Фоллаут: Московский Гамбит

Седой посмотрел на схему на «Луче». Резервный силовой кабель… он действительно был обозначен на плане этого помещения. И проходил он, судя по всему, как раз через тот вентиляционный короб, из которого они только что вылезли.

«Рыжий, – Седой посмотрел на напарника. – Похоже, тебе снова придется лезть в эту дыру.»

Контакт был установлен. Голос профессора, хоть и слабый, изможденный, но не сломленный, дал им новую, почти безумную надежду. И новый, еще более рискованный план.

Глава 38

Глава 38: Убеждение

Седой за дверью услышал приглушенную возню, потом тихий щелчок, еще один. Что-то скрежетнуло.

«Есть! – раздался из-за стальной преграды торжествующий, хоть и слабый, голос профессора Давыдова. – Кажется, получилось! Отойдите, я попробую открыть!»

Седой знаком приказал Рыжему быть наготове и сам отступил на пару шагов, держа автомат наизготовку. Раздался лязг отодвигаемых засовов, и массивная дверь медленно, со стоном, приоткрылась внутрь.

В образовавшейся щели показалось сначала изможденное, землисто-серое лицо гуля, а потом и вся его фигура. Профессор Артемий Борисович Давыдов был высоким, почти скелетообразным, одет в какой-то бесформенный серый балахон, больше похожий на тюремную робу, чем на одежду ученого. Его кожа, характерная для гулей, обтягивала череп, обнажая выступающие скулы и глубокие глазницы, в которых, однако, горел живой, цепкий и на удивление ясный огонек разума. Он тяжело опирался на самодельную трость из металлической трубки.

«Так вы действительно… не от Воронцова… – прохрипел он, с трудом переводя дыхание и с нескрываемым подозрением разглядывая Седого и Рыжего. – Кто же вы такие, черт побери? И как вы сюда пробрались?»

Седой шагнул внутрь. Помещение оказалось небольшой лабораторией-камерой, заставленной сложным, непонятным оборудованием, опутанным проводами. В углу стояла простая койка и стол с остатками скудной еды. Пахло озоном, химикатами и застарелой болью.

«Мы с «Маяковской», профессор, – сказал Седой, стараясь говорить как можно спокойнее. – Это станция метро, убежище. Нас прислала Ирина Петровна, наш начальник. Нашей станции грозит гибель – генератор, который давал нам свет и тепло, окончательно вышел из строя. Вы – наша последняя надежда.»

Давыдов криво усмехнулся, обнажив редкие, пожелтевшие зубы. «Очередные спасители человечества? Или хотя бы одной отдельно взятой станции? Я уже насмотрелся на таких за свои двести с лишним лет. Чем вы лучше Анклава, а? Они тоже обещают «порядок» и «возрождение» – только цена у этого возрождения почему-то всегда оказывается слишком высокой для тех, кого они «спасают».» Его голос был полон сарказма и застарелой усталости. Он выглядел изможденным, но не сломленным – скорее, глубоко разочарованным во всем.

«Мы не мир спасаем, профессор, – твердо ответил Седой. – Мы пытаемся спасти свой дом. Триста человек, среди которых старики и дети. Им плевать на высокие идеи и политику. Они просто хотят жить. А без энергии «Маяковская» превратится в ледяную могилу уже через несколько недель.»

Он рассказал Давыдову о том, как они добирались сюда, о риске, о надеждах, которые на него возлагают жители «Маяковской». Рассказал о Кроте, который и навел их на след проекта «Заря».

При упоминании «Зари» глаза Давыдова на мгновение вспыхнули каким-то странным огнем – смесью гордости, боли и сожаления.

««Заря»… – прошептал он, проводя костлявой рукой по одному из приборов на столе. – Моя «Заря»… Мечта об неиссякаемой, чистой энергии для всех… Они хотят превратить ее в очередную дубинку, чтобы колотить по головам несогласных. Эти… эти «возродители» из Анклава. Или те, кто за ними стоит.» Он вдруг посмотрел на Седого пронзительным взглядом. «А вы знаете, кто на самом деле стоит за Анклавом? Кто дергает за ниточки этих ряженых патриотов?»

Седой промолчал, давая профессору высказаться.

«Все они – Анклав, китайские драконы, которые первыми начали эту бойню за ресурсы, даже наши собственные зарвавшиеся «Корпорации» внутри Союза… – голос Давыдова стал жестче, в нем зазвучали старые обиды. – Все рвались к власти, к последним каплям нефти, к урану, к технологиям. Официально Союз до последнего пытался сохранить нейтралитет, удержать мир от пропасти, не ввязываться в прямое столкновение между Штатами и Китаем. Но «Корпорация»… эта ненасытная военно-промышленная гидра внутри страны… у них были свои планы, свои игры. Они тоже хотели свой кусок пирога. А Соединённые Штаты Америки? Они не были нашим главным врагом в той, последней бойне, как бы ни кричала об этом наша пропаганда. Все оказалось гораздо сложнее и грязнее, чем писали в передовицах «Правды» или вещали с экранов телевизоров. В итоге – все в пепел. И кто теперь разберет, чья спичка была первой? Важно ли это сейчас, когда весь мир – одна большая радиоактивная помойка?»

Он устало опустился на свою койку. «И вот теперь вы пришли ко мне, старому гулю, чтобы я снова дал им в руки огонь? Чтобы они снова что-нибудь подпалили?»

«Нам нужен не огонь для войны, профессор, – мягко, но настойчиво сказал Седой. – Нам нужен свет и тепло для жизни. Для тех самых детей, которые никогда не видели солнца и не знают, что такое настоящий хлеб. Вы можете помочь им. Или можете остаться здесь, игрушкой в руках Воронцова и его Анклава, пока они не выжмут из вас все соки и не выбросят на свалку истории, как уже поступили со всем остальным миром.»

Он сделал паузу, давая профессору обдумать его слова. Рыжий стоял у двери, напряженно наблюдая за этой сценой. Он мало что понимал в хитросплетениях довоенной политики, о которой говорил Давыдов, но он хорошо понимал отчаяние в голосе Седого и ту надежду, которую они возлагали на этого странного, изможденного гуля.

Давыдов долго молчал, глядя в одну точку невидящими глазами. Потом он медленно поднял голову. В его глазах уже не было прежней апатии. В них появилась какая-то новая, отчаянная решимость.

«Хорошо… – наконец прохрипел он. – Допустим, я вам верю. Допустим, на «Маяковской» действительно ждут моей помощи, а не Воронцов решил устроить очередной спектакль с подставными «спасителями». И что дальше? Как вы собираетесь вывести отсюда старого, больного гуля, мимо всех этих солдат в силовой броне, мимо камер, датчиков и патрулей? Вы хоть представляете себе, что это за место?»

«Примерно представляем, – кивнул Седой. – И у нас есть план. Рискованный, но, возможно, единственный. Мы вошли сюда через старые коммуникации. И выйти собираемся тем же путем. Но нам нужна ваша помощь. И ваше согласие.»