Фуше
Шрифт:
Жозефина, дочь Фуше
Более полугода длится в Эксе спектакль, который Фуше разыгрывает в расчете на императора. Он, Фуше, совершенно доволен переменами в своей судьбе: радости семейного очага, покой, безмятежная свобода, что может быть лучше? Герцог Отрантский столь самозабвенно исполняет свою роль, что, в конце концов, сам начинает верить в реальность розыгрыша{623}. Однако Фуше, как, впрочем, и человек, уславший его в отставку, не способен бездействовать. Ум Фуше, привыкший работать с полной отдачей, не находит себе достаточно пищи в провинциальном, погрязшем в будничной жизни Эксе. «Укоренившаяся привычка все знать преследовала меня, — вспоминал он впоследствии, — … С помощью стойких друзей и преданных эмиссаров я организовал свою тайную переписку, уточненную регулярными бюллетенями, которые, попадая в мои руки отовсюду, также могли быть уточнены;
Властелин не верит в то, о чем докладывают ему из Экса; Наполеон хранит молчание, и Фуше вынужден вновь обратиться к императору с просьбой позволить ему вернуться в Феррьер. Отнюдь не сразу он получает ответ за подписью Савари. Экс-министр извещается, что он волен провести осень в своем деревенском поместье»{625}. Уже из Феррьера Фуше продолжает вести свои наблюдения за всем, что происходит в Париже. 20 марта 1811 г. у Наполеона родился сын. Фуше комментирует это событие следующим образом: «младенец был провозглашен Римским Королем, как будто сын Бонапарта не мог быть… никем иным, кроме как королем!»{626}. Злословя над императорским режимом и самим властелином за плотно прикрытыми дверьми своего особняка, на виду у всех Фуше ведет себя совсем иначе. В честь крестин наследника великой империи г-н сенатор устраивает блестящее празднество с представлением спектакля о проделках короля Рене. «Фуше придал этому торжеству, — отмечает Тибодо, — величайшую пышность»{627}.
Герцог Отрантский «неистощим» в проявлении верноподданнических чувств. Тот же Тибодо сообщает, что Фуше «по зову сердца», преподносит в дар муниципалитету города Экс мраморный бюст Наполеона. На торжественное открытие памятника приглашены все городские власти. Господин сенатор Жозеф Фуше «произносит речь, дабы воздать должное славным и бессмертным деяниям августейшего основателя империи». Под занавес праздника в доме экс-министра устраивается прием, на котором исполняется кантата, сочиненная супрефектом, месье де Жуке{628}. По-видимому, «опыт» устройства республиканских празднеств эпохи Конвента с их алтарями доблести и конституционными арками немало помог Фуше в организации помпезных торжеств в честь императора французов, в год от Рождества Христова 1811-й…
Но все эти проявления «верноподданнических чувств» очень далеки от тех истинных чувств, которые испытывает его светлость, г-н Жозеф Фуше.
От зоркого и недоброжелательного взгляда герцога Отрантского не укрывается то, что авторитарная политика императора в Европе подрывает Тильзитские соглашения с Россией{629}. Внутренние трудности, которые переживает империя в 1811 г.: упадок торговли — следствие континентальной блокады, нехватка продовольствия — результат неурожайных лет и бездумного расширения экспорта сельскохозяйственной продукции также попадают в поле зрения Фуше. Даже недовольство существующими порядками, выказанное завсегдатаями парижских салонов, замечаются и фиксируются сенатором от Экса. «Дух, царивший в салонах, — вспоминал Фуше, — был не слишком благоприятен для императора; он был даже враждебен»{630}, «салоны и будуары Парижа, — продолжает он, — стали театром тайной войны между приверженцами Наполеона, с одной стороны, и Талейрана и его друзей — с другой — войны, в которой победитель Европы почти всегда бывал бит»{631}.
