Гагарин

Остальные пациенты хихикнули, улыбка на лице кавказца чуть потускнела.

— Пациент Резо Георгадзе, — вмешалась сестра. — Ваш градусник показывает тридцать пять и один. Вы умираете или плохо его держали?

— У него градусник в шерсти запутался! — хихикнул сосед славянской наружности.

Георгадзе, до сего момента как бы случайно приспустивший простыню с груди, демонстрируя тщательно напряжённые мускулы, резко прикрылся до подбородка, спрятав заросли, через которые эти мускулы едва проступали.

— Эй! Товарищ! Что ты свистишь? Нормально у меня всё, да?

— Девушка, вы без обручального кольца, так обратите внимание на нашего горного героя. У меня бабушка пуделя держала, стригла его, за год шерсти — на свитер. У Резо больше растёт. Вах, какие свитера будут!

Это был другой шутник, в него полетела подушка грузина, автор реплики про свитер поймал её и подсунул под свою, удобно устроившись на двух.

— Если вам не нравится слово «больной», я вас назову «пациент Георгадзе», померяйте температуру тщательнее.

Врач абсолютно не принимала шутливый тон.

— Иначе вы напишете мне, что не годен?

— Это председатель комиссии решает. Я же должна обеспечить данные. По протоколу, если измерение температуры обычным образом не дало результатов, я обязана её померить ректально.

— Что, простите? — не понял Резо.

— Вставив термометр через анальный проход в прямую кишку, теперь ясно?

— Генацвале! После столь интимного знакомства с девушкой ты просто обязан сводить её в ресторан! — обладатель двух подушек уже откровенно ржал, находясь в зоне риска. За такое запросто могло прилететь судно.

— Уважаемая! Мамой клянусь, сейчас померяю очень тщательно. Только скажите, как вас зовут?

— Ксения Гагарина, интерн отделения военно-космической медицины. Меряйте! И сами сообщите температуру на пост.

Выходя из палаты, услышала обрывки разговоров за спиной: «с такой фамилией в космонавтике не пропадёшь», «однофамилица, наверно». Улыбнулась и плотно закрыла за собой дверь.

Перед тем, как вернуться в ординаторскую, услышала от медсестры, собиравшей градусники:

— Что же вы, Ксения Юрьевна, с ними так строго? Хорошие пареньки. Тот, что про свитер шутил, весёлый и неженатый. Смотрит на вас, не мигая.

Таковы представления у многих, девушки стремятся в ординаторы, да хоть бы и в средний медперсонал в госпитале ВВС, ради союзов с военными. На танцах парня встретишь — как узнать, здоровая ли у него простата? А тут всё как на ладони, не годен в Звёздный — не беда, для ЗАГСа очень даже подойдёт.

— Пусть смотрит, Варвара Фёдоровна. На работе никаких романов, у меня принцип.

— Эх, смотри, девонька… Скоро двадцать пять тебе. А я своё счастье именно здесь нашла.

До вечера Ксения трудилась, лишь изредка вспоминая увещевания пожилой медсестры, день был занят плотно. Встретила в коридоре Резо и его однопалатника, оба одёрнули пижамные больничные куртки словно кителя и перешли на строевой шаг с «равнение налево», вытаращившись на девушку-интерна как на командира авиадивизии. Тапки без задников смешно хлопали по полу.

— Шлёпанцы потеряете, гвардейцы! — засмеялась она. — Вольно! В палату шагом а-арш!

— Есть в палату, товарищ Гагарина! — откликнулся грузин.

Что приятно с офицерами, какой бы ни была «гарачы-гарачы кров», они не перейдут границы дозволенного. Дисциплина, воспитание. Всё же авиаторы — белая кость вооружённых сил. Мама рассказывала дочке про стройбат в Луостари, вот там — да…

Кольского полуострова Ксения не помнила совсем, Звёздный городок — несвязными урывками, чётко память держала начало детства в огромной московской квартире на Садовом кольце и шикарной госдаче в ближнем Подмосковье, куда откочёвывали в середине весны и жили до осени. Туда же приезжали обе пары бабушка-дедушка, присматривавшие за внуками на время частых вояжей родителей за границу. Хорошо, что непродолжительных. Мама всегда привозила полный чемодан новых вещей, сокрушаясь, куда девать прежние сокровища, по комиссионкам — только на паспорта подружек, самой не комильфо.

