава, но она была у меня в Париже. Сейчас я похож на Курция, кидающегося в пропасть... В русской столице я обрету одно из двух -- позор или бессмертие!

С этими словами Фальконе подписал контракт.

На улице Дидро спросил князя Голицына:

– - Вы убедились, какой это сложный человек?

– - Я этого не заметил. Самый обыкновенный гений...

В конце 1766 года Фальконе с Колло прибыли в Петербург; мастер ожидал встретить здесь нечто вроде дымного кочевья варваров, а перед ним возник красивейший город Европы. Было уже холодно, падал снег, тонкие сиреневые дымы струились в небе. Передавая императрице корреспонденцию из Европы, скульптор сказал, что желал бы, по поручению Дени Дидро, говорить с нею наедине:

– - Мое известие будет касаться лично вас...

8. РАЗРУШЕНИЕ МИРА

Павлу было уже двенадцать лет, ум ребенка проснулся, глаза смотрели на мать чересчур серьезно. В долгие зимние вечера, наслушавшись разговоров об отце, которого братья Панины сознательно окружали ореолом рыцарского мученичества, Павел подолгу стоял у окон... Что мерещилось ему там, в снежных буревых вихрях? Может быть, мстительная тень Петра III в белом плаще прусского офицера, подобная той, что в мрачных галереях Эльсинора являлась и принцу Гамлету? Никита Иванович уделял великому князю внимание лишь во время обеда, да и то в веселой компании, где мужчины наперебой обсуждали придворных женщин, рассказывали пикантные анекдоты, от которых мальчик катался по коврам, а однажды был застигнут над листанием Энциклопедии, в которой он силился найти объяснение слову "любовь"...

Недавно возникла сцена между сыном и матерью. Павел отказался ужинать в ее кругу, где преобладали громкие голоса Орловых; Екатерина прикрикнула, что лишит его прав на престол.

– - И не надо мне его!
– - ответил сын.
– - Я уеду в Голштинию, где меня все любят и где я стану герцогом... как и мой отец!

Когда утром Панин пришел с докладом, она сказала ему:

– - Вот как вы замечательно воспитали мне сына...

Панин отделался поклоном. Екатерина, отойдя к зеркалу, исправила злое выражение лица на доброе. Потом спросила: правда ли, что в театре Варшавы спектакля не начинают, пока в ложе не появится князь Репнин?

– - К сожалению, так, -- ответил Панин.

– - Значит, тетива натянута... Аристократ кичливый, его поведение недопустимо, оно может оказаться губительным и для нашей гибкой политики на Босфоре...

Панин затих в кресле, давая ей выговориться.

– - Что-то у нас не так, -- переживала императрица.
– - Мы же не ковырялись еще в голове Фридриха и не знаем, какой там суп варится. Кажется, князь Репнин уже допустил ошибку в делах варшавских, и я теперь боюсь, как бы она не стала непоправимой...

Панин тяжко вздыхал. Екатерина думала: так ли уж надобен "Северный аккорд" с опорою на страны лютеранские?

– - Ближе всех нам Пруссия, да и той веры мало. Я подписала договор с Англией, но только торговый. Возникни война с турками -- и мы останемся в изоляции, а значит, весь "Аккорд" летит к чертям, не имея никакого практического смысла... Сознайся, Никита Иваныч: кто надоумил тебя на создание этой комбинации?

Панин, сильно покраснев, напрягся в кресле:

– - Государыня! Не ломайте с трудом созданное.

– - Сломать можно, что сделано, а коли не сделано, так и ломать нечего. "Аккорд" реальной силы иметь не может, и вот тебе подтверждение: случись беда на юге, на севере Швеция подымется -- тогда как? Два фронта -- не один фронт. Дурные предчувствия у меня, Румянцев пишет, что Украина давно неспокойна... Разве могу я догадаться, откуда грянут первые выстрелы?

Иногда ей бывало очень неуютно на русском престоле. Все пути-дороги в Германию отрезаны, порою она даже задумывалась: правильно ли отказала в чувствах Понятовскому? На худой конец, могла бы стать королевой Польши... Она заговорила снова:

– - Я вот о чем спрошу, Никита Иваныч: прилично ли великой державе Российской крохоборствовать в Германии, имея под эгидой своей Голштинию, которая нам славы никакой не прибавит?

– - Но это же наследственное владение вашего сына! Король английский Георг не брезгует, владея Англией, иметь Ганноверское княжество на материке... Одумайтесь, ваше величество!

Екатерина указала отдать Голштинию Дании:

– - За это пусть Дания подарит нам десять кораблей...

Этим широким жестом она лишила сына последних связей с Германией, из суверена Голштинии она превращала Павла в своего верноподданного, который целиком зависел от ее самодержавной власти. Панин это понял. В приемной он повидал Чичерина.

– - Ну, как она сей день?
– - спросил полицмейстер.

– - Злая... По причине отказа Руссо поселиться в Гатчине. Ему, видишь ли, климат наш не по нраву. Мне он тоже не нравится, но я смирился-живу... Мы, русские, не от климата помираем!

В окна дворца сыпануло крепким морозным снегом.

Страшная метель бушевала и над Потсдамом...

– - Как все мертво, безжизненно и призрачно! Сан-Суси даже не узнать -- это, скорее, кладбище, заметенное сугробами.

Трепетно дымили свечи в шандалах, освещая глубину королевской библиотеки. Король спросил Финка фон Финкенштейна:

– - Вы ничего не слышали о русских домнах на Урале? Англичане уже послали туда шпионов, но они безвестно пропали в лесах.

Друг детства короля Финк был теперь его министром.

– - Обращаю ваше внимание: Екатерина своего посла Репнина купает в золоте, а наш варшавский посол Бенуа хуже нищего и лишь по великим праздникам ездит за один грош на дохлых клячах.

– - Пусть так останется, -- сказал король.
– - И пусть другие кидают в польский котел все больше мешков с золотом, а мы, Финк, отделались орденом Черного Орла...

На столе лежало письмо Екатерины, украшенное оттиском ее личной печати: розовый куст, вдали виден улей с девизом: полезное, Фридрих заговорил о Понятовском: ученый мир потерял в нем мужа просвещенного, но зато Польша обрела посредственного короля. Финк сказал, что русские, кажется, зовут Радзивилла из эмиграции, чтобы он оказал сопротивление антирусским конфедерациям. Фридрих задул свечи. В потемках проступил узкий, как бойница крепости, софит высокого окна, заметенного снегом.

– - Слушайте меня внимательно, Финк: мой союз с Екатериною -тактическая передышка, а Никита Панин отъявленный фантазер: его "Северный аккорд" -- наивная утопия. Наш альянс -- вынужденная мера как для России, так и для меня. Но в дальнейшем весь ход прусской истории следует перестроить фронтом к югу.

– - Уж не собираетесь ли вы?..

– - Собираюсь! Правда, пока жива Мария-Терезия, союз с Веною для меня нереален. Эта старая воровка еще продолжает рыдать от моих колотушек. Я бил Австрию и могу бить дальше! Зато вот ее сын -- Иосиф... Впрочем, -- сказал король, -- не будем его идеализировать. Он такой же ворюга, как и его матушка, только желающий казаться философом. Времена переменчивы, Финк: раньше королям доставало умения много жрать, пить и охотиться -теперь они, явно вырождаясь, склонны пофилософствовать. И яркий пример тому -- Наказ русской императрицы!