Feel Good. Книга для хорошего самочувствия

— Я думаю, пора кончать, — сказал он матери.

Сказал и сам удивился. Как будто мимолетная мысль помимо его воли облеклась в слова. Мать тоже смотрела на него удивленно.

— Кончать? Что кончать?

Том вдруг понял, что сказанное, наверно, крутилось у него в голове уже давно.

— Кончать писать. Боюсь, с меня довольно. Боюсь, я не создан для этого. Боюсь, я пишу плохо. Если бы я писал хорошо, действительно хорошо, давно бы что-нибудь произошло.

— Это ничего не значит! Кафка продавал не больше восьмисот экземпляров, мало того, он почти никогда не мог закончить свои книги, и…

Том перебил мать:

— Мама! Я не Кафка! Я всего лишь твой сын. У меня нет больше денег, и мне обрыдло писать. Обрыдло верить, что я способен писать, обрыдло сидеть за компьютером и выжимать из себя истории, притянутые за уши, к тому же плохо написанные! Я только что несколько дней пытался написать сцену, где люди ходят в кромешной тьме с фонариками, и получается фигня! Фигня. Я перечитал, все равно что ребенок пытался бы написать рецепт торта! Черт, я не горжусь ни одной из моих книг, у меня нет ни таланта, ни ума, чтобы писать книги. Психологи оказались правы: я неспособный, я всегда думал, что «вспомогательная школа» была ошибкой, но никакой ошибки нет, я всегда никуда не годился! И это совсем не страшно, в мире полно никуда не годных людей, и они прекрасно живут. Все эти годы я никуда не годился, но у меня были амбиции, я никуда не годился и лгал себе. Я уверен, что, признай я раньше, что никуда не гожусь, был бы куда счастливее!

Мать отпила глоток чая. Она задумалась, будто поняла что-то важное, и посмотрела на него с широкой улыбкой.

— Я думаю, у тебя депрессия. Это нормально. Все великие писатели были подвержены депрессиям — Вирджиния Вулф, Теннесси Уильямс… Советую тебе почитать Уильяма Стайрона, «Зримую тьму», он пишет что-то вроде: «Один из самых распространенных симптомов — когда чувствуешь ненависть к себе или, во всяком случае, слабеет самолюбие».

Том не стал спорить. Это было бесполезно. Мать никогда не поймет, но сам он наконец понял.

Выйдя от матери, он снова проверил телефон: «Доставлено, но не прочитано». Еще раз попытался дозвониться, однако Алиса не ответила. Он сел в машину, глубоко вдохнул и медленно выдохнул, как делают, просыпаясь, монахи Шаолиня. Что-то изменилось: признание своей негодности наполнило его блаженством с нотками ностальгии. Он подумал, что такое ощущение, наверно, испытывают, умирая от холода.

От охватившего его покоя создалось впечатление, что терять ему нечего, и он решил поехать к Алисе домой. Том не знал, где она живет, но поиск по справочнику «118.712fr» выдал ему адрес. Он ввел его в навигатор своего телефона и поехал, следуя указаниям механического голоса. Как приятно было смириться с заурядной судьбой, какое умиротворение даровал отказ от всех амбиций! Он вдруг почувствовал себя как достигший пробуждения Сиддхартха в романе Германа Гессе, пусть рушится мир, пусть опишут его мебель, квартиру, вынут позвоночник и конфискуют глаза, ему плевать, он — лишь молекула, на короткое время живущая в огромной вибрации мира. В унисон его мыслям радио передавало «Песни об умерших детях» Густава Малера, это было невыносимо грустно, он подумал обо всех своих книгах, с таким трудом написанных и ныне забытых, и сказал себе, что, наверно, надо их похоронить, как умерших детей, да, он положит все хранящиеся дома экземпляры в чемодан, выроет яму в лесу, и там будет их могила.

Эта мысль очень ему понравилась, и он решил сегодня же купить лопату.

Голос из навигатора сообщил ему, что он приехал по адресу. Том остановился перед небольшим и довольно неказистым домом на углу двух улиц, тоже неказистых. Он припарковался, нашел звонок с именем Алисы и позвонил.

