Формалин

Щелчок, и комната погружается во мрак.

Дилан спокойно возвращается к кровати, и мои щеки начинают гореть: только сейчас понимаю, что спать придется в одной кровати с ним. Впервые рада, что темно. Дилан не увидит моего смущения.

Парень забирается на кровать, когда я откидываю одеяло, прижимаясь к стене. Он ложится, удобнее располагаясь на моей подушке. Я тоже кладу на нее свою голову, хмурясь:

– Эй, - шепчу. – Все-таки тебе не нужны очки. Ты прекрасно видишь.

Дилан вздыхает, накрываясь одеялом, как и я:

– Думай, как хочешь.

Слабо улыбаюсь, кивая, после чего спрашиваю:

– Какие у вас были отношения с Кэтрин?

Дилан задумался:

– Мы были друзьями.

– Что-то не похоже.

– У неё не было друзей, - перебивает.

– Почему? Она мне понравилась. Не думаю, что у неё скверный характер.

– Линк настроил всех против неё.

– Этот гад меня раздражает.

Дилан усмехается:

– А то.

Я хмурюсь сильнее:

– Погоди, то есть, мать Линка – это мачеха Кэтрин. Получается, у Линка нет матери, если она утопилась.

– Ты просто спец в выстраивании логических цепочек, - его сарказм очевиден.

Это многое объясняет в Линке, но это не дает ему право вести себя, как последний кретин.

– Кэйли, скажи… - начинает О’Брайен. Но я перебиваю:

– Почему ты зовешь меня «Кэйли»?

– Это одна из форм твоего имени, что не так? – не понимает.

– Просто, меня так никто не звал, кроме моей бабушки, поэтому мне немного не по себе, - объясняю.

– Тогда, присоединяюсь к твоей бабушке. Мне больше нравится то, как звучит без «н».

– Моя бабушка умерла, так что, ты такой один остался, - улыбаюсь.

– Соболезную, - ровно произносит, и я сразу понимаю, что говорит он это без чувств:

– Да. Она была классной. Заботилась обо мне, пока мать работала. Мне её не хватает.

– Это удивительно, - вдруг говорит Дилан каким-то растерянным голосом, заставляя меня беспокоиться:

– Что именно? – смотрю на него, приподнявшись на локоть.

– То, как ты говоришь о ней. Я не понимаю этого.

– Может, потому что ты никого не терял? – предполагаю, вновь опуская голову на подушку.

– Нет, терял, но… - заикнулся.

– Но, что? – мне не хочется, чтобы он молчал, ведь мы с ним, наконец, установили контакт. Я могу назвать наши отношения «дружбой», и это радует. Правда, все между нами слишком неустойчиво, поэтому надо быть аккуратней.

– Я ни с кем раньше об этом не говорил…

Меня тут же передергивает, но мурашки бегут от приятного ощущения. Дилан ровно дышит, сглатывая:

– Понимаешь, мои чувства и эмоции немного не такие. Они словно утрированы, понимаешь? Это очень злит, ведь я не понимаю многое из поведения людей, поэтому стал изучать все с помощью справочников, но так ни к чему не пришел, - теперь он приподнимается на локоть, открыто говоря со мной. – Я помню, как ты говорила о своих родителях. О том, что они разведены, и я помню выражение твоего лица. Мои родители тоже разведены, но я не чувствую подобного: не ощущаю печали, тоски, я не истощен морально. Единственное, что меня изводит внутри, так это чувство некой пустоты.

Я переворачиваюсь на спину, продолжая внимательно смотреть на парня, который открывается мне.

Он. Открывается. Мне. Он делится со мной чем-то, и это удивительно.

– Даже Кэтрин? – спрашиваю шепотом. – Когда она умерла, ты ничего не почувствовал?

Дилан покачал головой:

– Нет, ничего. Я просто посмотрел новости, в которых рассказывалось о смерти её матери и её самой, после чего поужинал и лег спать, - вспоминает. – Больше ничего.

Мне становится жарко. Я сглатываю, желая хоть как-то промочить горло, и поднимаю ладонь, аккуратно касаясь пальцами щеки парня. Тот не реагирует, поэтому я пересиливаю себя, спрашивая:

– Сейчас тоже ничего не чувствуешь?

Дилан молчит. Я сжимаю губы, дыша через нос, и медленно скольжу пальцами по его скулам к виску. Парень никак не реагирует, продолжая просто смотреть на меня. В темноте мне не видно его глаз, а так же мне не понять то, о чем он думает, но, если все то, что он мне сказал сейчас, – правда, то это многое объясняет: то, почему он не отвечает на побои, то, почему молчит, никак не реагируя на издевательства, то, что он не боится оставаться у меня дома, то, что он так спокойно лежит со мной в кровати, ведь даже его сердце спокойно стучит, а дыхание не сбивается.

Это странным образом задевает меня.

Значит, он ничего не чувствует ко мне?

Он не видит во мне девушку?

Касаюсь его волос, убирая руку:

– Что ж, думаю, ты прав. Но, почему ты такой? – знаю, вопрос звучит неправильно, но никак иначе не могу его построить.

О’Брайен ложится, просовывая одну руку под подушку, и смотрит на меня:

– Я не знаю.

– Думаю, ты просто ещё ни к кому толком не привязывался, вот и все, - объясняю. – Или же, в прошлом произошло то, что могло сильно пошатнуть твою психику, после чего ты закрылся?

Дилан долго и мучительно смотрит на меня, не моргая, отчего становится жутко, но, наконец, прикрывает глаза:

– Спи, завтра в школу.

Вот же. «Отрезал». Но значит ли это, что я попала в точку?

Дилан продолжает лежать с закрытыми глазами, а я не могу уснуть. Воздух вокруг становится иным: он тяжелеет. Душно. Аромат, что исходит от О’Брайена заполняет мои легкие. Этот запах такой же, как и в тот раз, когда я чуть ли не вывалилась из окна. Кажется, это было не так давно, но тогда я бы и подумать побоялась, что буду спать с ним в одной кровати. Так близко.

Мне становится жарко под одеялом, но боюсь шевельнуться. Темнота вокруг стала гуще, отчего неприятные мысли вновь полезли в голову.

Но все это как-то уходит на второй план, ведь мысль о том, что Дилан никак не реагирует на меня, немного печалит. Что могло с ним произойти? Что так изменило его? Что…

Скрип.

Я моментально прекращаю думать, прислушиваясь.

Скрип повторился отчетливее.

Это шаги. Это скрип половиц. Это Оно в коридоре.

Мое дыхание сбивается. Страх овладевает моим разумом, но при этом сковывает движения.

Скрип.

Я теряюсь, шепча:

– Д-Дилан? – касаюсь его плеча под одеялом. Парень глубоко дышит. Спит?

Скрип.

Я определенно сойду с ума.

– Дилан, - дергаю его, но парень не реагирует. – Боже, - пищу, слыша знакомый звук.

Щеколда. Она открылась. Словно кто-то рывком её сдвинул.

Скрип двери.

Мое тело немеет, а глаза становятся тяжелыми. Мои ногти впиваются в кожу Дилана, который продолжал спать. Но ещё более странный звук заставляет меня вовсе терять рассудок: такое ощущения, словно оно крадется. Крадется на четвереньках. Я слышу шорох. Оно уже близко, поэтому заставляю себя закрыть глаза, сильно сжимая веки. Все внутренние органы готовы выйти вместе с рвотой, что так просится наружу. Мне настолько хочется блевать, но я держусь.