Фотографирование осени
Шрифт:
Много раз представлялся Фрицу случай утопить Гитлера,
столкнуть с корабля, да и всё. «Что мне стоит, — рассуждал он
временами, — душу свою сгубить, зато народ от войны спа-
сти?» Но никак не мог — надеялся на мудрость рейнской деви-
цы, рука не поднималась.
И вот попали они в Арктику. Кругом холодно, а они в своей
военной
лобли да и домой, домой.. Но он упорный — ищет свою мудрую
параллель. А в Арктике параллелей всего ничего. Ну, одна-две-
три — и всё! Ходили они с Фрицем по льду, ходили, переклика-
лись. «Эй! — позовёт Гитлер.— Не видно ли той параллели?» —
«Никак нет, — ответит ему солдат (он к тому времени уже
научился отвечать по-военному), — не видно». — «Ну-ну», —
пробормочет Гитлер тихонько, и дальше ищет идёт. И вот од-
нажды Фрица как будто стукнуло что — по голове, и в глаза
ударило. Сначала думал — солнечный льдяной удар, который
зрения лишает. Перед глазами всё белое, главнокомандующего
не видно, океана за ним не видно. Постоял так с минуту, ничего
не видит. «Эй! — закричал не по-уставному, — э-эй! Где я?»
Гитлер к нему подбежал, волнуется, спрашивает: «Что такое?
Доложить обстановку!» От этих слов как будто белая пелена с
глаз Фрица спала, зато красная настала. «Докладываю! — кри-
чит он, — обстановку! Стою на параллели мудрости и охраняю
её по причине прямого подчинения ей же, то есть, мудрости!
Она ничего не говорит, но показывает!» Гитлер так и засто-
нал: это он должен был встать на мудрую параллель и подчи-
ниться ей! Стал он дёргать солдата за рукав и спрашивать:
«Что она показывает, что? Доложи обстановку!» — «Вижу
красное, — начал Фриц, — это твоя война. Нету ей ни продыху
ни вдоху. Не знает она ни жалости, одно лишь страдание. Нет в
ней места ни радости, ни женщинам, ни капусте квашеной. Ни
лету, ни морю, ни рейнским берегам. Ни детям, ни старикам, ни
велоспорту. Ни кино, ни танцам, ни опере. И пива там тоже
нет! — и повернул грозные глаза к Гитлеру, — и всё это из-за
тебя! Из-за твоей войны. Чтобы тебя кошки подрали!»
«А ну, молчать!» — заорал Гитлер. «Нет! — заорал ещё
громче и страшнее Фриц, — пусть дерут! Всё равно моя прав-
да!»
Разозлился Гитлер и убил Фрица. Сел на корабль, поехал
домой. Пока добирался, сто дум передумал, сто мыслей пере-
брал. Сначала выходило так, что война нужна, а потом он
вспоминал всё, что сказал ему напоследок Фриц, и тогда полу-
чалось, что это очень плохо. Что делать?
Домой Гитлер прибыл тёмной октябрьской ночью. Лёг
спать в одежде, думал начать утром войну. Вызвать всех сол-
дат и заставить их идти на фронт. Пусть пешком добирают-
ся, топчут ноги. Но на следующий день по всей стране начался
октоберфест с песнями, танцами и пивом. На время он забыл о
своих планах. Потом выпал снег, и надо было разгребать до-
рожки. Потом снег растаял, и на дорожки пришлось посыпать
гравий, а на грядки садить цветы. Как-то забылась эта мысль о
войне. Так её и не было.
Так Фриц всех спас.
13. Самое тяжёлое — вставать. Хотя, нет, это не самое тяжё-
лое, потому что холодно, и хочется встать и пройтись. Легко
слушать ночью птицу дергача, пусть себе кричит, мы с братца-
ми так устали, заснём всё равно. Легко варить обед, пусть будут
супы, без второго, так быстрее — и ещё легче. Просто и легко
сидеть у костра, разговаривать обо всём, о мире, а ещё о войне,
а потом идти спать. Легко дышать, смотреть в разные стороны,
хоть на запад, хоть на восток, хоть куда — война уже кончи-
лась, не жди ниоткуда врага. Легко нам жить.
14. Всё-таки и на берёзы надо смотреть, не всё же на кости
братиков. Каждый день одно и то же: копать и копать, думать,
что когда-нибудь тоже умрёшь, попадёшь в другие пределы,
класть останки в мешки из-под сахара, в сахарные мешки. Ви-
деть на тропинке человека, всегда одного и того же — утром он
идёт за клюквой, а вечером — к себе в деревню, за спиной у не-
го рюкзак, в рюкзаке ягоды. Сейчас он отнесёт их домой, потом
продаст в магазин, а может быть, отвезёт на рынок, хотя проще
всего было бы сдать заготовителям, они сделают настойку или