Был конец дня, он понятия не имел, дома ли Алиса в этот час и в этот день, он, в сущности, очень мало знал о ее жизни, может быть, она сбежала с Агатой, а может, как он думал сегодня утром, в тюрьме. Но в домофоне раздался детский голос:

— Кто там?

— Э-э… Это Том, друг Алисы.

— А… Мамы нет дома… Она в больнице… Вернется через час.

— В больнице?

— Да. Хотите подняться?

Том поколебался, но все же сказал:

— Да… Я подождал бы ее, если не помешаю.

Дверь подъезда открылась. Он поднялся на лестничный пролет. В дверном проеме стоял мальчик лет восьми-девяти.

— Ты Ахилл? — спросил Том.

— Да, мама говорила вам обо мне? — сказал мальчик, впуская его.

Квартирка была крошечная. Гостиная/столовая четыре метра на три с единственным окном, выходящим на улицу, в глубине узкий темный коридорчик, который, должно быть, вел в спальни и в ванную.

— Да, она мне много о тебе говорила.

— А как вас зовут?

— Том.

— А, да, вы писатель. Это вы поможете ей написать роман?

Том кивнул. Ему не хотелось объяснять ребенку, что вот уже час, как он больше не писатель. Он спросил:

— Что с твоей мамой? Почему она в больнице?

— Это с Агатой. Дочкой ее друзей. Она сейчас живет с нами и заболела. У нее был менингит.

— Менингит?

— Да, ей было очень плохо. Она могла умереть! Но сейчас, слава Богу, уже лучше. Ее выпишут завтра или послезавтра. Мама весь день с ней в больнице, а вечером возвращается побыть со мной.

— Я уже два дня пытаюсь дозвониться твоей маме! Вот почему она не отвечала!

— Не знаю… Наверно… Сегодня она забыла свой телефон дома, а в больнице телефоны все равно запрещены, и потом, когда она возвращается, то пишет и ничего вокруг не замечает.

— Пишет? Ты знаешь, что она пишет?

— Она пишет роман. Приходит домой, садится сюда, — Ахилл показал на ноутбук на обеденном столе, — и пишет… Всю ночь. Утром я просыпаюсь, а она все еще пишет. Когда я ухожу в школу, она выходит со мной и идет в больницу к Агате.

— Она, наверно, совсем вымоталась!

— Она сказала мне, что немного спит в больнице. Сказала, что там есть большие кресла, специально для родителей, когда они устали.

Том посмотрел на компьютер.

— Если хотите, можете почитать, пока ее ждете, — предложил Ахилл.

— Нет! Я не буду! Это личное, понимаешь?

— Ну, не знаю… Я думал, что вы делаете эту работу вдвоем.

На самом деле Тому очень хотелось прочесть, что могла написать Алиса за эти две ночи.

— Ладно, я только взгляну. Надеюсь, она не рассердится.

— Не рассердится, она вас любит.

— Это она тебе сказала?

— Да, она сказала, что вы очень умный и она счастлива, что встретила вас.

— Это еще не значит, что она меня любит.

— Не знаю. Ладно, мне надо делать уроки. Так что вы можете просто ее подождать. Или подождать и почитать.

Ахилл достал из портфеля тетради и положил их на обеденный стол. Том сел рядом, посмотрел на ноутбук и открыл его.

— Я так и знал, что вы будете читать! — сказал Ахилл.

Том подумал, что этот ребенок умен не по годам. Он пригляделся к нему, мальчик очень походил на Алису: подбородок, форма глаз, рот, пожалуй, тоже.

Потом он начал читать.

Часть пятая

1. Руки дровосека

Алиса, как и все, слышала рассказы о писателях, постепенно погрязавших в наркотиках, пьянстве и безумии. Она не помнила имен, кажется, Бодлер, кажется, Эдгар Аллан По, такого типа авторы… Она слышала о них, но никогда по-настоящему не верила в этот образ писателя, бродящего по квартире, где все вверх дном, небритого, немытого, лохматого, с запавшими от ночных глюков глазами, с изнуренным телом и с пылающей душой.