Наполеон I
Впрочем, сам повелитель не считает себя побежденным. Прежде чутко улавливавший «пульс нации», Наполеон все меньше и меньше обращает внимание на общественное мнение. Правы те, которые утверждают: «Всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает — абсолютно». Несколько афоризмов императора «образца 1810-го года» довольно хорошо иллюстрируют эту мысль. «Мои итальянцы, — заявляет он, — достаточно знают меня, чтобы забыть о том, что в моем мизинце больше ума, чем во всех их головах вместе взятых». «Существует лишь один секрет управления, — уверяет Наполеон, — …быть сильным, ибо только в силе нет ошибок и заблуждений; это — голая правда». «И внутри страны и за ее пределами, — говорит он Шапталю, — я царствую лишь благодаря страху, который внушаю»{632}.
Окружающие императора лица все больше приобретают статус послушных исполнителей и челяди. Кстати, сам Наполеон свою очевидную склонность брать на службу представителей старинных, «исторических», родов объясняет именно их умением служить. «Только эти люди, — говорит он, — знают, что такое быть слугами»{633}. Правда, у медали есть и обратная сторона. Слуги не задают вопросов, не высказывают собственное мнение, да у них его просто не может быть; в наполеоновской Франции они что-то вроде «эха» в горах… Во всей огромной «великой империи» отчетливо слышен лишь один голос — голос императора французов и короля Италии, протектора Рейнской Конфедерации, гаранта швейцарской конституции, зятя императора Австрии, короче говоря, — Наполеона Бонапарта. Порой властелин, которому надоели вечно согбенные спины и рабская услужливость титулованных особ, приглашает к себе во дворец людей менее «прирученных». Герцог Отрантский, бесспорно, — один из них. Изредка он является в Тюильри. В конце 1811 года император советуется с ним относительно войны с Россией. В своих мемуарах Фуше пишет о том, что, узнав о намерении Наполеона воевать с «северным колоссом», он пришел в ужас и даже попытался отговорить
императора от этого самоубийственного предприятия. По его словам, он сочинил доклад о войне с Россией в трех частях, для представления его Наполеону. В первой части сенатор от Экса рассуждал о том, что время для этой войны выбрано крайне неудачно, ибо война в Испании не только не окончена, но, напротив, разгорается с новой силой. Во второй — Фуше коснулся вопроса о трудностях предстоящей кампании, обратив внимание императора на природу России, особенности национального характера ее жителей, личные качества царя. В третьей, заключительной, части рассматривались последствия войны как в случае ее успешного окончания, так и в случае неудачи. При этом герцог Отрантский якобы даже осмеливается назвать идею «всемирной монархии» не чем иным, как «блестящей химерой»{634}.Во время личной встречи с императором Фуше призывал его благоразумно довольствоваться достигнутым, заклинал его остановиться и ни в коем случае не вступать в войну с Россией, этой, как он выразился, «современной Скифией». Герцог Отрантский напомнил властелину участь Карла XII, похоронившего в заснеженных степях России шведскую славу. Под конец беседы «вещая Кассандра» в образе экс-министра с поистине дьявольской прозорливостью предрекла Наполеону все те беды, которые он действительно испытал несколько месяцев спустя, перейдя Неман. Слишком уж детальное и чересчур точное описание последствий похода Наполеона в Россию в мемуарах Фуше ставит под вопрос достоверность всей истории с его докладом императору и с разговором, состоявшимся в Тюильри. «Рассказ Фуше, — пишет по этому поводу А. З. Манфред, — требует критическом проверки… При всем том представляется маловероятным, чтобы этот эпизод был целиком выдуман. Он заслуживает внимания как еще одно подтверждение глубокой тревоги, которую вызывал у элиты наполеоновской Франции предполагаемый поход в Россию»{635}.
Как бы то ни было, Наполеон не внял уговорам «верного» Фуше. «Судьба моя еще не свершилась, — заявил император, — я должен закончить то, что пока всего лишь набросок… Я объединю все народы Европы в один народ, а Париж станет столицей мира…»{636}.
