G.O.G.R.

– О’кей, – согласился Вавёркин и начал прилаживать к Гохе свои страшные присоски.

Когда все присоски были пристроены, и монитор ноутбука отразил мозговые биотоки Гохи, «врач-оккультист» заставил «народного певца» рассказать о своём детстве и процитировать четвёртый раздел из учебника математики за третий класс.

Гоха похлопал глазками, а Вавёркин с ужасом увидел, как извилистая диаграмма биотоков распрямляется, распрямляется…

– Ме-е-е-е! – по-идиотски проблеял Гоха, запрокинув голову.

– Чёрт! – выплюнул Вавёркин. – И этот «скозлился»! Да что же с ними происходит-то??

– А вот это мы бы хотели у вас выяснить, – сказал Недобежкин. – Работайте, Вавёркин!

– Да как тут можно работать?! – взвился Вавёркин. – Он даже тестирование не делает! Он блеет вместо того, чтобы рассказать про своё детство! Его закупорили по полной программе! Я НЕ могу снять этот проклятый выборочный гипноз!

– Ме-е-е-е! – подтвердил Гоха.

А Вавёркин, словно тайфун, сверкая молниями, вырвался из проклятой тринадцатой камеры и понёсся в буфет, за десятикратной порцией кофе. А Гоха так и остался в гипнотической нирване и подключённым к компьютеру.

– Выборочный гипноз? – переспросил Смирнянский у Недобежкина, когда «врач-оккультист» растворился за дверью.

– Да, – горько вздохнул Недобежкин. – Замучили они всех этим гипнозом проклятым. Третий гипнотизёр свихнётся скоро и уволится!

– Васёк, а ты в курсах, что насылать этот выборочный гипноз ещё нацисты учили своих спецов в рамках проекта «Густые облака»?

– Откуда мне об этом знать? – проворчал Недобежкин, разглядывая камлающего Гоху. – Я же с Ежонковым не общаюсь!

– Ну вот, теперь будешь знать, – твёрдо сказал Смирнянский. – Этот ваш Тень, или как его там, перенял их методику. Он как-то связан с «Густыми облаками». У тебя, случайно, нет какой-нибудь его фотки?

– Есть фоторобот, у Серёгина лежит, – ответил Недобежкин.

– Подкинь мне её, – попросил Смирнянский. – Я Ежонкову отошлю, а он пробьёт, что за попугай к нам залетел.

– Ме-е-е-е! – мешал работать Гоха, а Вавёркин всё торчал в буфете и не спешил его спасать.

В тот же день Недобежкин отомкнул кабинет Серёгина, залез в его сейф, извлёк из «Дела № 37» фоторобот того, кто зовёт себя Тенью, снял с него копию и отдал Смирнянскому. Затем начальник РОВД положил тридцать седьмое дело обратно, вернул в сейф и замкнул всё так, как оно было. Потом Недобежкин подумал и снял копию ещё и с распечатки из видеосъёмки из изолятора, запечатлевшей ничью тень.

– На, – сказал Недобежкин и отдал Смирнянскому распечатку. – Покажи Ежонкову, может, знает чего?

Смирнянский забрал распечатку и тихо испарился, выйдя через тот же самый пожарный выход.

А несколько дней спустя приехал подарок от Серёгина – неизвестный человек, которого Пётр Иванович и Сидоров поймали в деревне Верхние Лягуши. Те, кто его привёз, пояснили, что Пётр Иванович изловил в Верхних Лягушах киллера, застрелившего директора ресторана «Дубок». Недобежкин крайне заинтересовался человеком, привезенным из злополучных Лягуш и решил допросить его в присутствии только Вавёркина и своего диктофона. Человек из деревни Верхние Лягуши вообще так и не смог выдавить ни одного человечьего слова. «Звериная порча» у него оказалась так сильна, что забила всю его человечность и заставляла беднягу беспрестанно лаять псом, из-за чего Вавёркин весь остаток дня просидел в буфете, глотая кофе и запихиваясь пирожными со взбитыми сливками. А потом – гипнотизёр просил предоставить ему отгул.

– Ну, нетушки, – отказался Недобежкин. – У нас тут работа кипит, а вам – отгул? Нет, пока что это не возможно.

Смирнянский пока не выходил на связь – видимо, его Ежонков пока ничего не нарыл. Недобежкин подумал-подумал и решил вызвать Серёгина в Донецк.

====== Глава 4. Возвращение Серегина. ======

Узнав, что Пётр Иванович и Сидоров приехали в Донецк, Недобежкин срочно вызвал обоих к себе.

