Гагарин

Печально, если станция потеряла воздух. Вряд ли вся, у неё четыре обитаемых отсека, присоединённых крестом к переходному центральному отсеку, они, в теории, герметично отделены друг от друга. Если в отсеке давление ноль, а объём воздуха в каждом более ста кубометров, для восстановления атмосферного давления нужно сто пятьдесят кило сжиженного на каждый. Плюс с «Сапсаном» ехала куча всяких блоков аппаратуры первой необходимости, чтоб восстановить связь и управляемость с Земли.

— Смотри в иллюминатор, — посоветовал Харитонов, закончив доклад о начале движения под ионной тягой. — Особенно через визир фотоаппарата. Выкрути увеличение на восьмёрку. Здорово смотрятся грозы сбоку, когда грозовая туча резко обрывается. Видишь весь облачный слой, словно в разрезе. А молнии — как искры в вате. Поднимемся на стационарную, чудо закончится, Земля станет маленькая и плоская. Можем вступать в лигу плоскоземельщиков и клясться, что видели слонов и черепаху с той стороны.

— Так обед по расписанию, командир, насмотрюсь потом. С Байконура не ели. Стоп! Ни слова про печень трески.

На фоне расходов по обеспечению пуска космическая еда — даже не пылинка в общем бюджете, а, скорее, молекула, даже если бы трескали конфеты в обёртках из сусального золота. Но в Институте авиационной и космической медицины настаивали на самом простом рационе. Единственно, после попытки отравления Гагарина и Леонова в полёте на Луну их пища проверялась тщательнее, чем на столе Генерального секретаря. Чем закончилось то расследование, большинство не в курсе. Непосредственных исполнителей посадили, а кто был заказчиком — молчок. Алла Гагарина принесла с работы сплетню, что доказали причастность ЦРУ, но выменяли наше молчание на какие-то уступки с их стороны. Но, скорее всего, это всего лишь слухи и догадки, которые бродят по околокосмическим учреждениям. Да и столько лет прошло…

У Аллы Маратовны, мамы Сапфира-2, возраст приблизился к полтиннику, и она осталась одной из самых красивых женщин этого поколения, широко известной в СССР, ей объективно больше тридцати пяти не дать. У Андрея теплело на душе, когда вспоминал её: одевается как молодуха, а не предпенсионная бабища, все сверстницы расплылись, за собой некоторые следят, а кто и сдался, многие даже не красятся, списав себя в бабушки. Мама надевает юбки с разрезом, вышагивает на каблуках не менее десяти сантиметров, папа рядом с ней шею тянет до хруста. Он смирился с тем, что немного ниже, наверно, ещё четверть века тому назад.

Сын вышел в отца — русый, чертами круглого лица похож, всего метр семьдесят, и нет такой задорной улыбки. Правда, с возрастом Юрий Алексеевич начал улыбаться иначе, скорее отечески-покровительственно. На его пополневшем лице бывшего партчиновника уже нет той печати кипучей энергии, что бросалась в глаза на агитплакатах шестидесятых годов: «советский человек — первый в космосе» и «советский человек — первый на Луне». Добавилась всепонимающая грусть. Главный лётчик-космонавт СССР ещё не состарился, но слишком уж повзрослел.

После его полётов Алла Маратовна получила высшее медицинское образование, быстро защитила кандидатскую с грифом «сов. секретно», материалы — из первых рук, да и кто рискнёт ставить палки в колёса жене «того самого Гагарина». Постоянно летала на Байконур для контроля здоровья космонавтов перед вылетом, всегда осматривала по возвращении, говорила: никто на планете не перещупал как я столько мужиков, побывавших на орбите. Ездила на симпозиумы, устраиваемые NASA, потом говорила, как трудно не проболтаться, что мы — впереди. Успехи отечественной космонавтики освещались столь же скупо, как и в шестидесятые, на уровне лаконичных сообщений ТАСС.

