G.O.G.R.

– Ты кто?

– Гу-гу! – гугнявил в ответ «народный бард».

«Ну, ничего, родимый! – с раздражением подумал Недобежкин, досадуя на неудачу товарища. – Как в «слоник» тебя запихну, так сразу чистосердечное по нотам запоёшь!».

Недобежкин считал, что пойманный «народный бард» у них – секретный узник, и поэтому не желал, чтобы кто-нибудь кроме его самого и Смирнянского видел его.

– Куда это ты меня завёз? – удивился Смирнянский, когда Недобежкин завернул на задний двор Калининского отделения милиции и подрулил к пожарному выходу.

– Перестраховываюсь, – пояснил Недобежкин. – Пожарный выход. Регистрировать мы его не будем, и я не хочу, чтобы кто-то увидел его. Помоги-ка выволочь!

– Выскакивай! – проворчал Смирнянский и пихнул «народного барда» в костлявый бок.

Тот загнусил, но ему, всё же, пришлось покинуть салон: Смирнянский и Недобежкин вцепились в него вдвоём и выволокли на улицу. Бежать «бард» не пытался: его руки оставались в наручниках, и вырваться он не мог. Недобежкин достал из кармана маленький ключ и два раза повернул его в замке запасной двери. Замок щёлкнул, разрешив открыть дверь, и Смирнянский втолкнул изловленного «барда» в тёмный коридор.

– Направо, – подсказал Недобежкин, подталкивая «пленного» в сторону изолятора.

– Чистенько тут у тебя, – оценил Смирнянский, разглядывая новенькие обои на стене коридора.

– А ты что думал, что я тут по уши в мусоре зароюсь? – хохотнул Недобежкин.

Изолятор встретил запертой решётчатой дверью.

– Белкин, цыц! – сказал Недобежкин стоящему около двери охраннику.

– Есть, – кивнул Белкин. Он уже давно работал в РОВД и знал, что начальник иногда приводит в изолятор так называемых «секретных узников».

– Белкин, отомкни-ка нам свободный «номер», – распорядился Недобежкин.

– Есть, – Белкин достал длинный ключ, отпер изолятор и пошёл разыскивать свободную от фигурантов Серёгина камеру.

Такая нашлась в самой глубине изолятора, она носила тринадцатый номер. «Народный бард» был водворён в эту тринадцатую камеру и усажен на нижние нары под надзором Смирнянского. Недобежкин же взял деревянный табурет, уселся на него верхом, достал свой мобильник и включил его на режим диктофона. Он всегда так делал – при «общении» с «секретными узниками» не составлял бумажных протоколов, а делал лишь диктофонные записи.

– Как тебя зовут? – обратился Недобежкин к ссутулившемуся на нарах «народному барду».

– Го-гоха, – промямлил тот, уставившись в пол.

– Так, – согласился Недобежкин. – Гоха – это Георгий? Или Григорий?

– Гоха, – повторил «народный бард»

– А ну-ка, Игорь, удали у него эти очки, – проворчал Недобежкин, желая заглянуть в глаза «секретному узнику».

– Ага, – кивнул Смирнянский и отнял у «шпиона Белецкого» его очки.

– Ладно, Гоха, а как твоя фамилия? – поинтересовался Недобежкин, разглядывая лохматую немытую макушку «барда» – тот всё не поднимал головы.

– Гоха, – снова повторил Гоха.

– Так, Гоха Гоха, – Недобежкин уже начинал сердиться. – А не хочешь ли ты, дружище, в «слоник»?

Гоха замотал своей неопрятной башкой и замычал что-то вроде «Ннн».

– Сознательный, значит, не хочешь в «слоник», – одобрил Недобежкин, покачиваясь на табурете. – Ну, тогда правду нам скажи, друг Гоха.

– Я в переходе пою, – пробухтел Гоха, тряся космами. – И на гитаре играю. Музыкальную школу закончил, но в оркестр не попал…

– И поэтому пошёл в киллеры? – закончил за Гоху Недобежкин.

– А? – излаял Гоха и выкруглил на Недобежкина свои мутные глазки.

– Чи он пьяный? – фыркнул Недобежкин.

– Нет, алкоголем не пахнет, – возразил Смирнянский. – Ваньку валяет. Пора «слоника» приглашать.

– Противогаз в кабинете остался, – вздохнул Недобежкин. – Но я могу принести, – пообещал он Гохе. – Так, говори мне, дружище, кто наградил тебя пистолетиком-то? Или сейчас пойду за «слоником».

Гоха, видимо, испугался – побледнел, искривил губки, состроил бровки домиком и проныл:

– Не надо…

– Ну вот, одумался, – добродушно улыбнулся Недобежкин. – Рассказывай, Гоха Гоха, кто у тебя начальничек-то?

Гоха покрутил лысеющей посередине башкой, пробухтел что-то себе под нос, потом взглянул на сидящего перед ним Недобежкина и отчётливо, без гугнивости, произнёс:

– Ме-е-е-е!

– Что?? – в один голос изумились и Недобежкин, и Смирнянский.

– Прикидывается, издевается! – гневно добавил Смирнянский. – Давай, Васёк, запихни его в «слоник», чтобы не выделывался тут!

– Он не выделывается, – серьёзно и с долей некоего испуга сказал Недобежкин. – У него «звериная порча».

– Порча? – удивился Смирнянский. – Ты у нас что, бабкой-шептухой заделался?

– Да не, – угрюмо буркнул Недобежкин. – Это загипнотизировали его так. У нас много таких было. Надо нашего Вавёркина вызвать. Он у нас гипнотизёр, да ещё и из Киева. Авось, расколдует?

– «Из логова змиева, из города Киева…», – проворчал Смирнянский строчки из повести Гоголя.

А Недобежкин позвал Белкина и отдал ему такой приказ:

– А ну-ка, Белкин, разыщи-ка мне Вавёркина! И – живо – одна нога здесь, другая там!

– Есть, – заученно ответил Белкин и отправился разыскивать «врача-оккультиста».

Вавёркин явился минут через десять – он под надзором Муравьева пытался «раскрутить» Борисюка и Соколова, и получил в ответ ржание дикого мустанга и пятнадцать обидных карикатур. Белкин знал, что наличие у Недобежкина «секретного узника» никому выдавать нельзя, и поэтому ждал, пока сеанс с «заколдованными» милиционерами закончится.

«Врач-оккультист» был предельно взвинчен этим дурацким ржанием и рассержен карикатурами. Он рвался в буфет, чтобы налиться кофе и утопить в нём свою профнепригодность, но Белкин заставил его топать в тринадцатую камеру, сказав, что гипнотизёр срочно нужен начальнику.

– Я тут, – устало пролепетал Вавёркин, возникнув на пороге тринадцатой камеры. – Кого тут диализировать надо? Этого? – он кивнул на растрёпанного Гоху. – Или этого? – и показал на Смирнянского.

– Вот этого, – Недобежкин из двоих выбрал Гоху и остановил на нём свой указующий перст.