– Оба, пишите мне подробный отчёт о командировке, – потребовал строгий начальник. – Сегодня же положите его мне на стол. Пишите обо всём, что с вами произошло, и это – приказ.

Когда же отчёты Серёгина и Сидорова легли на стол Недобежкина и были прочитаны – начальник сначала впал в ступор, а потом – снова вызвал обоих.

– Если ещё раз выдумаете что-нибудь подобное – лишу вас обоих премии! – проворчал Недобежкин, стараясь казаться крайне рассерженным. – Поехали, чёрт знает, куда, люди приходят, заявления валяются, дела стоят! А вы?

– Мы больше никуда не поедем… – сказал Серёгин.

– И ехать не на чем… – буркнул Сидоров.

– Так, угробили машину, – продолжал выговор Недобежкин. – Как объясним? Никак. По глупости. Статуя какая-то упала. Ну, ничего. Это ещё ничего. Машину спишем. Но бесполезно убитое время списать никак не получится. За чертями какими-то охотились… Ну, ладно. Серёгин, тридцать седьмое дело закрывайте. Берите новое.

– Почему? Ещё рано закрывать тридцать седьмое дело. Не всех ещё поймали! – не согласился Пётр Иванович.

– Это что же, вы собираетесь ещё десять лет на висяке болтаться? – вспылил Недобежкин. – Раскрыли вы, конечно, это всё виртуозно. Даже Кашалота выловили, который нам годами спать спокойно не давал. Но дело повисло. Теперь надо только ждать, когда те же люди пройдут где-то ещё. И тогда ловить. А сейчас уже всё, забор уплыл! Пора работать, а не просто ходить на работу!

– Хорошо, Василий Николаевич, – сказал Серёгин. – Я возьму новое дело.

Уже в кабинете Петра Ивановича Сидоров сказал:

– Не нужно было уступать. Наша «тридцать семёрка» ещё не закончена. Мы же не поймали Тень!

– Не кипятись ты так, Саня, – сказал Серёгин. – Василий Николаевич прав. «Тридцать семёрка» – мертвец. А у нас накапливаются целые горы «живчиков».

Недобежкин специально отругал Петра Ивановича и Сидорова. Начальник собирался засекретить тридцать седьмое дело и собирался добиться того, чтобы другие сотрудники РОВД, услышав, как он ругается, подумали, что дело Серёгина будет закрыто. А потом, когда рабочий день закончился, и пора было уходить домой, Недобежкин задержал Петра Ивановича и Сидорова, и снова вызвал их к себе.

Начальник отделения не начинал разговор да тех пор, пока не затихли голоса в коридоре и все сотрудники не разошлись по домам.

– Пётр Иванович, – начал, наконец, Недобежкин, ёрзая в своём удобном кресле, обтянутом тёмно-вишнёвой натуральной кожей. – Ваше тридцать седьмое дело по хорошему подлежит немедленному засекречиванию.

Пётр Иванович и Сидоров сидели на стульях для посетителей и молчали, а Недобежкин продолжал с донельзя серьёзным видом:

– Вы напали на след потерянного двадцать лет назад секретного проекта под названием «Густые облака». Его начали ещё в начале века, и, я знаю, что добились некоторых результатов. Исследователи пытались создать так называемого сверхсолдата, и им это каким-то образом удалось. Проект давно закрыт, но его результат вырвался на свободу и, кажется, попал к нам, в Донецк. И даже заходил к нам в отделение. Возможно, что это – Зайцев, возможно – Маргарита Садальская, а возможно и сам Тень. Вы с Сидоровым продолжите расследование тридцать седьмого дела, только тайно, а официально – возьмёте другое. Вам ясно?

– Ясно, – ответил Серёгин, который никогда не расследовал засекреченных дел.

– Ясно, – прошептал Сидоров.

– Никто в отделении, кроме вас и меня, не должен знать, что расследование тридцать седьмого дела до сих пор идёт. И поэтому – вы со всех собранных документов снимаете копии, оставляете их себе, а само дело сдаёте в архив, вам ясно?

– Так точно, – ответил Пётр Иванович, чувствуя, как по его спине наперегонки бегут мурашки. – Василий Николаевич, – Серёгин извлёк из внутреннего кармана пиджака пожелтевшие бумаги, вытащенные из кармана арестованного киллера «Кашалотовой креветки» и положил их на стол перед Недобежкиным. – Вот это мы нашли у человека, которого поймали в деревне Верхние Лягуши.