Феникс
Шрифт:
Глава двадцать первая
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
31-й день 1 года Э.П. Экспедиция: день четвертый
Гремит еще один взрыв, добавляет звону в ушах. Черт! Не могу нащупать замок молнии. Наконец вскрываю оболочку спальника, выпрастываю руки. Извиваясь, выкарабкиваюсь из кокона-мешка - оказывается, уже наступило утро. Спросонья все плывет перед глазами, но замечаю: какой-то броневик зеленоватого цвета прет по территории лагеря, круша и сметая все на своем пути. Затем делает резкий разворот и производит по мечущимся в панике людям третий залп.
Сначала из броневика, как из брандспойта, ударяет струя жидкости, которая тут же превращается в расширяющееся облако, наконец, облако с грохотом взрывается. Солдаты падают, как кегли. После взрыва плотный туман накрывает лагерь. Кто-то бестолково мечется. Кто-то зовет маму (Господи! Многие же из них - новобранцы...). Другие, самые хладнокровные, открывают прицельный огонь из автоматов по темной глыбе броневика, едва просматриваемой сквозь клубящийся туман, от которого перехватывает дыхание и ручьем текут слезы. Остальные бойцы, совсем обезумев, стреляют по деревьям, кустам, бьют куда ни попадя, надеясь наугад поразить атакующего врага. Две шальные пули пропарывают воздух в каких-то сантиметрах от моего виска. Повернув голову, вжимаюсь в землю, вижу бегущего подъесаула с пистолетом в руке и в одном ботинке на ногах. Кричу ему, чтобы люди прекратили стрельбу и легли на землю. Бубновский рык разносится по разгромленному лагерю: "Прекратить огонь! Всем залечь! И надеть противогазы!"
И сразу наступает тишина. Слава Богу, думаю я, натягивая резиновую маску с симметричными бульбами фильтров, еще немного и мы бы перестреляли друг друга в этом долбаном тумане. Подъесаул подползает ко мне для выработки плана контратаки. Мы долго откашливаемся и отплевываемся в противогазы, не в силах сказать ни слова. Глаза Бубнова за круглыми стеклами резиновой маски красны и выпучены, как у рака, которого варят в крутом кипятке. Преодолев спазмы, он начинает что-то говорить задушенным голосом с металлическими обертонами. Я отвечаю таким же придушенным голосом, морщась от каждого громко произносимого слова. Металлическими иглами вонзаются они в уши, словно проклятая образина хочет запихнуть в меня обратно все мои выкрики.
Подъесаул слушает меня, недовольно вертит хоботом противогаза, видимо он, как и я, порядком оглушен взрывами. Наконец нам надоедает слушать свое неразборчивое гундение. Видя, что ядовитый туман постепенно рассеивается, мы рискуем снять противогазы. И тут вдруг выясняется, что противник отошел, бесследно растворясь в джунглях, оставив подбитый броневик.
Мы группируемся и двумя отделениями с опаской приближаемся к брошенной машине с разных сторон. От нее несет какой-то вонью, вовсе даже не машинной. Так может пахнуть живое существо, то есть бывшее живым, а теперь оно безусловно мертво.
Это жук. Гигантских размеров. Примерно, с малолитражный автомобиль. Почему я принял его за броневик? Наверное, меня ввели в заблуждение его габариты и огневая мощь. А вообще-то, спросонья и не то еще могло привидеться.
У жука длиннющие усы и жуткие рога, ветвящиеся в горизонтальной плоскости. Хитиновая броня матово блестит, переливаясь всеми оттенками зеленого и синего цветов, как драгоценный камень. Недаром древние египтяне так любили украшать свои вещи надкрылками жуков наравне с драгоценными камнями.
Пар конденсируется на холодном хитине в мелкие капли воды, которые стекают вниз. Кажется, что жук усиленно потеет от страха. Я заглядываю в здоровенный глаз жука и вижу свою перекошенную физиономию, растиражированную в сотнях экземплярах многочисленными фасетками. Отражения синхронно дергают головой, мигают глазами и представляют из себя комическое зрелище. Для кого-нибудь постороннего. Но не для меня. Я нахожу, что выгляжу ужасно: весь зарос щетиной, как абрек. Но жук выглядит еще хуже. С правой стороны блестящая броня мастодонта порядком изрешечена пулями от автоматов. Из рваных проломов в хитине сочится белая жидкость, на
вид и запах весьма мерзкая.Кое-кто из солдат пробует на прочность рога, с усилием их выламывает, чтобы дома похвастаться своим охотничьим трофеем. Вскоре приходят наши спецы по флоре и фауне - босиком, в трусах и майках, и в очках. Очень серьезный у них вид. Осматривают, измеряют, записывают результаты в блокноты. Восторженность первооткрывателей так и льется из их глаз вместе со слезами - остаточное воздействие газовой атаки.