Андрей как-то сказал Павлу: если при их жизни состоится пилотируемая посадка на Марс, тот же спокойный голос с чуть заметным оттенком сдерживаемого торжества произнесёт с экрана: тогда-то и там-то советский космический корабль совершил мягкую посадку на поверхности Марса, самочувствие космонавтов хорошее, аппаратура работает нормально, экипаж приступил к выполнению программы исследований, дальше — фантазируйте что хотите. Командир согласился.

Их с Харитоновым подполковник медицинской службы Гагарина провожала, конечно, тоже.

— Андрей… Ты не понимаешь, что натворил, — шепнула она, всовывая сыну в карман контрабанду — микроскопическую иконку Богоматери, коммунистка комсомольцу, пятнадцать лет расстрела за такое, как говорит их муж и отец. — Ксения, поехав со мной в аэропорт, сказала, что подала рапорт о зачислении в отряд космонавтов. Какой подал пример сестре! Только этого мне не хватало!

— Мамочка, милая, неужели ты могла предполагать что-то другое в семье Гагариных?

— Когда за него выходила в Оренбурге, кто вообще мог что-то подобное предположить?! Да, за лётчиков тоже волнуются. Но туда, где чёртова пустота, то абсолютный ноль, то палящее солнце, радиация… Чуть мозгом не тронулась, пока ждала Юру, особенно с Луны. Оба раза — жизнь на волоске. Думала: всё, закончилось. А теперь оба моих ребёнка — туда же… O tempora, o mores! (О времена, о нравы!).

— Мама, никто не погиб в космосе. Все несчастные случаи и у нас, и у NASA — сплошь на Земле.

— А сколько людей потеряло здоровье? Титов, Соловьева. Беляев умер…

— Не надо перед стартом!

Она опомнилась. Большой белый «Икарус», которому Павел уже обрызгал колесо, стоял метрах в двухстах от окутанной испаряющимся кислородом «Энергии-1.37», под обтекателем которой космонавтов ждал «сапсан». Тут не о смертях и болезнях надо было вспоминать, а скрещивать пальцы и плевать через левое плечо, а потом затягивать всем экипажем «Отпусти тормоза». На Красной площади побывали с дублёрами вчетвером, от Ленина благословение получили, во всяком случае, спящий Ильич никак не возражал против их миссии. Вечером засмотрели «Белое солнце пустыни», прошли тест — назвать жён Абдуллы в прямом и обратном порядке. Главное сделано, ритуалы выполнены, можно и на орбиту.

Руки женщины приподнялись, и Андрей торопливо отступил на шаг. Конечно, Береговой, провожающий от ВВС, ни слова не скажет, но как это выглядит? Маменька провожает маменькиного сынка!

Это то самое, о чём говорил ему Паша — про блатного отпрыска. Кстати, майор, постоянно тыкавший младшему своей опытностью после двух полётов, первым облажался в отрицательном тяготении, уронив тубу из-под киселя.

— Твою налево…

— Командир, вырубить тягу?

Как назло, остатки киселя образовали неопрятную лужицу на экране, откуда транслировалось изображение с Земли.

— Тягу? Ты рехнулся? Мы же промажем мимо станции. Не, точно надо убрать. Захочет генерал-полковник Максимов с нами лично поговорить или кто-то верховнее, а мы не видим лицо вождя. Неуважуха.

— Ладно, — Андрей принял как неизбежное и решился. — Метнусь кабанчиком. Потом поможешь забраться назад.

— Держись за кресло. Отстегну ремни.

И без ремней держаться было не слишком тяжело. Космонавт подтянул ноги и, разжав руки, аккуратно опустился тапками на люк стыковочного узла. Хорошо, что скафандры сняли сразу после наступления в невесомости, в нём было бы громоздко.

Подняв тубу, швырнул её Павлу, чтоб убрал в мусорный пакет, затёр пятно влажной салфеткой.

— Слышь, командир. А тут хорошо. Стою на своих ногах. Низ внизу, верх вверху. Правда, ты висишь над головой как синий ангелочек. Останусь тут до сна, хорошо? Потом ты побудь, если захочешь.

Естественно, молодой человек старался не думать, что прямо под ногами бурлит и разлагается ядерное топливо в количестве, достаточном для нескольких Хиросим. В случае чего весь этот кайф достанется им на двоих.