Физик

Олег сжал оберег, чувствуя, как его тепло сливается с искрой. Он кивнул, его голос был тихим, но твёрдым:

— Я начинаю понимать. Она… как река. Она течёт, даже если я боюсь. Но я не знаю, хватит ли меня.

Марфа улыбнулась, её лицо было усталым, но тёплым.

— Хватит, — ответила она. — Потому что ты не один. Мы — твоя сила, как ты — наша.

Ярина подняла голову, её руки замерли над амулетом.

— Ты наш ключ, — сказала она, её голос был как река, что не останавливается. — Мы держим круг, потому что ты держишь нас.

Ворон хмыкнул, его меч звякнул, прислоняясь к стене.

— Не расслабляйся, пришлый, — буркнул он. — Я ещё не устал рубить. А ты свети, как умеешь.

Олег улыбнулся, чувствуя, как их слова разгоняют тень страха. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на искре. Она была слабой, но жива, и он попытался её направить, как тогда в кругу. Он представил реку — глубокую, что течёт сквозь тьму. Искра откликнулась, и он увидел — не глазами, а внутри: свет, что пробивается, и тень, что кружит, не нападая, а зовя.

Он открыл глаза, его сердце заколотилось. Оберег стал горячим, и гул Чернобога вернулся, низкий и тяжёлый, как дыхание земли. Лес зашумел, и тени на тропе дрогнули, как будто кто-то скользнул, не оставив следов. Олег замер, его искра вспыхнула — не ярко, а остро, как сигнал.

— Он снова здесь, — сказал он, его голос был твёрдым, несмотря на холод, что полз по спине. Он указал на заросли у тропы, где тени были гуще, чем везде.

Ярина схватила посох, её бусины засветились слабо. Ворон поднял меч, его раненая рука дрожала, но он был готов. Марфа встала, её оберег был в руке, и её голос был как заклинание:

— Это не он. Это его зов. Он проверяет тебя, Олег. Не слушай.

Тени сгустились, и из них проступил звук — не гул, не вой, а голос, мягкий, но липкий, как паутина. Он был в голове Олега, холодный и ясный: «Твой свет — мой. Приди, или они сломаются». Тени шевельнулись, и из них проступили образы — не фигуры, а тени прошлого: смех Коли, его мир, уроки, дети. Но они были искажены, как будто тьма рисовала их, чтобы ранить.

— Это ложь! — крикнула Ярина, её посох вспыхнул, и свет амулетов в кругу стал ярче, как стена, что держит бурю. — Не смотри, Олег!

Ворон взревел, его меч рубанул по воздуху, как вызов.

— Лезь, тварь! — прорычал он. — Я разрублю твои уловки!

Олег сжал посох, чувствуя, как оберег жжёт кожу. Он видел образы — Коли, своего мира, — но знал, что это ложь. Он вспомнил Глубокий Лес, реку, хижину — их единство было правдой. Он шагнул к кругу, его искра вспыхнула — не ярко, а упрямо, как звезда в ночи. Он представил реку — глубокую, что течёт, несмотря на тьму. Он подумал о Ярине, о Вороне, о Марфе, о равновесии.

Искра откликнулась, тепло разлилось по рукам, по посоху, по кругу. Свет Ярины слился с его искрой, амулеты вспыхнули, как факелы, и голос Марфы стал громче, как ветер, что гонит тучи. Образы дрогнули, их тени начали растворяться, как дым. Голос Чернобога стал тише, но острее: «Ты держишь их, но я вижу тебя. Я жду».

Образы исчезли, тени на тропе замерли, и лес выдохнул, но гул Чернобога остался, как далёкий гром. Олег пошатнулся, его искра угасала, но Ярина схватила его за руку.

— Ты не поддался, — прошептала она, её глаза блестели. — Ты держишь нас.

Ворон сплюнул, его меч опустился.

— Чтоб тебя, пришлый, — буркнул он. — Ещё одна такая уловка, и я начну уважать твою искру.

Марфа подошла, её оберег был в руке, и её голос был как пророчество:

— Он играет с тобой, Олег. Но ты сильнее, чем он думает. Ты — равновесие. Не забывай.

Олег кивнул, чувствуя, как оберег остывает. Он посмотрел на тропу, где тени были неподвижны, но он знал — Чернобог не ушёл. Его тьма была терпеливой, и её зов был обещанием. Они были вместе, и это было их светом. Но буря была здесь, и её сердце билось всё ближе.

Ночь накрыла хижину, как бездонная бездна, гася даже слабый свет очага, что тлел внутри. Защитный круг амулетов дрожал, его свет был слабым, как звёзды, что тонут в бурю. Гул Чернобога стал рёвом, что бил по костям, как молот, а лес дрожал, его корни шевелились, как живые. Олег стоял у края круга, его посох светился слабо, отражая искру, что тлела внутри — не ярко, но упрямо, как звезда, что не гаснет в ночи. Оберег на запястье с синим камнем горел, как маяк, что держит его на плаву. Страх был, но он не владел им — Ярина, Ворон и Марфа были рядом, и их единство было как огонь, что горит в бурю.

Ярина сжимала посох, её бусины вспыхивали, но их свет мерк, как будто тьма пила его. Её лицо было бледным, но глаза горели, как у травницы, что держит жизнь в руках. Ворон стоял у круга, его меч был поднят, несмотря на дрожь в раненой руке. Его рык был как вызов, что бросает судьбе. Марфа держала оберег — нити с камнями, — её голос, слабый, но ясный, звучал как заклинание, что связывает их свет. Очаг в хижине тлел, его тепло тонуло в холоде, что шёл от леса.

Тени за кругом ожили, и из них проступила тьма — не волна, не фигура, а присутствие, глубокое, как сама бездна, с глазами, что не горели, а поглощали, как чёрные звёзды. Это был Чернобог — не его тень, не его вестник, а он сам, его воля, что смотрела на Олега, как судьба, что неумолима. Голос ударил, как гром, не в ушах, а в душе: «Твой свет — мой. Дай его, или всё падёт».

— Он здесь, — прошептала Марфа, её голос был как предупреждение. — Это конец. Твоя искра, Олег. Она — ключ. Не для него. Для нас.

Олег сжал посох, чувствуя, как оберег жжёт, как кровь. Его искра была слабой, но он знал — она жива, как и они. Он вспомнил её слова: «Ты — равновесие». Он не был ключом для Чернобога. Он был светом для них. Он шагнул вперёд, его голос был твёрдым, несмотря на холод, что сковывал грудь:

— Ты не возьмёшь нас. Мы — равновесие.

Ярина подняла посох, её бусины вспыхнули, но свет амулетов в кругу слабел, как будто тьма ломала его. Ворон взревел, его меч рубанул по воздуху, как будто он мог разрезать бездну. Марфа шептала громче, её заклинание было как ветер, что борется с бурей. Но тьма не дрогнула — она текла ближе, её глаза поглощали свет, и круг амулетов затрещал, как кости, что ломаются.

— Олег! — крикнула Ярина, её голос был полон огня, несмотря на страх. — Твоя искра! Ты — наш свет!

Он почувствовал, как искра борется, как будто её тянули в пропасть. Лес дрогнул, корни под ногами ожили, хватая их, и амулеты в кругу начали гаснуть, как свечи на ветру. Ворон рубил корни, его меч застревал, но он не отступал. Марфа шептала, но её голос слабел, как будто тьма душила его. Олег сжал посох, вспоминая их победы — Глубокий Лес, река, хижина. Они были вместе, и это было их силой.