Фермер: перерождение

Мы поехали на каменистые склоны за Березовым оврагом на моем мотоцикле «Иж-Планета». Кутузов устроился в коляске, крепко держа саквояж на коленях. Утренний воздух был свежим и прохладным, пахло росой и разогретой на солнце полынью.

У подножия склона мы остановились возле первого участка, пологого холма, усеянного валунами размером от арбуза до письменного стола. Между камнями виднелись островки серо-бурой почвы, покрытой редкой травой и мелким щебнем.

— Начнем отсюда, — сказал я, доставая из рюкзака саперную лопатку с деревянной ручкой, потемневшей от времени. — Нужно взять пробы с разных глубин.

Кутузов достал из саквояжа бур, металлический стержень длиной в метр с винтовой нарезкой и крестообразной ручкой из черного металла. На боковой поверхности виднелись деления через каждые десять сантиметров.

— Сначала определим структуру грунта, — сказал он, вкручивая бур в землю. — Потом возьмем образцы для химического анализа.

Первые двадцать сантиметров бур шел легко, прорезая рыхлый поверхностный слой темно-серого цвета. Глубже пошла плотная глина с включениями мелких камешков и песка. На глубине полуметра бур наткнулся на твердую породу.

— Материнская порода — известняк, — констатировал Кутузов, извлекая бур и рассматривая налипшие на него крупинки белого цвета. — Это хорошо для раскисления почвы. А вот верхний слой…

Он зачерпнул горсть земли, растер между пальцами, понюхал.

— Тяжелый суглинок. Кислотность повышенная, судя по растительности. Видите, одни кислолюбивые сорняки — щавель, хвощ, подорожник.

Я записывал все наблюдения в блокнот с твердой обложкой синего цвета, делая пометки карандашом «Конструктор» с красно-белой полосочкой.

Кутузов извлек из саквояжа набор стеклянных пробирок диаметром около двух сантиметров, каждая с плотно притертой пробкой. На боковых поверхностях красовались этикетки с порядковыми номерами, написанными чернилами из авторучки.

— Первый образец — поверхностный слой, глубина пять сантиметров, — проговаривал он, аккуратно наполняя пробирку землей при помощи небольшой металлической ложечки. — Второй — глубина двадцать сантиметров. Третий — сорок сантиметров.

Каждую пробирку он тщательно закупоривал, наклеивал этикетку с указанием места отбора, глубины и даты. Почерк у лаборанта мелкий, аккуратный, привычка человека, ведущего точные записи.

Мы прошли весь склон, взяв образцы в десяти точках. В некоторых местах почва оказалась глубже, до семидесяти сантиметров, в других едва достигала десяти. Всюду преобладал тяжелый суглинок с большим содержанием камней и низким плодородием.

— Основная проблема — кислотность и плохой дренаж, — резюмировал Кутузов, упаковывая пробирки в деревянный ящичек с мягкой подстилкой из ваты. — Но поправимо. Известкование, органические удобрения, правильная обработка.

Следующим пунктом стала заболоченная низина у старой мельницы. Ехали мы объездной дорогой, поскольку прямой путь размыло весенними водами. Старое мельничное колесо, почерневшее от времени и частично разрушенное, уныло торчало над зарослями камыша высотой в человеческий рост.

— Интересное место, — заметил Кутузов, надевая резиновые сапоги до колен. — Торфяники в наших краях редкость.

Мы зашли в болото, держась за крепкие стебли камыша. Вода доходила до щиколоток, дно мягкое, вязкое. При каждом шаге из ила поднимались пузырьки болотного газа с характерным запахом сероводорода.

Кутузов достал специальный торфяной бур, более длинный, с полой трубкой вместо винтовой нарезки. При погружении в торф он захватывал цилиндрические столбики грунта, сохраняя естественную слоистость.

— Торф верховой, качество хорошее, — сказал он, извлекая бур с темно-коричневой массой, пронизанной остатками растений. — Степень разложения средняя, процентов сорок-пятьдесят.

Я рассматривал извлеченный торф. В нем отчетливо виднелись волокна мха-сфагнума, корешки осоки, фрагменты древесины. Масса была рыхлой, пористой, при сжатии в руке выделяла темную воду.

— А глубина торфяного слоя?

— Посмотрим. — Кутузов продолжал бурение, извлекая все новые столбики торфа. — Метр… полтора… два… Есть! Глина.

На глубине двух метров двадцати сантиметров бур наткнулся на водоупорный слой, плотную серую глину без органических включений.

— Отличная основа для прудов, — отметил лаборант, взяв образцы торфа с разных глубин. — Глина не пропускает воду, значит, можно создавать водоемы.

Мы взяли образцы в пяти точках болота. Везде картина повторялась, двухметровый слой торфа, подстилаемый непроницаемой глиной. Только на окраинах торфяной слой становился тоньше, а в составе появлялся минеральный грунт.

— Торф хорошего качества, — констатировал Кутузов, укладывая образцы в отдельный ящичек. — Кислотность высокая, но для болотных растений это нормально. Зато отличное органическое удобрение после проветривания.

Третьим объектом исследования стали солончаки возле озера Горького. Ехали мы к ним через степь по едва заметной тропинке, петляющей между кочками и зарослями полыни.

Озеро Горькое это небольшой водоем овальной формы, длиной метров триста и шириной около ста. Вода мутно-зеленого цвета, с радужными разводами на поверхности. По берегам белесые солевые корки и чахлая растительность.

— Типичный солончак, — сказал Кутузов, присев на корточки у кромки воды и зачерпнув ее ладонью. — Попробуйте на вкус.

Я осторожно лизнул воду. Горько-соленая, с металлическим привкусом и легким запахом сероводорода.

— Концентрация солей процентов пять-семь, — прикинул лаборант. — В основном сульфаты и хлориды натрия и магния. Для полива не годится, но можно использовать в лечебных целях.

Мы прошли вдоль берега, изучая характер засоления. В некоторых местах соль выступала на поверхность белыми кристаллическими корками толщиной в палец. В других местах засоление было скрытым, проявляясь только в угнетенной растительности.

— Возьмем образцы почвы на разном расстоянии от озера, — предложил Кутузов. — Посмотрим, как меняется степень засоления.

У самого берега почва оказалась пропитанной солью до глубины полуметра. На расстоянии ста метров засоление ослабевало, но все еще оставалось значительным. Только в двухстах метрах от озера почва становилась относительно нормальной.

— Классическая картина вторичного засоления, — объяснял Кутузов, наполняя пробирки образцами с разных глубин. — Соленые грунтовые воды поднимаются к поверхности, испаряются, оставляя соли.