В январе 1812 года герцогу Отрантскому позволяют вернуться в Париж и участвовать в работе Сената. Здесь, в столице, страсть Жозефа Фуше к интригам удовлетворяется неизмеримо полнее, чем в далеком Эксе или в его загородной вилле в Феррь-ере. Доверенные и преданные лица попадают в кабинет экс-министра через маленькую дверь, ключ от которой имеет один хозяин дома. Конспирация доведена до совершенства. Агенты Фуше превращаются в невидимок, о которых не подозревают даже обитатели дома на улице дю Бак, исключая, разумеется, самого герцога Отрантского.
«Интрига была так же необходима Фуше, — говорил Наполеон, — как пища: он интриговал всегда, везде, всеми способами и со всеми»{637}.
1812 г. лично для Фуше приносит несчастье — умирает его жена, с которой безмятежно и вполне мирно он прожил долгие двадцать лет. Среди вещей покойницы Фуше натыкается на отложенные «на черный день» 300 тысяч франков золотом…
В своих мемуарах герцог Отрантский ничего не говорит о смерти этой «некрасивой и довольно скучной женщины»{638}, и его молчание красноречивее всяких слов. Один из немногих людей, с которыми он дружит, — Тибодо выражает ему свое соболезнование и получает следующий ответ: «Я очень тронут, мой друг, твоим соболезнованием и соболезнованиями мадам Тибодо. Я достоин жалости с тех пор, как меня постигло несчастье, и я потерял ту, которая провела со мной всю жизнь…»{639}.
«Пророчества» Фуше, которыми повелитель пренебрег в конце 1811 года, в 1812 году сбываются с ужасающей точностью. Бесконечные марши по бескрайним просторам России, кровавые и безрезультатные сражения, в одночасье превратившаяся в огромный костер Москва, отступление по разоренной и разграбленной Старой Смоленской дороге, скорее напоминающее бегство… Один из очевидцев драматических событий русской кампании 1812 года Арман де Коленкур в своих мемуарах приводит любопытный эпизод: «В Познани, — пишет он, — мы пересекли дорогу, по которой армия шла через Кенигсберг. В ожидании писем император по очереди перебирал всех своих министров… Потом император заговорил о герцоге Отрантском: — Этот — просто-напросто интриган. Он замечательно остроумен и легко владеет пером. Это — вор, который загребает обеими руками. У него должно быть многомиллионное состояние. Он был видным революционером, «мужем крови». Он думает, что искупит свои ошибки и заставит забыть их, если будет ухаживать за родственниками своих жертв и разыгрывать для видимости роль покровителя Сен-Жерменского предместья. Этим человеком, пожалуй, выгодно пользоваться, потому что он до сих пор еще продолжает быть живым знаменем для многих революционеров и, кроме того, обладает большими способностями, но я никогда не смогу доверять ему»{640}.
Во время войны 1812 года, осенью, в Париже предпринята попытка свергнуть императорский режим{641}. Заговорщиков возглавил генерал Мале — «смелый человек»{642} и искренний республиканец. Враги императора, почти добившись успеха, тем не менее, терпят неудачу. Анализируя ее причины, Фуше писал, что руководителей заговора погубила чрезмерная снисходительность: арестовав Савари, Гюлена (военного губернатора Парижа), заговорщикам следовало немедленно их казнить. Этого, с сожалением замечает Фуше, они как раз и не сделали{643}. Своеобразная оценка. Примечательна была и реакция императора на сообщение о событиях 22 октября 1812 г. в Париже. Жозеф Констан пишет, что когда (во время отступления из России) Наполеон узнал о заговоре Мале, он воскликнул: «Этого бы не произошло, если бы Фуше был министром полиции!»{644}. Прибыв в Париж 18 декабря 1812 г., Наполеон распорядился о проведении секретного расследования относительно возможности участия Фуше в заговоре генерала Мале, которое подтвердило, однако, непричастность его к этому заговору{645}.