Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
Москвою управлял победитель Фридриха фельдмаршал граф Петр Семенович Салтыков, и Екатерина встретила почтенного старца стоя, а благо поклон спины не ломит, сама поклонилась ему нижайше:
– - Извини, друг, что редко видимся. Поверь, маршал, так измаялась, что к вечеру едва ноги таскаю.
Старик положил на стол трость и шляпу, попросил водки.
– - Помилуй!– - отвечал он.– - Губерния -- твоя, дела тут -твои, я-слуга твой, так хоть и совсем не зови меня-не обижусь...
Румянцев из Глухова все время слал сообщения, что гайдамацкая вольница взбулгатила Правобережную Украину, из Польши известия поступали тревожащие, от турок
– - Ты не бойсь! Вена под носом поляков силой бравирует, чтобы нам и Пруссии показать: мол, меня-то не забывайте...
Екатерина спросила, кто, по его мнению, более всего годен для верховного командования. Салтыков немедля назвал Румянцева.
– - А князь Александр Голицын разве слаб?
– - Не слаб! В битве при Кунерсдорфе пруссаки с ноги его даже ботфорт стащили, а все-таки на высоте Мюльберга устоял. Храбрец! Но поверь, одной храбрости для управления армией маловато.
Выпив водки, фельдмаршал намекнул ей:
– - В делах польских России лучше бы с Пруссией союзничать, а противу турок надобно выступать бы в согласии с Веной.
– - Ах, Петр Ссмсныч! Сама к такой мысли осторожненько подкрадываюсь. Условия "Северного аккорда" сильны для меня до той лишь поры, пока Никита Панин силен... А я пока султанша податливая: привыкла своего визиря слушаться. Но при "маменьке" венской вряд ли дружбе бывать, погодим, что дальше будет...
После службы в Успенском соборе Амвросий Зертис-Каменский угостил ее лицезрением микробов через микроскоп. Екатерина ужаснулась:
– - Откуда взялась мерзость такая?
Епископ объяснил, что снял мазок с чудотворной иконы, зацелованной прихожанами, и получил видимый результат:
– - Пока бог еще милует! Но случись на Москве поветрие какое, и образы чудотворные станут источниками повальной заразы.
– - Вы об этом никому не говорите, -- просила его Екатерина.– - Если бы Платон застал нас за микроскопом, нам бы здорово влетело от него за наше просвещенное кощунство.
– - А что Платон? Платон все уже сам видел...
Императрица из кошелька достала 500 рублей:
– - Слышала я от Платона, что мой камер-юнкер Потемкин брал деньги у вас, да вернуть долг позабыл. Амвросий широким жестом деньги от себя отвел:
– - Деньги -- вздор, а люди -- все! Пусть сам вспомнит.
Россия пребывала в постоянной ломке устаревшего и созидании нового, а картина величия империи выписывалась чересчур сочными и грубыми мазками на полотне всеобщего бесправия, эпидемий, недородов и кулачной расправы. Екатерина II продолжала начатое до нее такой же широкой малярной кистью -- и картина получалась резкой, краски были кричащи, но тонкая, деликатная акварель для России была бы и неуместна. Иностранным дипломатам в канун открытия Комиссии об Уложении она заявила вдруг с небывалым раздражением:
– - Перестаньте твердить-рабы, рабы, рабы... Россия имеет лишь моих подданных, а скоро явятся новые свободные граждане!
Москва переполнилась уже гостями. 652 депутата привезли наказы от населения, их избравшего, а теперь эти местные наказы с изложением нужд народа следовало согласовать с Наказом императрицы. Депутаты получили для ношения на груди золотые медали с профилем Екатерины и девизом: Блаженство всех и каждого. Некоторые привезли в Москву сразу несколько наказов от своих земляков, и было
ясно, что тут за один год со всеми воплями и стонами не управиться... Бумагу возами запасали, сургуч пудами отвешивали, а чернила собирались ведрами проливать!Потемкин дежурил ночь при дворе, утром был приглашен в покои государыни, которая сказала, что даже не прилегла:
– - Если к делам относиться не так, как Елизавета относилась, а вникать во все мелочи, так это сущая каторга, и притом неблагодарная, ибо мои труды видят немногие, остальные же думают, что я здесь только пью, танцую и гуляю... Вам уж честно скажу: ни одна женщина в мире не должна мне завидовать!
Она заварила левантский кофе (фунт на две чашки).
– - Вам не предлагаю, -- сказала Екатерина, хозяйничая.– - А то я как-то Петру Панину, врагу персональному, дала одну чашечку, там потом мои лейб-медики едва его откачали... Небось он до сих пор думает, что я его отравить хотела!
Потемкина она назначила приставом при Комиссии об Уложении, чтобы депутатов дерущихся силою разнимать:
– - При первом же шуме, чтобы драться начать не успели, вы рукопашные прения с помощью своих рейтар пресекайте.
– - Будет исполнено, -- обещал Потемкин...
Днем она предстала на тронном возвышении, при всех регалиях власти, в горностаевой мантии, подле нее на столе, крытом малиновым бархатом, лежал ее увесистый Наказ, на одну ступеньку ниже Екатерины стоял вице-канцлер князь Голицын, и он приветствовал разноликую толпу депутатов речью:
– - Зачинайте сие дело великое! Вы имеете случай прославить себя и век наш, обрести высокое почтение и благодарность веков грядущих. От вас ожидают примера все подсолнечные народы...
Екатерина крепко сжала в руках державу и скипетр:
– - Россия есть страна великая, единая и неделимая! Россия -держава суть европейская, а граждане российские суть европейцы. Все существенное в народе нашем всегда было европейским, а все азиатское, и для нас чуждое, было временным явлением и случайным. Однако пределы империи Российской объяли пространства восточные столь обширно, что ныне и в Азии нет державы более могущественной, нежели опять-таки наша Россия...
Она заметила шушуканье средь послов иноземных. Резким жестом Екатерина выбросила скипетр вперед.
– - Не желаю я дожить, -- звонко выкрикнула она, -- до такого дурного несчастия, когда бы намерение законов наших исполняемо не было! Боже всех нас сохрани, чтобы после окончания работ над законами оказалось бы, что где-то в мире еще существует народ, который счастливее народа нашего -- великого народа русского!..
Заиграли на хорах трубы, стали избирать маршала. Больше всех голосов получили братья Орловы, а менее всех князь Михаила Щербатов, депутат ярославский, и, человек тщеславия непомерного, он уже разъярился, ходил меж рядами депутатских и порыкивал:
– - Нонеча, скажу я вам, породу древнюю не почитают. Всякие пьяные бурлаки вперед прут, а нас, бедных бояр, затискали.
– - Эвон мужики-хлеборобы сидят, -- указал ему Гришка Орлов, -- у них порода твоей, князь, древнее. Так почитай их!
– - Как тебе не стыдно, граф, меня с ними равнять?
Между спорщиками круто вломился одноглазый Потемкин:
– - Тиха, тиха... Ведь еще прения-то не начинались!
Орловы добровольно уступили жезл маршала комиссии генералу Александру Ильичу Бибикову. Отмолившись, четыре дня подряд вслух зачитывали Наказ императрицы, а в пятом заседании, уже соловея, стали проявлять ретивое нетерпение: