Feel Good. Книга для хорошего самочувствия
Шрифт:
Северина.
Северина.
Чтобы написать книгу, ей надо очень точно знать, какой стала Северина теперь.
Ей надо встретиться с Севериной.
4. Уравнение счастья
За свою, как он сам иногда называл это про себя, «карьеру» Тому уже не раз случалось участвовать в различных «проектах» (мысленно он всегда ставил слова «проект» и «карьера» в кавычки). Он писал тексты по просьбам культурных центров, театров, ревю (иногда левых) или газет (иногда бесплатных) на все возможные темы: текст о миграции, текст о «понятии путешествия», текст об инвалидах, тексты о кончине, трауре, рождении, детстве, сопротивляемости, пенсионном возрасте, псориазе, о городе, деревне, пустыне, школе, спорте, политике, религии вообще и Боге в частности, о кино, науке, музыке, радио, звуке, о пяти чувствах, Франце Кафке, материнстве, отцовстве, поездах, такси, домашних животных, детях, о смерти, идее бесконечности и даже о видеоиграх. Он подозревал, что все эти тексты, за которые платили, как правило, порядка
Помимо этих никому не нужных «мелких заказов», Том участвовал и в более амбициозных проектах: писал тексты к выставке под названием «Эрекции души» — стихи и фотографии людей в зонах войны (500 евро, два дня выставки в общежитии спортивного центра).
Работал с коллективом «Клоуны почты» над спектаклем, «разоблачающим зверства неокапитализма» (обещано 300 евро, получено 0 евро из-за промашки бухгалтерии). Работал целый сезон с двумя методистками, обучавшими росписи по шелку в психиатрическом медучреждении для подростков с пищевыми расстройствами. От него требовалось «положить на слова немое страдание» (1000 евро за тридцать страниц, которые декламировали скелетоподобные девочки на вернисаже). Работал с Амалией Флорес, мексиканским хореографом авангардистской школы, которой нужен был текст для женского хора, поющего на манер грегорианской мессы («только образ Бога здесь заменяется образом вселенского зла», — сказала ему Амалия. Этот проект он не довел до конца. Амалия, особа характера нестабильного и тиранического, в одностороннем порядке положила конец их сотрудничеству). Работал для профсоюза рабочих над сценарием короткометражки, призванной отразить скрытую красоту промышленных пейзажей (показ состоялся на «съезде» профсоюза-заказчика, публика, по большей части пьяная, на экран не смотрела, в зале вспыхнула драка из-за женщины, к которой кто-то якобы проявил неуважение). Том, никогда не говоривший «нет», ввязывался во множество проектов, погибших в зародыше, ему не раз назначали встречи в офисах продюсерских компаний, где он бесконечно выслушивал энтузиастов-продюсеров, заказывавших ему синопсис, «а там будет видно», потому что у них были «возможности партнерства» с другими продюсерами. Ему называли баснословные суммы: поставленный сценарий-де может принести 50 000 евро, 100 000 евро и даже больше. Он работал как одержимый, мечтая, что сможет однажды отложить немного денег, скопить сумму, которая «обеспечит» его на несколько лет. Увы, когда он посылал положенные тридцать страниц продюсеру, ему не отвечали вообще, а если отвечали, то объясняли, что, к сожалению, по тем или иным причинам партнерство не состоялось. Были проекты телесериалов (сотни страниц, годных только в мусорную корзину), проекты комиксов (целые дни в мастерских, где пахло чернилами и ластиком), это никогда ничего не давало, художники зачастую переквалифицировались в татуировщиков, чтобы выжить, проекты музыкальных комедий (погибшие в зародыше), проекты радиоспектаклей (погибшие в зародыше), проект литературного журнала «особой остроты для панков» (погибший в зародыше), проект «ночи кочевых литератур»: озвучание сказочницей Рошвенн — это было не настоящее имя, а псевдоним, позаимствованный у кельтской феи (погибший в зародыше).
После стольких обломавшихся проектов, стольких страниц, черновиков, планов и набросков Том отвык ждать чего-то хорошего, пускаясь в новое предприятие.
Но этот проект соавторства с Алисой был особенным. Алису переполняла мощнейшая энергия отчаяния, она напоминала ему попавшую в капкан лисицу, способную отгрызть себе лепту, чтобы выбраться. Да, она выглядела способной на все. Странное дело, до Алисы он не встречал никого, о ком бы мог сказать: «Этот человек способен на все».
И еще кое-что было «против обыкновения». На этот раз впервые зачинщиком проекта был он сам. Это он почувствовал, что из истории с похищением ребенка получится хорошая книга, это он додумался написать Радикалу и набрался мужества это сделать. Оттого, что он додумался и набрался мужества, у него было слегка хмельное чувство, чуть покалывало, чуть познабливало, горели щеки, и все эти ощущения он без труда определил как гордость. Правда, при встрече Алиса выдала эту бредовую идею о романе feel good и «культурном налете», он нашел, что все это совершенно притянуто за уши и кончится, скорее всего, как его другие проекты в соавторстве: сотней нечитаемых страниц, так и оставшихся на его жестком диске, в огромной помойке папки под названием «разные проекты». Но даже если предприятие было заведомо обречено на провал, это не важно. Важно другое: понять, что можно своими руками изменить жизнь. Что можно «проявить инициативу», и что-то действительно
сдвинется с места.Том думал обо всем этом на следующий день после встречивАлисойзаутреннимкофе, он был один в квартире и не мог привыкнуть к этому одиночеству. Ему, всегда жившему в паре, одиночество казалось чем-то странным, одновременно печальным и донельзя возбуждающим. Как будто в его жизни произошли большие перемены, но он пока не знал, что с этим делать.
