Feel Good. Книга для хорошего самочувствия

— Но… Как же я буду жить? Я не смогу платить за квартиру один!

Аргумент был жалкий. Он и сам почувствовал себя жалким.

— Я буду продолжать платить свою часть за квартиру… Пока у тебя не появятся деньги, чтобы справиться самому.

— Кто он? — спросил Том внезапно агрессивнее, чем ему хотелось.

— Ты его не знаешь. Он хирург.

— Да плевать мне, что он хирург! Зачем ты мне это говоришь?

— Не знаю, я думала, что тебе интересно.

— А как ты с ним познакомилась?

— Я познакомилась с ним на курсах тай-чи.

— Ты занимаешься тай-чи?

— Я занимаюсь тай-чи уже три года. Я часто тебе об этом говорила. Тот факт, что ты не помнишь, очень показателен для наших отношений.

Представив себе флиртующих Полину и хирурга в льняных униформах для занятий тай-чи, Том ощутил гнев, которого сам не понял.

— Это отвратительно, то, что ты делаешь! Ты могла бы мне сказать! Мы могли бы поговорить!

— А мы что делаем? Вот, говорим.

— Нет… Мы не обсуждаем! Мы ничегошеньки не обсуждаем! Ты ставишь меня перед свершившимся фактом!

— Речь идет обо мне, Том.

— И когда ты собираешься уйти?

— Сегодня вечером. Сейчас.

Она встала. Взяла куртку и направилась к двери. Том во внезапном порыве отчаяния вскочил и загородил ей дорогу.

— Нет! Подожди. Нам надо поговорить! — взмолился он. — Мне тоже есть что сказать!

Полина посмотрела на него с сокрушенным видом.

— Слушай, я всегда знала, что ты меня не любишь. Я ждала, думала, что все придет, что ты рано или поздно полюбишь меня, но этого так и не случилось. Ничего страшного. Никто не виноват.

— Неправда. Я любил тебя. Я всегда тебя любил! Подожди, пожалуйста! — простонал он, стоя перед дверью.

Полина посмотрела ему в глаза и словно нехотя сказала:

— Я всегда знала, что тебе нужна не я, а Шарлотта. Я зайду за вещами через несколько дней.

Том почувствовал, что силы покинули его окончательно. Полина обошла его и закрыла за собой дверь.

Он долго стоял столбом посреди квартиры. Не знал, что делать. Не знал, что думать. Взгляд его упал на остатки курицы и брокколи в тарелке, которую Полина не убрала со стола. Он убрал ее и подумал, что, наверно, в последний раз убирает тарелку за Полиной. Посмотрел на кусок курицы, который она надкусила. На нем были видны следы зубов. Он заплакал и, плача, вымыл посуду. Потом, наплакавшись и прибравшись в кухне, решил напиться. Алкоголь смягчит удар. Он открыл бутылку вина. Выпил. Это было дешевое южноафриканское вино, кисловатое, но двенадцать градусов сделали свое дело, и очень скоро он опьянел. Он ходил, вяло пошатываясь, по кухне, без боли стукался о стены. «Ну и наплевать!» — сказал он вслух. Потом дотащился до спальни и упал на кровать. Отчаянно стиснул подушку Полины и уснул одетый, ощущая подступающую тошноту.

Во сне, окутанном неясной грустью, он видел крушения и тай-чи.

Он проснулся наутро после тяжелой ночи с больной головой. Вчерашний хмель рассеялся, и все вернулось с беспощадностью выстрела: его жизнь потерпела поражение на всех фронтах. Ему суждено состариться в одиночестве, он будет одним из старых озлобленных писателей, кое-как перебивающихся писательскими мастерскими и непрестанно критикующих все, что имеет мало-мальский успех. В его воображении быстро сложилась картина: он старый, грязный, дурно пахнущий, вдет под октябрьским дождем и разговаривает сам с собой, неся в дрожащей руке пластиковый пакетик с жалкими покупками.

Вот что его ждет. Это очевидно.

И тут он вспомнил записку, которую нашел вчера на ветровом стекле сестриной машины. Он отыскал ее, смятую, в кармане брюк:

«ВАШ РЕБЕНОК У МЕНЯ — НИКАКОЙ ПОЛИЦИИ! — НАПИШИТЕ МНЕ НА АДРЕС [e-mail] — ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО».

