Фрейлина
Шрифт:
В Орлином салоне Ольгу паковали в свадебное платье. Нас туда никто не приглашал, и притихшей разноцветной стайкой мы толпились в анфиладном коридоре. Так или иначе, но волновались все. Я прислушалась к шепоткам…
Говорили, что этим утром Ольга причащалась не в Капелле, а в церкви Петра и Павла и уже подписала Отречение от престола, что делает каждая великая княжна перед своим браком. Кто-то видел служащих Второго отделения собственной канцелярии с сопровождением и бумагами. А именно они юридически свидетельствуют Отречение.
Мы ждали Окулову и вскоре она подплыла, красуясь расшитым бриллиантами синим кокошником, красной лентой через плечо и розеткой на левом предплечье.
— Орден Святой Екатерины… кавалерственная звезда, — зашептали вокруг, — второй по старшинству… нынче утром… министр Адлерберг поднес… благодарность за десять лет…
— Поздравляем… наши поздравления, Ваше высокопревосходительство, — зашелестели мы, дружно приседая.
— Тише, здесь Император, — прошептала она, кивая в ответ и улыбаясь: — Ну так… трен носят следующим образом…
А носили хвост, сложив вышивку к вышивке изнанкой внутрь и перекинув через левую руку. Потом, гораздо позже, придумают тесьму, крепящуюся на запястье, но пока так.
Окулова и еще две дамы бегло проверили наш внешний вид. Я насчитала пятнадцать младших фрейлин в голубом и красном. А потом все как-то вдруг стихли и дружно присели — мимо нас прошел жених в парадном мундире с золотыми эполетами и щедро шитыми золотом высоким воротником и поясом. Лента через плечо, украшенные бриллиантами знаки на груди… С ним шли еще двое. Пожилого немца я до этого не видела, а вот Фредерик Август в красном с золотом смотрелся бесподобно.
Дверь оставалась открытой, и мы услышали, как Николай сказал:
— Дай ей руку.
Потом из комнаты вышли люди, рассредоточившись вдоль стен и оставляя проход анфилады свободным. Внутри остались только самые близкие — отец и мать благословляли иконой преклонивших колени Ольгу с женихом.
Граф Бобринский подал знак и восемь камергеров пронесли мимо нас в комнату великокняжескую мантию, отороченную горностаем. Бобринский вошел следом…
Потом кто-то, видимо, подал команду и в широком проходе начало выстраиваться шествие. Впереди шли камер-юнкеры, потом камергеры, за ними статские сановники и статс-дамы и наконец обер-гофмаршал Шувалов, а дальше и вся семья — жених с невестой в роскошном белом платье с тяжелой серебряной вышивкой, в великокняжеской короне и мантии. Прошла императорская чета, роскошная Мария с красавцем мужем, братья — все при параде и с голубыми лентами через плечо. Конец мантии Ольги нес граф Бобринский. Нечаянно скользнув по фрейлинскому табуну взглядом, улыбнулся и вежливо кивнул всем нам.
Все вышагивали степенно, неспеша — шествовали.
Толпа вокруг нас потихоньку редела, каждого, вступившего в шествие, фрейлины тихо и коротко обсуждали, сдержанным шепотом комментируя имена и действия.
В конце концов очередь дошла и до нас. Последовала тихая команда «подобрать трен» и мы так же неспешно тронулись с места.
Всего прошли шестнадцать залов и галерей дворца… я жадно выхватывала взглядом привычные и незнакомые для меня детали убранства, любовалась, волновалась, верила и не верила, что все это вижу. Проплыл мимо Картинный зал… рядом с ним в анфиладе располагалась Куропаточная гостиная. Название забавное, из-за рисунка на шелке обоев — голубой фон, золотые колосья, а среди них прохаживаются куропатки.
В эвакуацию смогли увезти только один рулон этой ткани, он и стал потом образцом. В подмосковных Раменках ткали этот шелк со скоростью 5 метров в месяц. Практически вручную.
