Фронтир

— Ну, я пошла в посёлок, а вы тут пока побеседуйте, — когда она скрылась, глаза Сэми чуть оживились, точно он стеснялся Кеиры, и Сержант с удивлением разглядел блеснувшую на миг сквозь усы улыбку. Сэми заторможено осмотрел Сержанта с ног до головы, вскользь глянув на сиявшую мерным светом диадему.

— У меня очень хорошая инья, родич, но она порой бывает немного бестактной, когда не знает, что ей делать со своим желанием всем угодить. Пора ей уже свой дом завести, не считаете? Она мне много о вас рассказывала. Добро пожаловать к нам, роханье инто, будьте как дома.

— Я тоже о вас многое слышал, Сэмиен. Спорой работы.

— Сэми, Сержант, просто Сэми. Вот, тружусь потихоньку, семья нуждается в чистой пище, Кеира помогает наравне со всеми, да какие из женщин работники, всё равно тяжёлое надо самому.

Протянулись две мужских ладони и встретились в крепком рукопожатии, старинном жесте, по странной прихоти истории сохранившемся именно на Альфе. Ладонь у Сэми была шершавая и теплая.

— Мы всегда вам рады, не забывайте этого.

— Роханье мони, — серьезно ответил Сержант, уже успевший к тому времени изрядно подучить побочный язык этой местности планеты, — но только никаких «вы», а то как-то уж слишком официально.

— Согласен. Пойдемте… пойдем к дому, там и поговорим.

Этот разговор с тех пор так и не закончился, иногда возобновляясь вот так, по случаю. Годы шли, менялись интонации, Сержант уже не мыслил своей жизни без Кеиры, Сэми ему стал «почти родичем», а поблизости всегда таился взгляд бродяги, не менялось главное — они двое всегда говорили об одном.

Вот и в этот раз, глотая щипучий местный итонно, они тихо беседовали будто ни о чём, покуда Кеира впопыхах накрывала ужин.

— А ведь правильно вас сторонятся.

— Нас — это Гостей?

— Ты прекрасно понимаешь, что да. Вас, Гостей.

— Почему же? Что в нас такого, за что нас надо сторониться?

— Не надо, вот именно, что не надо, но… Вы — смута на нашем тихом погосте. Как звёзды на небе, как солнце, когда оно проглядывает на таком редком теперь синем утреннем небе. Только всё это где-то там, далеко, а вы — близко. И вы — постоянное напоминание о том, что надо бы скорее забыть.

— Наше над вами многовековое… покровительство? Дни Прощания?

— Это всё ушло, кто не мог с этим жить, просто умерли, теперь вы как призраки чего-то, что умерло когда-то в нас самих, оставшихся. А умерло в нас много, слишком много.

— Объясни. Вам неважно, почему это случилось, как это случилось? Однажды утром вся планета решила не просыпаться, как, по-твоему это случилось? Или это была горькая случайность? Постъядерные миры известны во Вселенной, иные даже в итоге благополучно выживали. Но нет, вы деятельно, осознанно совершили планетарное самоубийство, приложив к тому массу усилий. Как такое может случиться спонтанно, чтобы потом, спустя полвека, ты мне просто говорил, что в вас слишком много умерло, даже не думая, что оно не умерло, а было убито, возможно, вот прямо этими руками!

Сержант показал свои ладони в пространство, как бы в доказательство.

— Ты слишком сложно говоришь. На самом деле всё куда проще. Наш мир себя исчерпал, изжил, нет его! Мы попытались пережить весть о вашем… как ты сказал, покровительстве? И не смогли, если хочешь, проиграли своему тщеславию. Столетия к ряду вы нас предупреждали, пытались чему-то учить, но мы не слушали, мы искали иного. Да, по пути мы строили то, что привычнее вам. Вот и построили… пригодилось. Наш же путь оказался гибельным тупиком. Остается доживать на радиоактивных руинах, да по возможности помогать вам их разгребать. Мы обречены.

— И наша помощь…

— Ничего не даст. Разложение не там, — Сэми кивнул в сторону окна, — а тут, в сердце! Взгляни на меня, я уже старик, хотя я даже не помню дней Прощания. Точнее, они продолжаются до сих пор, ты не видишь? И я устал от всего этого. И большинство остальных чувствуют то же самое.

— Хорошо, но скажи, вас что, пугают наши намерения?

— Скорее вас сторонятся потому, что каждое ваше деяние — это удар по крышке нашего гроба, по гордости, по истории, по своему пути. Было время, когда мы были такими же, как вы, целеустремленными. Мы, быть может, шли прямиком к вам, к звёздам. Только другим путём. Но вы этого не увидели, и снова, уже скорее по привычке, попытались направить, помочь. Как и сейчас пытаетесь, пусть и с другой стороны. Только результат оказался непредсказуем, да?

— А теперь… всё кончилось, неужели вы так считаете? — полувопросительно-полуутвердительно сказал Сержант.

— Наша тень в вас, и это бьёт больнее всего, но что делать, если сил бороться с этой болью просто нет? — Сэми покачал головой, оставляя свой вопрос без ответа.

Ох, молчание, молчание. Всегда молчание, только молчание.

Оно окружало Сержанта все эти годы.

Да, когда-то их просто сторонились, а теперь… Вновь Сержанту пришла в голову мысль о том нападении. Что-то творится, зреет потихоньку, и отточенное его чувство происходящего кричало об этом, только доказательств не было.

Сержант некоторое время прислушивался к повисшей в воздухе тишине, не зная, что возразить. Должно же быть что-то в этих словах Сэми неправильно, иначе что они тут делают, не пора ли уже оставить эту несчастную планету наедине с её медленной и неизбежной смертью? Нет, оставлять всё в таком состоянии рука не поднималась, это будет просто очередным массовым убийством. Допустить, чтобы подобное зло снова прорвалось и залило Альфу? Если бы только отдать в их руки хотя бы общую санацию… пусть сами трудятся, активно спасают родную планету.

Для этого нужна воля, целеустремлённость, способность строить долговременные планы — всё то, чего в соседях Сэми и Кеиры было не сыскать. Да появись среди них хоть единственный человек, который смог бы вести их прочь от бессильного созерцания! Тогда они, Гости, могли бы уйти. Куда он сам подевается в таком случае, Сержанта не волновало. Сначала надо сделать всё, чтобы это «после» наступило.

Тут он запоздало сообразил, что в комнате уже слишком давно молчат. Вздохнув, он подумал — теперь Сэми уж точно не уговоришь уточнить, что именно его так волнует, что он не поленился прийти к ним в столь позднее время. Поднявшись, Сержант направился к креслу бродяги, что стояло в углу. Сегодня тот выглядел лучше обычного, порозовели щеки, взгляд, обычно слепо взирающий на угол комода, теперь заинтересованно поблескивал. Ресницы подрагивали, казалось, что недвижимое тело вот-вот сможет двинуться.

В нём тоже жило что-то новое, что-то неизвестное.

Бродяга, твоё физическое состояние не изменилось?

Нет, Сержант, двигаться не могу, тела не чувствую, даже вижу плохо… хоть бы и мог, ты же знаешь, мне гораздо лучше… там.

Мне не дает мне покоя эта твоя замкнутость, ты уходишь от своей жизни туда, где ничего нет. Хотя кто знает, что хуже… Но помни, ты можешь излечиться, если сам этого захочешь, по-настоящему. И, к сожалению, помочь тебе в этом я бессилен. Физическое твоё тело обследовали и не раз, оно ничуть не повреждено и жизнеспособно.