Он встал, голова раскалывалась от боли. В квартире царила непривычная пустота. Он сел к компьютеру, вбил указанный в записке адрес, написал: «Привет, radical7582. Я нашел вашу записку на ветровом стекле. Здесь какая- то ошибка, я не понимаю, о чем вы» — и нажал «отправить».

После этого его вдруг захлестнуло неодолимое желание позвонить Полине. На минуту ему показалось, что он сможет повернуть ход вещей в обратную сторону, что надо только найти нужные слова, и она вернется, и жизнь пойдет своим чередом, как раньше. Может быть, даже лучше, чем раньше. Он взял телефон и начал набирать номер. И пока он набирал номер, в голове у него сложился план: он будет говорить с ней искренне, задушевно, спокойно. Попросит прощения за то, что в последние годы не проявлял к ней достаточно нежности. И главное, снова скажет, что любит ее. Какую-то долю секунды он был уверен, что это поможет, но в следующее мгновение представил себе телефон Полины на ночном столике в уютной спальне в доме хирурга. Он увидел свою жену, спящую, счастливую, в объятиях другого. Чьи руки наверняка более загорелые и мускулистые, чем у него. Он поморщился от боли и вспомнил последнее, что она сказала ему, покидая квартиру: «Я всегда знала, что ты меня не любишь. Я всегда знала, что тебе нужна не я, а Шарлотта». Его палец замер на последней цифре: она была права!

Ему ее не хватало, но она была права!

Права целиком и полностью!

Ему не хватало привычки быть с ней, ее присутствия, ее общества, но не ее самой.

Он отложил телефон и проверил почту.

Radical7582 ответил: «Ребенок, который исчез у яслей „Манеж Серебряной лошадки“! Вот о чем я!»

Тому показалось, что кто-то разыгрывает его. Стефан, например, один из немногих его друзей, художник-график, с которым они вместе бегали трусцой несколько месяцев, был вполне способен на такие приколы. Однажды этот шутник ухитрился убедить его, что он агент спецслужб под прикрытием.

Том ответил: «Я действительно отвез дочку моей сестры в ясли вчера утром. Я звонил в ясли, и мне сказали, что все в порядке. Никто не говорит о похищенном ребенке. Хотел бы я знать, это ты, Стефан, с твоими дурацкими шутками? Честно говоря, я сейчас не в том настроении…»

Том подождал немного, но ответа не было.

Он глубоко вздохнул, не зная, что делать дальше, ему казалось, что он завис над океаном пустоты. Подумав, он решил убраться в квартире.

Сделать генеральную уборку.

Уж если хандрить, так хоть в чистой квартире.

Два часа он убирал и пылесосил спальню, гостиную, столовую. С грохотом передвигал мебель, добираясь до пыли, копившейся годами, вымыл окна (снаружи и изнутри), долго оттирал раковину в ванной, ванну и душ. Из слива он достал большой клок черных кудрявых волос Полины. Рука не поднималась их выбросить. И он не выбросил. Положил их в пустую баночку из-под варенья. Сказал себе, что, кажется, немного свихнулся, но все равно положил.

Покончив с уборкой, он сел за компьютер и перечитал последнюю фразу своего романа: «Чарли ориентировался ощупью в темноте, и вдруг его рука наткнулась на чью-то руку. Чья- то рука сжала его пальцы, эта рука была горячая, как пламя ада». Он знал, что надо двигаться дальше, ему очень нужны были деньги, он не мог позволить себе простаивать и попытался продолжить: «Чарли вздрогнул и спросил: — Кто здесь?» Том схватился за голову: это было ни на что не похоже. В почтовый ящик упало новое письмо: «Хитрить бесполезно. Дайте мне 50 000 евро, если хотите увидеть вашу дочь».

Он пошел сварить себе кофе и, вернувшись к компьютеру, написал: «Мне очень жаль… Я не понимаю, о чем вы… (Стефан, ты бы лучше пригласил меня поужинать, чем валять дурака)». Отправив письмо, он взял телефон и набрал номер Стефана.

— Алло?

— Полина от меня ушла.

— Ах, черт! К тому хирургу, с которым познакомилась на тай-чи?

— Да! Точно! Откуда ты знаешь?

— Да она же только о нем и говорила, когда я был у вас в прошлом месяце… Я еще тогда подумал, что у них что-то есть…