Я знала об этом дворце все, но сейчас казалось — не знаю почти ничего.
В церкви Петра и Павла собрался весь дипломатический корпус, вся придворная знать. Вначале они проходили
в так называемый трапезный зал, а из него через три арки уже можно было зайти дальше, в церковный. Мы остались в трапезном, чтобы не создавать толпу и тянулись, заглядывая в арки, чтобы видеть венчание.Вокруг меня шептались… говорили, что никогда не видели невесты более сияющей. Еще о том, что надо же — весь июнь был дождливым, а в день помолвки вдруг засияло солнце, на небе ни облачка… и вроде это знак, он обещает молодым безоблачное счастье.
Из-за арок неслись венчальные песнопения и возгласы священника. Позолота иконостасов и подсвечников отражала свет солнца и дрожащие свечные отблески. Вкусно пахло воском и дымом благовоний. Все было знакомо и в то же время непередаваемо торжественно и трогательно. Печально…
Здесь и сейчас отпевали девичьи мечты и счастливую женскую судьбу Ольги.
После православной свадьбы все тем же порядком проследовали в Стольную залу, где прошло венчание по лютеранскому обряду. Пастор произнес короткую, но очень чувствительную речь. Незнакомый пожилой немец оказался тем самым принцем Гогенлоэ-Эринген — представителем короля. Во время обряда он стоял рядом с Ольгой и Карлом.
А дальше, собственно, началось празднование.
Праздничный обед накрыли в Белом зале. Поставили дополнительные столы, накрытые роскошными скатертями и украшенные цветами. Французские шторы были подняты в пол окна. На столах тоже все, как положено — изысканные напитки, горы деликатесов, закусочные развалы… Отмечали широко и это касалось не только стола.
Но сразу и сэкономили на празднованиях — 1 июля был Днем рождения Александры Федоровны, а еще годовщиной их с Николаем свадьбы — счастливое число, должно было принести счастье и молодым. То же самое, кстати, провернули семь лет назад со свадьбой старшей дочери Марии. И должны бы уже знать, что ожидаемого счастья там не случилось — Маруся отжигала по-взрослому и наглела истинно по-великокняжески.
Фрейлинам, как всегда, накрыли стол в Статс-дамской.
Здесь ели мало, и я тоже помнила совет маменьки — не обжираться, но в желудке сосало и тянуло. Подумав, положила себе немного того, немного сего, глядя как это делают другие. Старалась не спешить и жевать не жадно. Приличия вроде соблюла — двигалась плавно, ела медленно.
И только во время этого… действа — самым что ни на есть прозаичным образом работая челюстями, я наконец очнулась. До того была, как во сне или угаре, даже помнила не все — перебор впечатлений? Мы куда-то двигались, я смотрела… Видела, слышала, но будто через фильтр или плывущий в воздухе флер… нереальности?
Тащила шлейф, сама плыла по паркету.
Ловила мимолетное отражение в зеркалах и не сразу узнавала себя — прынцесса… нет — королевна. Странно это было, реально и нереально сразу. Чуточку смешно и немного горько, печально и восторженно.
В Белом зале сияла сейчас счастьем Ольга, остро и трепетно чувствуя рядом любимого. Плыли ароматы еды, звенели бокалы. Безмолвными тенями скользили из буфетных и обратно лакеи, делая перемену блюд. Произносились тосты и речи… При желании мы даже могли их слышать.
— Наверное, мечтаешь о Фредерике Августе? У тебя печальное лицо, — участливо интересовалась Анна.
Я посмотрела на нее. И чувство такое… ну все равно не понимала я, как можно вот так — и вашим, и нашим? В самом начале наивной дурочкой она мне не показалась, наоборот — сквозило чем-то таким… стервозным? Но она так быстро перестроилась, так естественно среагировала на предложение о перемирии! Веры ей больше не было, но и злиться, особенно сейчас, ни настроения, ни причин у меня не было.