Он перечитал последнюю написанную фразу:
«Крепко сжимая молоток из набора инструментов для экстренной эвакуации, Азель несколько раз с силой ударила по бронированному стеклу окна, и оно пошло трещинами».
Том вздохнул, фраза и правда была не блеск. От этой фразы шибало натугой, усилием автора, так и виделся поденщик за работой, прилежный ученик, ссутулившийся и высунувший кончик языка, в общем, мертворожденная фраза. Будь он читателем, закрыл бы книгу на этом месте. На короткое время его одолело отчаянное желание бросить эту историю и начать другую, но у него не было ни малейшей идеи, что еще он мог бы написать. Он приближался к пятидесяти тысячам знаков, было бы глупо бросить сейчас, все равно что отказаться от покорения вершины, дойдя до второй стоянки. И потом, главное, ему были нужны полторы тысячи евро аванса, которые должно было выплатить «Белое дерево» по представлении рукописи. Это значило три месяца квартплаты.
«А дальше?» — задумался Том. Как он будет выходить из положения дальше? Денег за писательские мастерские и крошечного пособия по безработице, которого скоро не станет, ему не хватит даже на самое необходимое. И какую работу он может найти в его возрасте? Он слишком стар, чтобы работать на стройке, да и в официанты тоже не годится. Машина у него тоже слишком старенькая и неказистая, чтобы подрядиться шофером «Убер». Миллионы молодых людей с дипломами ищут работу, с какой стати кому-то нанимать такого, как он? Он произвел быстрый подсчет в уме, который поверг его в тревогу: ему сорок семь лет, он безработный, книги приносят ему в лучшем случае от трех до четырех тысяч евро в год, писательские мастерские столько же, выступления в школах чуть меньше. 10 000 евро в год — получается 833 евро в месяц минус налоги. Даже если он найдет квартиру за 400 евро, все равно будет туго. Разумеется, смерть освободила бы его от денежных забот, но, если не покончить с собой (этот вариант он отвергал, по крайней мере пока), естественная смерть наступит (по данным Евростата) только лет через сорок.
Оставалось продержаться сорок лет.
И держаться будет чем дальше, тем сложнее: с возрастом хуже станет здоровье, меньше останется энергии, меньше сил для работы. И даже просто с творческой точки зрения он знал, что с возрастом будет писать меньше, старые авторы всегда пишут меньше молодых. Подобно озеру, которое реки не подпитывают больше свежей водой, ум со временем пересыхает. А коль скоро он будет меньше писать, то меньше и зарабатывать, школы перестанут приглашать его, в его писательские мастерские не наберется достаточно людей, и начнется долгое сползание к нищете, настоящей черной нищете стариков без средств, которых только и остается, что помещать в жуткие дортуары домов призрения, никому не нужных стариков, которых не кормят, не лечат, не любят, а то и бьют санитары.
Том посмотрел на чахлые растения, украшавшие его квартиру: желтоватые дряблые листья пахли агонией. Он принес стакан воды, полил их и смотрел, как сухая земля впитывает влагу.
Что-то в его мрачном настроении чуть-чуть изменилось: он понял, что, полив цветы, почувствовал себя лучше. Он был по-прежнему мрачен, но самую малость меньше. Как будто, сделав доброе дело, он ощутил ласковое прикосновение, почти утешившее его: пусть он одинок, пусть беден, но он способен принимать решения, которые изменят его жизнь, — проект с Алисой тому доказательство.
Полив последнее растение, он подумал о романе feel good, который хотела написать Алиса, и попытался мыслить так, будто сам был персонажем романа feel good. Если он — персонаж такого романа, то его история должна начаться именно сейчас, когда он думает, что все потеряно. Это будет история человека, который коснулся дна, но, поливая растения, понимает, что жить все-таки стоит. В первой главе речь пойдет о его благих решениях:
«В это утро Том был полон решимости изменить свою жизнь. Он решил оставить позади все черные мысли и видеть мир под позитивным углом. Полив растения, он принял шесть благих решений.
Первое благое решение: беречь себя.
Второе благое решение: перестать переживать из-за того, что не можешь изменить.
Третье благое решение: больше не бояться.
Четвертое благое решение: не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.
Пятое благое решение: отдавать предпочтение положительным эмоциям и гнать от себя отрицательные.
Шестое благое решение: не забывать свои мечты».
Том задумался, что же будет, если он действительно воплотит эти решения на практике: «больше не бояться», «не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня», «гнать от себя отрицательные эмоции»…
Он глубоко вздохнул, взял телефон и позвонил Полине.
Они не говорили уже много дней. Том позвонил ей на следующий день после ее ухода и вел себя, как сам теперь понял, «довольно-таки жалко». Он мелочно пытался обвинить ее во всем и сказал, перед тем как повесить трубку: «Во всяком случае, браво, ты отлично умеешь лгать, я ни о чем не догадывался».
С тех пор они не созванивались.
Том стоял посреди гостиной, смотрел на политые растения и был готов воплотить свои решения в жизнь. Полина сняла трубку после третьего гудка.