Иван Карлович и его коллеги устраивают короткий словесный междусобойчик по поводу родовой принадлежности трофея. Наконец сходятся на том, что название Голиаф Реликтус не будет противоречить общепринятой классификации. Определив верхнюю ступеньку классификационной лестницы, спускаться по ней вниз для них уже не представляет никакого затруднения. Судя по защитной реакции, животное следует отнести к виду жука-бомбардира. Он, удирая, отстреливается от врагов. Выбрасывает едкую струю жидкости из конца брюшка. От соприкосновения с воздухом сложные вещества оборонной жидкости бомбардира образуют гремучий газ, который, расширяясь, самопроизвольно взрывается. Химическое следствие такого взрыва - густые облака водяного пара, служащие жуку дополнительной защитой. Под прикрытием такой "дымовой" завесы бомбардир удирает от врага.
Все эти премудрости Иван Карлович популярно объясняет нам - неспециалистам - и успокаивает, говоря, что данный вид жука не агрессивен, имеет довольно миролюбивый нрав, стреляет только в целях самозащиты. Да и оружие у него, в общем-то, гуманное - больше психологическое, нежели убойное. Шумовой и слезоточиво (для человека) -удушающий эффекты - вот, пожалуй, основные "поражающие" факторы взрыва его оборонной жидкости.
Картина становится ясной. Жук - безобидная душа - случайно вторгся на территорию лагеря и был обстрелян недремлющими часовыми (молодцы! не спали). Испугавшись, бомбардир отрыл "огонь" из своего главного калибра, вызвав в лагере панику и неразбериху (плохо, надо будет провести учения на внезапное нападение противника). Вот так это было.
Несмотря на идиллические, благодушные уверения Ивана Карловича, свойственные, в общем-то, всем держателям собак и специалистам, изучающим хищных животных, мы все-таки не отделываемся легким испугом. Учитывая размеры жука-бомбардира, нашему войску, к сожалению, причинен некоторый ущерб. Подъесаул Бубнов, успевший одеться и застегнуться на почти все пуговицы, докладывает мне, что порядок восстановлен, раненым оказывается медицинская помощь.
– Сколько пострадавших?
– спрашиваю я с тайным ужасом.
– Двое легко контужены взрывами, трое временно ослепли. Один легко ранен в руку. Пулю доктор уже вынул, кость не задета, так что казак скоро поправится.
– Ослепшие точно прозреют?
– с тревогой вопрошаю я.
– Доктор советовался с зоологами и сказал, что зрение восстановится через пару часов.
– Хорошо, - говорю я, облегченно вздыхая, то есть - очень скверно! Сегодняшняя паника доказывает, что мы плохо подготовлены к возможным атакам противника. Вот что, подъесаул... Сегодня до обеда и после ужина проведите с личным составом учебно-тренировочные занятия по отработке реакции на внезапное нападение врага и слаженности действий при обороне. Слаженность, слаженность и еще раз слаженность. Каждый должен знать свое место в бою и стрелять по врагу, а не по своим товарищам. Понятно?
– Так точно, господин Походный Старшина!
– Подумайте над тактикой обороны во время стоянок. Вечером доложите результаты... посоветуемся. Выполняйте!
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие!
– рявкает подъесаул, щелкает каблуками и стремглав мчится наводить порядок вверенном ему войске.
Чтобы дать возможность людям прийти в себя, восстановить силы, а раненным более или менее поправиться, я объявляю сегодняшний день днем отдыха. Пусть каждый займется собственными и общественными делами. И вот мы чиним порванную одежду, чистим оружие, готовим еду. Картографы-топографы затевают какие-то замеры местности, делают засечки на деревьях и возятся с приборами, с картами, которые постепенно приобретают все более зримые черты. Ученые с головой окунаются в изучение флоры и фауны. Отлавливают для своей коллекции всяких мелких жучков, кузнечиков и прочую ползающую и пытающуюся летать живность. К каждому ученому я прикрепляю бойца, а то и двух для охраны и сбережения ценного специалиста. Для присмотра за ботаником Полуньевым выделяю сразу несколько казаков во главе с урядником.