Где апельсины зреют
Шрифт:
— Ну, ужъ и извощики здсь! Даже невроятно… Наравн съ господами по игорнымъ домамъ въ вертушки играютъ и шуллерствомъ занимаются, покачалъ головой Николай Ивановичъ. — Конуринъ, слышишь?
— Цивилизація — ничего не подлаешь… отвчалъ тотъ.
XXIII
Дорога шла въ гору. Открывались виды одинъ другаго живописне. Слва шли отвсныя скалы, на которыхъ ютились нарядные, какъ бомбоньерки, домики самой причудливой архитектуры; внизу растилалось море съ безконечной голубой далью. Бллись паруса лодочекъ, кажущихся съ высоты
— Villefranche… Villafranca…
— Опять вила! воскликнулъ Конуринъ. — И чего они это завилили! На гор — вила, въ вод — вила.
— Да вдь я говорила уже вамъ, что вилла — дача по ихнему, замтила ему Глафира Семеновна.
— Да вдь онъ въ море кнутомъ-то указываетъ, а не на дачу.
Внизу подъ горой, на самомъ берегу моря показался бгущій поздъ желзной дороги и скрылся въ тунель, оставивъ посл себя полоску дыма. Видъ на море вдругъ загородилъ садъ изъ апельсинныхъ и лимонныхъ деревьевъ, золотящихся плодами, и обнесенный живой изгородью изъ агавы.
— Природа-то какая! восторгалась Глафира Семеновна.
— Да что природа! Природа, природа, а ни разу еще не выпили подъ апельсинными-то деревьями, проговорилъ Конуринъ. — Вонъ написано: таверне… указалъ онъ на вывску.
— Какъ? Ты уже научился читать по французски? воскликнулъ Николай Ивановичъ.- Aй да Конуринъ!
— Погодите, погодите. Будутъ еще на пути таверны, удерживала ихъ Глафира Семеновна.
Кончился садъ и ожиль крутой обрывъ къ морю, опять бгущій желзнодорожный поздъ, выскочившій изъ тунеля.
— Смотрите на поздъ, указывала Глафира Семеновна. — Отсюда съ горы показываетъ, что онъ двигается какъ черепаха, а вдь на самомъ дл онъ мчится на всхъ парахъ.
— Мадамъ! Желаете сыграть на этотъ поздъ? Ставлю четвертакъ, что онъ остановится въ Берлин… шутилъ Конуринъ, обращаясь къ Глафир Семеновн, намекая на игру въ позда въ Ницц.
— Мерси. До Монте-Карловской рулетки копйки ни на что не поставлю.
Снова пошли роскошныя виллы, ютящіяся по откосамъ горъ или идущія въ рядъ около дороги, утопающія въ зелени тропическихъ деревьевъ.
— Вишь, какъ застроились! Въ род нашей Новой Деревни, сказалъ Николай Ивановичъ. — Вонъ даже что-то въ род “Аркадіи” виднется.
— Въ род Новой Деревни! Ужъ и вывезешь ты словечко! попрекнула мужа Глафира Семеновна. — Здсь мирты, миндаль въ цвту, лавровыя деревья, какъ простой лсъ растутъ, а онъ: Новая Деревня!
— Лавровыя! Да нешто это лавровыя? усумнился Конуринъ.
— Конечно-же лавровыя.
— Лавровый листъ изъ нихъ длается?
— Онъ
— Ну, штука! Скажи на милость, въ какія мста пріхали! Вотъ-бы хорошо нарвать, да жен для щей на память свезти. Ахъ, жена, жена! Что-то она, голубушка, теперь длаетъ! Поди сидитъ дома, пьетъ чай и думаетъ: “гд-то теперь кости моего дурака мужа носятся”?
— Что это она у тебя ужъ очень часто чай пьетъ? — сказалъ Николай Ивановичъ.
— Такая баба. Ядъ до чаю. А вдь и то я дуракъ. На кой шутъ, спрашивается, меня отъ торговаго дла къ заграничнымъ чертямъ на кулички вынесло!
