Фрейлина

Драгоценные перила, ступени вверх… И восемь интерьеров по случаю бракосочетания Ольги и Карла Вюртембергского! Восточный флигель так и продолжал потом называться Ольгинской половиной дворца.

Шок, любование… И опять вниз тем же порядком, а там — Танцевальный зал. Восторг! Трепет…

— Таис… Таис, ты плачешь, — шептала Аня, больно сжимая мой локоть.

— Я в восторге! Глазам не верю… преклоняюсь. Не обращай внимания — нервическое восприятие… прекрасного. То, сё… — тихонько высморкалась я в платочек.

И по фиг мне было на свадебную подготовку и вопрос в частности — поднимать ли французские шторы на время бала? Я может переживала самые прекрасные мгновения своей жизни.

Сколько их там было в принципе…

— Все, Анни — я успокоилась.

— Тогда пойдем, Анна Алексеевна отпустила нас. Ее высочество будет готовиться к ужину с женихом, а еще у нее сегодня последняя примерка свадебного наряда — мы можем быть свободны до завтра. Я зайду за тобой?

На кой мы вообще здесь нужны — вот правильный вопрос.

Деревянный кавалерский домик на четыре крыльца уже чувствовался домом родным. Человеку мало надо на самом деле, если он не представительствует. Так ли много видела хозяйку моя студия в Петергофе, любовно отделанная и обставленная под себя? Ночевала я там — да, а так… экскурсии брала, сколько могла, в запасниках пропадала, командировках. Мамиными делами занималась, с племянниками помогала. В отпусках моталась по всей стране — лишь бы из дому. Даже почти и не готовила, разве кофе…

— Доброго вам дня, Таисия Алексеевна… Анна Владимировна, — выдернул меня из раздумий напряженный мужской голос.

Я оглянулась… присела вместе с Анной. На автомате уже, машинально — выдрессировалась.

— И вам доброго дня, Михаил Леонтьевич, — делала я титаническое усилие, чтобы смотреть ему в лицо, не ниже. Мечты сбываются…

— Прогуливаетесь? — все так же подозрительно звучал его голос.

— Но не прогуливаем, даже не сомневайтесь. Нас отпустили за ненадобностью, — доложила я, не представляя, о чем вообще с ним говорить. Другое дело — Загорянский, с тем легко. Даже с высочеством, а тут… заломило сразу виски, болела голова, горели щеки. Давление, тепловой удар, Дубельт в лосинах? Что-то одно или всё сразу? Слишком уж… мощно как-то.

— Позвольте тогда проводить вас, составив компанию, — неожиданно предложил мужчина.

Насколько же хваткий у него взгляд! Пронизывающий, сканирующий…

— Простите, Михаил Леонтьевич… но у нас встреча и отменить ее нельзя, — открестилась я, чувствуя настоящую панику и топот мурашек, стадом несущихся по коже. Я боялась его… похоже на то.

— В таком случае… прошу прощения, если задержал, — коротко поклонился он, отвернулся и отошел.

— Таис, Таис, — тормошила меня Анна, — ты меня слышишь?

Я не слышала и почти не видела. Шла куда вели. Со страшной силой тянуло оглянуться, но я не стала. И вот это как раз правильно — пялиться на мужчин вообще-то неприлично.

И тут вдруг с чего-то вспомнилось… по поводу вздохов и отсутствия аппетита у девиц. Как вариант…

Дело в том, что влюбленный мужчина будто бы не мог есть в присутствии дамы своего сердца. Здоровый аппетит никак не створился с законами влюбленности этого времени. Страдать по возлюбленной и тут же жрать при ней, как не в себя… извините — моветон. Как-то это могло касаться и дам. Иметь сердечную привязанность всегда было модно. Скорее всего, наличие ее таким образом и обозначали — голодая на людях. Других объяснений у меня не было, а это хоть как-то…

Дома Ирма помогла переодеться в тонкое кисейное платье салатного цвета и всего с одной нижней юбкой. Перед этим подала мокрое горячее полотенце, чтобы обтереться — обычная процедура перед переодеванием. Помогла протереть спину.

Освободившаяся от корсета грудь ныла. Я незаметно потерла и помассировала ее через полотенце. Тело чесалось.

— Ирма, а когда уже можно помыться нормально, в бане?

— Да как разрешат вам, Таисия Алексеевна, так и сразу. Там топят постоянно, но не в жар, как в холода, а легонько.

Сил не было, они закончились. То ли — жара, а я в бархатах… то ли понервничала. Почти без аппетита съела прозрачный бульон с половинкой вареного яйца и что-то похожее на бефстроганов с кашей. Сразу же прилегла на кровать. Тяжела ты, фрейлинская служба…

Ирма суетилась, убирая платье на проветривание, сорочку в стирку, воду с полотенцем, посуду…

— Как я могу отблагодарить тебя за честную службу? Ты на жаловании — по найму?

— На жаловании. И ваша матушка не обидела, дай ей бог… — перекрестилась она на католический манер, — с вами немного заботы, Таисия Алексеевна, да и Илья помогает.

— Илья… это тот мужик, что топил печку? — уточнила я.

— И ему служба при вас с Анной Владимировной по силам…

Мы еще поговорили. У нее было двое детей — девочки, и муж в прислуге у кого-то из камер-лакеев. Оба из немцев и той самой потомственной прислуги. За детьми присматривала мать мужа.

А Илья… я знала только, что зачисленный на военную службу рекрут сразу переставал быть крепостным. Вышедший в отставку солдат считался вольным человеком. Остальное рассказала Ирма: при Николае I отставникам стали платить пенсию и на нее, в принципе, можно было прожить. Но, если позволяло здоровье, почти все они нанимались на работу — опять на государеву службу, к примеру, но уже нестроевую. Большинство были грамотными и могли служить даже мелкими чиновниками. Или открыть свой маленький бизнес — магазинчик, ночлежку, корчму. Ну, или нанимались куда угодно — вот, как Илья во дворец.

— Говорил… хотел было стать учителем либо гувернером — грамоту хорошо знает, писарчуком тоже служил какое-то время. Бою сабельному обучен, на коне опять же столько времени — в выездке грамотен. Да не берут никто… больно страшен, простите уж, Таисия Алексеевна, — сегодня Ирма была на удивление словоохотлива.

Стало интересно — чем же он так страшен?

— Порубили лицо в стычке где-то… не знаю я, спрошу при случае, — пообещала горничная, — сам он старается мимо ходить… тяжко его видеть.

Сил на продвижение прогрессорства с помощью Петра Пантелеймоновича уже не было — долгий и трудный выдался день. А еще вернее — я никогда в жизни так не уставала. Выжатый лимон…

Но когда он вошел, вытирая руки полотенцем, которое сразу же отдал Ирме…

— Вы мыли сейчас руки, Петр Пантелеймонович?

— Непременно. И мне спокойнее — приучен, знаете ли… и пациенту всегда приятно.

— Мне очень приятно, спасибо. Тем более, что знаю подобный вам пример: лекарка… или скорее знахарка, а может повитуха — не суть. Женщина эта исполняла обязанности врача при поместье. Ни одна роженица у нее не умерла от… родовой горячки, кажется. Так?