Гарики из Иерусалима. Книга странствий

* * *

Азартная мальчишеская резвость кипит во мне, соблазнами дразня; похоже, что рассудочная трезвость осталась в крайней плоти у меня.

* * *

Предпочитая быть романтиком во время тягостных решений, всегда завязывал я бантиком концы любовных отношений.

* * *

Спалив дотла последний порох, я шлю свой пламенный привет всем дамам, в комнатах которых гасил я свет.

* * *

Я мыслю и порочно, и греховно, однако повторяю вновь и вновь: еда ничуть не менее духовна, чем пьянство, вдохновенье и любовь.

* * *

Люблю вино и нежных женщин, и только смерть меня остудит; одним евреем станет меньше, одной легендой больше будет.

* * *

Если я перед Богом не струшу, то скажу ему: глупое дело — осуждать мою светлую душу за блудливость истлевшего тела.

Кто понял жизни смысл и толк, давно замкнулся и умолк

Мы вчера лишь были радостные дети, но узнали мы в награду за дерзание, что повсюду нету рая на планете и весьма нас покалечило познание.

* * *

Нас душило, кромсало и мяло, нас кидало в успех и в кювет, и теперь нас осталось так мало, что, возможно, совсем уже нет.

* * *

Не в силах никакая конституция устроить отношенья и дела, чтоб разума и духа проституция постыдной и невыгодной была.

* * *

По эпохе киша, как мухи, и сплетаясь в один орнамент, утоляют вожди и шлюхи свой общественный темперамент.

* * *

На исторических, неровных путях, заведомо целинных, хотя и льется кровь виновных, но гуще хлещет кровь невинных.

* * *

Неистово стараясь прикоснуться, но страсть не утоляя никогда, у истины в окрестностях пасутся философов несметные стада.

* * *

Я не даю друзьям советы, мир дик, нелеп и бестолков, и на вопросы есть ответы лишь у счастливых мудаков.

* * *

Блажен, кто знает все на свете и понимает остальное, свободно веет по планете его дыхание стальное.

* * *

В эпохах, умах, коридорах, где разум, канон, габарит — есть области, скрывшись в которых, разнузданный хаос царит.

* * *

Множество душевных здесь калек, тех, чей дух от воли изнемог, ибо на свободе человек более и глуше одинок.

* * *

Зря, когда мы близких судим, суд безжалостен и лих: надо жить, прощая людям наше мнение о них.

* * *

Всюду, где понятно и знакомо, всюду, где спокойно и привычно, в суетной толпе, в гостях и дома наше одиночество различно.

* * *

Я изучил по сотням судеб и по бесчисленным калекам, насколько трудно выйти в люди и сохраниться человеком.

* * *

Прозорливы, недоверчивы, матеры, мы лишь искренность распахнутую ценим — потому и улучшаются актеры на трибунах, на амвонах и на сцене.

* * *

И понял я, что поздно или рано, и как бы ни остра и неподдельна, рубцуется в душе любая рана — особенно которая смертельна.

* * *

Наш век устроил фестиваль большого нового искусства: расчислив алгеброй мораль, нашел гармонию паскудства.

* * *

Жаль беднягу: от бурных драм расползаются на куски все сто пять его килограмм одиночества и тоски.

* * *

Вижу в этом Творца мастерство, и напрасно все так огорчаются, что хороших людей — большинство, но плохие нам чаще встречаются.

* * *

По прихоти Божественного творчества, когда нам одиноко в сучьей своре, бывает чувство хуже одиночества — когда еще душа с рассудком в ссоре.

* * *

Нам в избытке свобода дана, мы подвижны, вольны и крылаты, но за все воздается сполна, и различны лишь виды расплаты.

* * *

Есть люди с тайным геном комиссарства, их мучит справедливости мираж, они запойно строят Божье царство, и кровь сопровождает их кураж.

* * *

Когда боль поселяется в сердце, когда труден и выдох, и вдох, то гнусней начинают смотреться хитрожопые лица пройдох.

* * *

Какую мы играть готовы роль, какой хотим на лбу нести венец, свидетельствует мелочь, знак, пароль, порою — лишь обрезанный конец.

* * *

Свобода к нам не делает ни шагу, не видя нашей страсти очевидной, свобода любит дерзость и отвагу, а с трусами становится фригидной.

* * *

Пока не требует подонка на гнусный подвиг подлый век, он мыслит нравственно и тонко, хрустально чистый человек.

* * *

И здесь дорога нелегка, и ждать не стоит ничего, и, как везде во все века, толпа кричит — распни его!