— Да полно теб ужъ клясть-то
себя! За то отполируешься заграницей.— Еще таверне. Вонъ вывска! Стой, извощикъ! Стой! — закричалъ Конуринъ.
— Увидали? Ахъ, какъ вы глазасты насчетъ этихъ вывсокъ, — сказала Глафира Семеновна.
— Матушка, голубушка, въ горл пересохло. Вы то разочтите: вдь мы въ Петербург по пяти разъ въ день въ трактиръ чай пить ходимъ, по два десятка стакановъ чаю-то охолащиваемъ иной разъ, а тутъ безъ китайскихъ травъ сидишь.
Извощикъ остановился передъ сренькой таверной, помщавшейся въ маленькомъ каменномъ домик, около входа въ который стояли деревянные зеленые столы и стулья. Къ коляск выбжалъ содержатель таверны, безъ сюртука, въ одномъ жилет и въ полосатомъ вязанномъ колпак на голов.
— Венъ ружъ, мусье! И апельсинъ на закуску, для мадамы!.. — скомандовалъ Конуринъ.
— Оранжъ, оранжъ… — поправила Глафира Семеновна.
— Oh, oui, madame… — засуетился трактирщикъ.
— Де бутель! Надо дв бутылки! — крикнулъ Николай Ивановичъ. — Общались извощику поднести.
— Это шулеришк-то? Шулеришк, отнявшему у меня вчера въ Казино шестнадцать франковъ изъ-за Лисабона? Не желаю я, чтобы вы его потчивали, — заговорила Глафира Семеновна.
— Нельзя, Глаша… Мы ему раньше посулили. Тогда не слдовало совсмъ хать съ нимъ. А ужъ коли похала, то чего-жъ тутъ!
Мужчины вышли изъ коляски, чтобы размять ноги. Глафира Семеновна продолжала сидть. Слзъ съ козелъ и извощикъ и закурилъ трубку. Трактирщикъ подалъ вино. Начали пить.
— Наливай и коше венъ ружъ, — говорилъ Николай Ивановичъ, кивая трактирщику на извощика. — Веръ пуръ коше.
Пилъ и извощикъ.
— Votre sant'e, messieurs et madame… кланялся онъ.- Vous ^etes les russes… Oh, nous aimons les russes!
Выпивъ вина, онъ сдлался смле и фамильярне, подошелъ къ Глафир Семеновн и, извиняясь за причиненную ей вчера въ Казино непріятность, сталъ доказывать, что ставку выигралъ онъ, а не она, стало быть онъ совершенно справедливо захватилъ со стола деньги.
— Алле, але… же не ве на парле авекъ ву… махала та руками и крикнула мужчинамъ: Господа! Да уберите отъ меня извощика! Ну, что онъ ко мн лзетъ!
— Мусью! Иди сюда! Пей здсь! крикнулъ ему Николай Ивановичъ, помстившійся уже съ Конуринымъ за зеленымъ столикомъ.
— Mille pardon, madame… разшаркался передъ Глафирой Семеновной кучеръ и отошелъ отъ нея.
Снова дорога, то поднимающаяся въ гору, то спускающаяся подъ гору, снова налво роскошныя виллы, а на право морская синяя даль. Извощикъ, подбодренный виномъ и фамильярнымъ обращеніемъ съ нимъ сдоковъ, еще съ большимъ жаромъ началъ разсказывать достопримчательности дороги, по которой они прозжали.
— Villa Pardon… указывалъ онъ на возводящуюся каменную постройку.- Villa Crenon, Villa Scholtz…
Онъ даже разсказывалъ о профессіяхъ владльцевъ виллъ: кто откуда родомъ, кто на чемъ разбогатлъ, кто фабрикантъ, кто банкиръ, кто на какую актрису разоряется, но его никто не слушалъ.
— Бормочи, бормочи, мусье, все равно тебя никто не понимаетъ… проговорилъ Николай Ивановичъ.
— Очень даже понимаю, похвасталась Глафира Семеновна:- Но не желаю отъ извощика разговоровъ слушать.