Физик

Он закрыл глаза, направляя искру. Она была слабой, но он представил её не как огонь, а как реку — глубокую, что течёт, несмотря на тьму. Он подумал о Ярине, о Вороне, о Марфе, о своём мире — о смехе Коли, о тепле дома, о запахе мела. Он подумал о равновесии — свете, что существует, потому что есть тьма, и тьме, что не владеет, потому что есть свет. Он принял свою искру — не как силу, а как себя, как ключ, что держит мир.

Искра вспыхнула — не ярко, а чисто, как звезда, что пробивает бурю. Тепло разлилось по рукам, по посоху, по кругу. Свет Ярины слился с его искрой, амулеты вспыхнули, как солнце, и голос Марфы стал громче, как буря, что гонит тьму. Ворон взревел, его меч стал частью их света, и корни под ногами замерли. Тьма дрогнула, её чёрные глаза потускнели, и её присутствие начало отступать, как река, что теряет силу.

Голос Чернобога стал тише, но острее, как лезвие: «Ты держишь равновесие, но я — его часть. Я вернусь». Тьма растворилась, её глаза погасли, и гул стих, оставив тишину — не мёртвую, а живую, как дыхание леса. Круг амулетов держался, его свет был слабым, но живым.

Олег пошатнулся, его искра угасала, но Ярина поймала его, её руки были тёплыми, как жизнь.

— Мы сделали это, — прошептала она, её глаза блестели. — Ты сделал это.

Ворон сплюнул, его меч опустился.

— Чтоб тебя, пришлый, — буркнул он, но его голос был полон уважения. — Ты светишь, как надо. Не расслабляйся.

Марфа подошла, её оберег был в руке, и её глаза были как озёра, что видят судьбу.

— Ты стал равновесием, — сказала она. — Но он прав. Он — часть мира, как и ты. Он вернётся. И ты должен быть готов.

Олег кивнул, чувствуя, как оберег остывает. Он посмотрел на тропу, где тени были неподвижны, но он знал — Чернобог не ушёл. Его тьма была терпеливой, и её рёв был обещанием. Он вспомнил свой мир, смех детей, и это дало ему силы. Он посмотрел на Ярину, на Ворона, на Марфу.

— Мы будем готовы, — сказал он, его голос был слабым, но решительным. — Вместе.

Они стояли у круга, их свет был слабым, но живым, как огонь в ночи. Лес смотрел, и Чернобог смотрел, и его буря ушла, но не навсегда. Они нашли равновесие, но тьма была его частью, и их бой был не окончен.

Глава 21: Искра над пропастью

Ночь была тёмной, будто сам лес затаил дыхание. Ветви деревьев не шевелились, трава лежала прибитой росой, а над землёй витал запах — не дыма, не мха, но чего-то иного. Что-то приближалось. Что-то уже было рядом.

Олег стоял у самого края обрыва, где тропа терялась в тумане. Под ногами — мокрая, осыпающаяся глина. Внизу шумела река — она не ревела, а перешёптывалась, будто знала, что нельзя тревожить эту ночь громким голосом. За спиной он чувствовал присутствие — не угрожающее, но настойчивое. Марфа.

— Они идут, — тихо сказала она, не поднимая голоса. И всё равно в этих словах прозвучал колокол.

Олег не обернулся. Он знал, о ком речь.

— Из-за Предела? Или изнутри?

— Те, кто снаружи, — слепые. Но те, кто внутри… уже видят. — В её голосе не было страха. Только усталость. — Равновесие нарушено. Ты стал тем, кто качнул весы. И теперь всё должно склониться — либо к свету, либо к провалу.

Олег сжал амулет на груди. Он больше не был просто предметом — он жил, как сердце. Слышал мысли. Грел в холод. Напоминал, что он — часть чего-то большего.

— Это из-за меня, да?

— Не из-за тебя. Через тебя. Ты — как молния. Где небо долго молчало, там вспышка кажется преступлением.

Он повернулся к Марфе. Лицо её казалось стёртым ветром и временем. Но в глазах — всё та же искра. Такая же, как в нём. Только старше. Глубже.

— Я не знаю, смогу ли. — Он сказал это честно, не прося утешения.

— Никто не знает. Даже боги. Знание — не оружие. Это фонарь в тумане. Видно лишь шаг вперёд. Но это лучше, чем идти в темноте.

Они молчали. Где-то в лесу взвизгнула сова. Затем всё снова стихло.

Олег закрыл глаза. Он чувствовал, как внутри тела движется что-то неуловимое. Не ток. Не магия. Искра — часть его и часть мира. Она отзывалась на боль. На страх. На истину.

— Завтра, — сказал он. — Завтра я спущусь к Омутам.

— Не один. — Голос Марфы стал жёстче. — Один ты теперь мишень. Но с тобой идут те, кто помнит тебя не по искре, а по слову. По поступку. По взгляду.

Он подумал о тех, кто стал частью его пути. Маленький Данька из деревни, который принес уголь, чтобы "свет делать". Женщина с травами, что шептала благословения на лапти. Даже Ратибор — ворчливый, подозрительный, но уже не враг.

— Они не готовы.

— Никто не бывает готов. Мир тоже не готов к тем, кто вспоминает себя.

Олег кивнул. В груди загудело — не страх, а что-то иное. Ожидание. Время подходило к точке. Все тропы, по которым он шёл, сходились к завтрашнему дню.

Он пошёл обратно, к деревне, по тропе, которую теперь знал наощупь. Каждое дерево стало знакомым. Каждый камень — напоминанием. За спиной снова раздался голос Марфы, словно ветер:

— Помни: молния не всегда убивает. Иногда она освещает путь.

Олег не обернулся. Он просто пошёл.

И лес молча расступался перед ним.

К утру деревня проснулась не шумом, а тишиной. Такой, от которой у зверей замирают уши, а у людей в крови появляется тревога. Птицы не пели. Петух не кричал. Даже собаки, обычно громогласные в предрассветной серости, притихли. Всё будто ждало — не дня, не солнца, а исхода.

Олег стоял у колодца, держась за холодный край каменного венца. Лицо обдувал ветер — сырой, будто дышала сама земля. Он смотрел, как в воде дрожит отражение: он сам, и не он. Уже не тот, кто приехал с мокрым рюкзаком в спину судьбы.

За его спиной медленно собирались люди. Кто-то нёс узелки, кто-то — факелы. Кто-то держал за руку детей. Не было приказов, не было реестра. Просто — шаг за шагом, слово за словом — они приходили.

Первым подошёл Ратибор. Суровый, с мокрой бородой и топором на плече.

— Ты скажи только: назад вернёмся? Или нет?

— Я не знаю, — честно ответил Олег. — Но дорога будет. А выбор — за каждым.

— Ладно, — кивнул тот. — Хрен с ним, с выбором. Главное — чтобы кому-то морду дать было можно, если что. А там разберёмся.

Следом появилась Таиса — трававедка. Её волосы были заплетены в тринадцать тонких кос, каждая украшена костью.

— Я иду, — сказала просто. — Кто если не мы? Лекарство — не в коре. В том, кто ищет его.

Потом подошёл Данька. В руках — старый, обугленный кусок дерева, к которому были привязаны перья.

— Это мой… как ты говорил… прототип искроприёмника. На всякий случай, если молния сбежит.

Олег улыбнулся. Впервые за утро — по-настоящему. Он хотел сказать что-то, как учитель ученику, но Марфа уже появилась рядом.