Папу одаривали пачками самих свежих виниловых пластинок, о его склонности к их коллекционированию на Западе знали, начиная с его первого визита в США, и меньше чем штук двадцать-тридцать он никогда не привозил. Новые альбомы The Beatles, The Rolling Stones, Deep Purple и Led Zeppelin появлялись у них, быть может, всего на пару месяцев позже, чем у меломанов в Западной Европе. Потом пришли ABBA, Boney M, New Wave, итальянцы, Eagles, Kiss и Scorpions, но сам Юрий Алексеевич их не слушал. Притащив из Японии массивный двухкассетник, он периодически приносил и переписывал себе тех, кого называл «советский шансон». Это были Визбор, Высоцкий, Окуджава. Любил «Под музыку Вивальди», особенно в инструментальном варианте оркестра Поля Мориа. Откуда он взял песню «Отпусти тормоза», спетую в кокпите корабля «Восток-1» и ставшую неофициальным гимном лётчиков-космонавтов, никто из членов семьи так и не узнал, сам Гагарин отмалчивался и отшучивался. Что не сам сочинил — сто процентов.

Разумеется, в охваченной музыкальной лихорадкой Москве конца семидесятых и начала семидесятых годов домашняя фонотека Гагариных была настоящей сокровищницей. Ни Алла, ни Юрий Алексеевич никому не продавали дисков. Если, случалось, отец привозил из-за границы повторку, охотно дарил на юбилеи и вообще «по случаю». Детям ещё со школы строго запретил что-либо выносить из дома, но тут у них был замечательный партнёр: дядя Евгений, мамин брат. Если нужно, притаскивал кассеты и бобины, пластинки переписывались на магнитофон. Он же был ценителем новинок. Моложе мамы на несколько лет, уже женатый, дядюшка долго не мог обзавестись собственными наследниками, в чём-то оставаясь большим ребёнком до первой седины.

Ксения благодаря музыке, да и не только, пользовалась успехом. Ростом в маму, правда, к началу восьмидесятых такой уже никому не казался вызывающе большим, как четверть века назад, тёмная и яркая, но с чертами лица, сглаженными славянскими кровями отца, девушка была как минимум миловидной.

Сама влюбилась только раз — в учителя биологии в старших классах. Мирослав Иванович был старше на десять лет и женат, но кого это остановит? Похожий на скандинава-викинга, под два метра ростом и едва ли не полстолько в плечах, курчавый рыжеватый блондин привлекал внимание всех десятиклассниц, но только одна втрескалась по уши, старательно скрывая чувства. И лишь на выпускном узнала, что её неразделённая страсть не была секретом ни для соучеников, ни для предмета обожания. С выпускного убежала, обрыдавшись…

В меде на одного пацана приходилось пять-десять девчат, и от столь низкой мужской концентрации многие парни сами обабились, при них не стеснялись подтягивать колготки и обсуждать фасон лифчиков. В отличие от деток с периферии, чьи мамы знали всего два фасона в магазине: бельё есть или белья нет, отпрыски номенклатуры кучковались, им было доступно куда больше, чем поступившим в институт по отдельному конкурсу для отработавших младшим или средним медперсоналом либо отслужившим армию. Различались интересы и отношение к жизни. В общем, парни-медики из вуза Ксению не интересовали, хоть по ней сох один активист из комитета комсомола, отвечавший за дискотеки на студенческих вечерах отдыха. Она снабжала его новинками зарубежной попсы, но далее не позволила даже подержаться за ручку.

О необходимости учёта сословных различий более всего настаивала мама, зародившая в себе чувство классового превосходства со времён учёбы в медучилище Чкалова-Оренбурга. Порой Ксюше хотелось подговорить кого-то из знакомых, чтоб оделся вахлаком, привести домой и представить маме: «Знакомься, это сантехник Панас, выпускник ГПТУ №34 и мой жених. Будет у нас жить». Не рискнула, побоявшись, что Алла убьёт хоть кого-нибудь — «жениха», дочку или себя саму.

Папа всегда вёл себя несравнимо демократичнее, отгораживаясь от других в единственном случае — когда его перегружали просьбами. «Юрий Алексеевич, вы же великий человек, не откажите в помощи». Он давно понял, что все проблемы не решит, столько, сколько он сделал для людей, дай бог каждому, и решительно заворачивал просителей. Иначе только и делал бы, что улаживал чужие конфликты.