Феромон
Шрифт:
– Ты уверена, что хочешь знать обо мне всё?
– улыбается он.
– Да, чёрт побери, Эйв! Да! Я хочу знать всё, - подтягиваю на сиденье ногу и смотрю на него, прижавшись щекой к колену.
– Я натравлю друг на друга этих облезлых кошек, которым в поисках наживы плевать, что они разрушают чьи-то жизни.
– А если жена сенатора всё равно будет настаивать на разводе?
– Ты прониклась её рассказом?
– усмехается он.
– Тогда мой тебе совет: не позволяй сбивать себя эмоциям. Люди лгут. Иногда без особых причин. А мы просто делаем свою работу.
– Зачем же мы к ней ездили?
– Ты больше не ревнуешь
– Хочешь сказать, что сделал это из-за меня?
– Ради тебя, - проводит он по моему лицу рукой.
– А это большая разница.
– Или ради себя?
– хитро улыбаюсь я.
– Ради нас, - ведёт он пальцами по подбородку.
И я вся сжимаюсь в комочек от этих его нежных прикосновений, но мягко перекладываю его руку на руль.
С чего я решила, что он не умеет ухаживать? С чего подумала, что это будет ему тяжело? Даже если не умел, он быстро учится. И приручает меня быстрее, чем я успеваю сопротивляться.
Может, он и правда мой? Созданный для меня. Или это я создана из стали, закалённой его руками?
К чёрту это всё! Мне никогда не давался психоанализ. Но я на всю жизнь запомнила слова его отца, который сказал однажды про ковку: «Не удары молота закаляют клинок. Раскалив добела, решительно и без робости его нужно погрузить в ледяную воду. В момент соединения стихий огня и воды он впитывает дух мастера. И от того, каков этот дух, зависит и норов клинка».
«Ты закалил меня правильно, Эйвер, - смотрю я на его сосредоточенное лицо.
– Но с таким норовистым клинком легко тебе никогда не будет».
Его неожиданный сюрприз удаётся на славу.
В густых синих сумерках мы приезжаем к дому, построенному прямо на озере.
По крепким мосткам, босиком, зажав в руке туфли, я прохожу в дом. Но не задерживаюсь в залитых мягким тёплым светом комнатах. Выхожу на открытую веранду. И замираю в восторге от нереальной красоты.
Надо мной густо-фиолетовый небосвод, но бледные звёзды не так ярки в небе, как на поверхности чернильной воды. Они мерцают в лёгкой ряби, и кажется, что лежат на дне. Кажется, можно нырнуть и достать со дна любую.
Самозабвенно квакают лягушки. Испуганная птица взмывает ввысь из зарослей тростника. И вселенная не выглядит огромной. Она становится маленькой и уютной, как этот островок безмятежности, и словно заканчивается именно там, где её больше не видит глаз.
– Красиво, правда?
– Эйв не подкрадывается, но я всё равно вздрагиваю от его прикосновения. Он осторожно обнимает меня за плечи и прижимает спиной к себе.
– Волшебно, - единственное слово, что приходит в его руках на ум.
– Я думал, мы приедем пораньше. Думал показать тебе закат над озером. Но теперь даже рад, что мы приехали так поздно.
– Почему?
– кладу я голову на его плечо, и он прижимается небритой щекой к моему лбу.
– Мне будет чем тебя поразить в следующий раз.
– Сомневаюсь, что твои таланты будут исчерпаны одним закатом. Знаешь какая из этих звёзд Полярная?
– показываю я на небо.
– Конечно, - кивает он и вытягивает руку вверх. Но мне почему-то кажется - наугад - так уверенно он это делает.
– Вон та.
– Точно?
– Конечно! Это же просто. Смотри, - поворачивает он мою голову.
– Большой ковш. Его узнают все. Видишь? Проводи вверх прямую по стенке ковша, противоположной ручке, и упрёшься прямо в Полярную звезду. А чтобы быть уверенной, что это
Я пытаюсь всё это сделать, но меня волнует совсем не она, а созвездие Цефей, расположенное вниз и вправо от неё. Там, где-то внутри неправильного пятиугольника, среди ста сорока восьми видимых глазом звёзд сияет одна, названная именем Анна Роуз. Но ни Цефей, ни свою звезду, боюсь, мне так никогда и не найти.
Вот так же, прижимая меня спиной к себе, мне показывал её Том. На открытой смотровой площадке Башни Макао. На высоте двести тридцать три метра над уровнем земли без всяких поручней и ограждений. Клянусь, тогда мне было не до звезды. Я вцепилась в страховочный трос так, что мне казалось: его оторвут от меня только вместе с руками. А он, засранец, потом ещё ходил по краю и позировал фотографу, свисавшего с края дальше его самого. Тогда Ривер организовал гастроли нашему захудаленькому театру в Гонконг, где, дав всего три представления, мы провели чудесную весеннюю неделю.
Как же это было давно. И как грустно, что Эйв опоздал на целую жизнь. Я постоянно сравниваю его с Томом. И постоянно он оказывается вторым.
– О чём ты вздыхаешь?
– снова скрещивает он руки, чтобы меня обнять, но, не дождавшись ответа, отвечает сам: - Если об ужине, то он сейчас будет. Я уже включил мангал. Надеюсь, ты ешь жареное мясо?
– Я ем жареное мясо, Эйв, - улыбаюсь я.
– И сильно сомневаюсь, что ты выпытал всё это у моего отца и не купил базилик, запах которого я обожаю в стейках.
– Купил, - шепчет он мне в самое ухо.
– Только понятия не имею что с ним делать.
Включенный на веранде свет нарушил единение с природой. Но зато сделал ещё уютнее наш маленький мирок на двоих. А вот этого точно никогда не было с Ривером. И никогда не будет. Пропахнувший запахом мяса и пряностей, пропитанный вкусом вина и сыра, этот мирок, где горячие куски мяса Эйвер выкладывает на блюдо, застеленное ветками свежего базилика, принадлежит только нам двоим.
68. Анна
Я безбожно заляпываю жиром его рубашку, он сам пачкает её горчицей, пока меня кормит. И под ворохом бессмысленных, но забавных историй, что рассказываем друг другу наперебой, мы на время забываем всё: работу и заботы, наши разногласия и похожесть, наше несовершенство и идеальную сочетаемость, что бесспорна, ведь мы даже фразы продолжаем друг за другом, словно целую жизнь уже прожили вместе.
– У меня есть для тебя подарок, - с загадочным видом лезет Эйв в карман и протягивает зажатую в кулак руку.
– Но сначала предыстория. Из моей жизни.
– С удовольствием послушаю, - вытягиваю я ноги к разожжённому камину, куда мы перебрались после ужина, и укладываюсь поудобнее на мягкой искусственной меховой шкуре.
– Моя бабушка была из небогатой семьи. И замуж вышла за человека скромного. Жили они в штате горячем и пыльном, в центре континента. Но так уж вышло, что была у неё одна мечта - помочить ноги в море, - садится он, поджав под себя одно колено.
– Но съездить куда-то у них с дедом всё никак не получалось. Работа, дети, дом, дела. И денег всё время не хватало. И всегда было что-то важнее этой поездки. И вот однажды, когда дети уже подросли, дед решительно пресёк очередное вложение в покосившийся амбар и на несколько недель арендовал домик у моря.