Гарики из Иерусалима. Книга странствий

* * *

Весело на русский карнавал было бы явиться нам сейчас: те, кто нас душил и убивал, пишут, что они простили нас.

* * *

Злая смута у России впереди: все разъято, исковеркано, разрыто, и толпятся удрученные вожди у гигантского разбитого корыта.

* * *

Когда вдруг рухнули святыни и обнажилось их уродство, душа скитается в пустыне, изнемогая от сиротства.

* * *

На кухне или на лесоповале, куда бы судьбы нас ни заносили, мы все о том же самом толковали: о Боге, о евреях, о России.

* * *

Россия ждет, мечту лелея о дивной новости одной: что наконец нашли еврея, который был всему виной.

* * *

Хоть сотрись даже след от обломков дикой власти, где харя на рыле, все равно мы себя у потомков несмываемой славой покрыли.

* * *

Ручей из русских берегов, типаж российской мелодрамы, лишась понятных мне врагов, я стал нелеп, как бюст без дамы.

* * *

Я разными страстями был испытан, но главное из посланного Богом — я в рабстве у животных был воспитан, поэтому я Маугли во многом.

* * *

Российскую власть обесчещенной мы видим и сильно потоптанной, теперь уже страшно, что женщиной она будет мерзкой и опытной.

* * *

Нельзя не заметить, что в ходе истории, ведущей народы вразброд, евреи свое государство — построили, а русское — наоборот.

* * *

Едва утихомирится разбой, немедля разгорается острей извечный спор славян между собой — откуда среди них и кто еврей.

* * *

Я снял с себя российские вериги, в еврейской я сижу теперь парилке, но, даже возвратясь к народу Книги, по-прежнему люблю народ Бутылки.

* * *

В автобусе, не слыша языка, я чую земляка наверняка: лишь русское еврейское дыхание похмельное струит благоухание.

* * *

Приемлю, не тоскуя и не плачась, древнейшее из наших испытаний — усушку и утруску наших качеств от наших переездов и скитаний.

* * *

Не в том печаль, что век не вечен, об этом лучше помолчим, а в том, что дух наш изувечен и что уже неизлечим.

* * *

В любое окошко, к любому крыльцу, где даже не ждут и не просят, российского духа живую пыльцу по миру евреи разносят.

* * *

Везде все время ходит в разном виде, мелькая между стульев и диванов, народных упований жрец и лидер Адольф Виссарионович Ульянов.

* * *

Не дикому природному раздолью, где края нет лесам и косогорам, а тесному кухонному застолью душа моя обязана простором.

* * *

За все России я обязан — за дух, за свет, за вкус беды, к России так я был привязан — вдоль шеи тянутся следы.

* * *

Много у Ленина сказано в масть, многие мысли частично верны, и коммунизм есть советская власть плюс эмиграция всей страны.

* * *

На почве, удобренной злобой бесплодной, увял даже речи таинственный мускул: великий, могучий, правдивый, свободный стал постным, унылым, холодным и тусклым.

* * *

Я б хотел, чтоб от зоркого взора изучателей русских начал не укрылась та доля позора, что ложится на всех, кто молчал.

* * *

У того, кто родился в тюрьме и достаточно знает о страхе, чувство страха живет не в уме, а в душе, селезенке и пахе.

* * *

Я Россию часто вспоминаю, думая о давнем дорогом, я другой такой страны не знаю, где так вольно, смирно и кругом.

* * *

Забавно мы все-таки жили: свой дух в чистоте содержали и с истовой честью служили неправедной грязной державе.

* * *

Такой же, как наша, не сыщешь на свете ранимой и прочной душевной фактуры, двух родин великих мы блудные дети: еврейской земли и российской культуры.

* * *

Оставив золу крематорию и в путь собирая семью, евреи увозят историю будущую свою.

* * *

Я там любил, я там сидел в тюрьме, по шатким и гнилым ходил мостам, и брюки были вечно в бахроме, и лучшие года остались там.

Евреев от убогих до великих люблю не дрессированных, а диких

Был, как обморок, переезд, но душа отошла в тепле, и теперь я свой русский крест по еврейской несу земле.

* * *

Здесь мое исконное пространство, здесь я гармоничен как нигде, здесь еврей, оставив чужестранство, мутит воду в собственной среде.

* * *

В отъезды кинувшись поспешно, евреи вдруг соображают, что обрусели так успешно, что их евреи раздражают.

* * *

За российский утерянный рай пьют евреи, устроив уют, и, забыв про набитый трамвай, о графинях и тройках поют.