Где апельсины зреют
Шрифт:
— Каково! Вдь выигралъ! воскликнулъ Конуринъ среди тишины, такъ что обратилъ на себя всеобщее вниманіе. — Ну, теперь погоди. Теперь можно ужъ изъ выигрыша ставить. Сколько-же мн это дали?
Онъ хотлъ считать.
— Брось… Не считай… Не хорошо… Оставь такъ для счастья — остановилъ его Николай Ивановичъ и самъ ползъ со ставкой, ставя ее на полоску.
Играли ужъ вс трое.
— Николай Иванычъ, у меня изъ золотаго послдній пятакъ поставленъ, дергала мужа за рукавъ Глафира Семеновна. — Дай мн еще золотой… Нельзя здсь на грошъ играть. Видишь, большая игра. Лучше ужъ я въ Италіи
— Да на, на… Не мшай только… Видишь, я самъ играю.
Николай Ивановичъ сунулъ жен два золотыхъ.
— Смотри, смотри, ты выигралъ, указывала она мужу.
— Да неужели?!
Крупье и съ нему придвигалъ стопку серебра. Николай Ивановичъ просіялъ.
— Скажи на милость, какъ мы съ Конуринымъ удачно… говорилъ онъ. — Конуринъ съ первой-же ставки получилъ, а я со второй… Какъ это хорошо на полоску-то ставить. Глаша! Ставь на полоску. Что теб за охота на цвтное ставить, шепнулъ онъ жен. — Нтъ, здсь какъ возможно… Здсь игра куда лучше, чмъ въ Ницц.
— И благородне… прибавилъ Конуринъ. — Здсь и харь такихъ богопротивныхъ нтъ, какъ въ Ницц. Вонъ на іудиномъ мст, около денегъ господинъ крупье сидитъ… Пріятное лицо… Основательный мужчина… Сейчасъ видно, что не ярыга.
— Ты въ выигрыш?
— Франковъ тридцать въ выигрыш. Теперь обложить надо номеръ. Вокругъ обложить…На четыре полоски по монетк… Вонъ давеча этотъ съ помутившимися-то глазами обкладывалъ — и ему уйму денегъ подвинули.
— Такъ обложи.
— Конечно-же обложу. При выигрыш можно. Ну, пропадай моя телга! Вотъ четыре колеса.
И Конуринъ, бросивъ на столъ четыре “пятака”, сталъ ими обкладывать номеръ.
— Николай Иванычъ… Я выиграла… слышался голосъ Глафиры Семеновны. — Второй золотой оказался счастливе. Пятакъ на красную выиграла.
— Погоди… не мшай… Играй сама по себ, а я буду самъ по себ… отвчалъ Николай Ивановичъ, видимо заинтересованный игрой. — Что, Иванъ Кондратьичъ, обкладка-то не выдрала?
— Сожрали, гвоздь имъ, въ затылокъ! — Ну, да авось поправимся. Еще разъ обложу.
— И я обложу. Вдь я въ выигрыш.
Сказано-сдлано. Рулетка завертлась. Конуринъ и Ивановы жадными глазами слдили за ней.
— Ура! закричалъ вдругъ Конуринъ.
— Тише! Что ты! Никакъ съ ума сошелъ! дернулъ его за рукавъ Николай Ивановичъ. — Вдь на тебя вся публика смотритъ.
— Чихать мн на публику!
Крупье пододвигалъ къ Конурину большую стопку серебра. Въ серебр виднлся и золотой.
— Николай Иванычъ! Вообрази, я опять выиграла! наклонилась къ мужу Глафира Семеновна.
Глаза ея радостно блистали.
XXVII
Игра кончалась. Утомленные крупье звали. Игроки около столовъ начали рдть. Какъ-то медленно, шагъ за шагомъ, отходили они съ опорожненными карманами отъ столовъ. Нкоторые, посл небольшаго размышленія и сосчитавъ оставшіяся деньги, вновь приближались съ столамъ, ставили послднюю ставку, проигрывали и опять отходили. Какой-то элегантный бородачъ, съ длинными волосами почти до плечъ, выгрузилъ изъ кошелька
всю мелочь, набралъ ставку въ пять франковъ, гд попадались даже полуфранковыя монеты, и бросилъ ее на столъ. Очевидно, это были послднія деньги, но и он не помогли ему отыграться. Онъ проигралъ. Покусавъ губы и тихо повернувшись на каблукахъ, онъ направился къ выходной двери.Ивановы и Конуринъ все еще играли. Конуринъ игралъ уже молча, безъ прибаутокъ. Николай Ивановичъ раскраснлся и тоже молчалъ. Только Глафира Семеновна длала иногда кое-какія замчанія шепотомъ. Наконецъ, Николай Ивановичъ поставивъ ставку и, проигравъ ее, произнесъ:
— Баста. На яму не напасешься хламу. Тутъ можно душу свою проиграть.
Онъ отдулся и отошелъ отъ стола.
— Да ужъ давно никто не выигрываетъ, а только эти проклятые черти себ деньги загребаютъ, откликнулась Глафира Семеновна, кивая на крупье.
— Отходи, Глаша… сказалъ ей мужъ.
— А вотъ только еще ставочку… Я въ выигрыш немножко.
— Какъ ты можешь говорить о выигрыш, если мужъ твой боле четырехсотъ франковъ проигралъ! Вдь деньги-то у насъ изъ одного кармана. Бросай, Иванъ Кондратьичъ, тронулъ онъ за плечо Конурина.
— Да и то надо бросить, иначе безъ сапогъ домой подешь, отвчалъ тотъ и отошелъ отъ стола, считая остатки денегъ.
Глафира Семеновна продолжала еще играть.
— Глаша! крикнулъ ей еще разъ мужъ.
— Сейчасъ, сейчасъ… Только одну послднюю ставочку…
— Да ужъ прибереги деньги-то хоть на желзную дорогу и на извощика отъ станціи. У меня въ карман только переводъ на банкъ — и больше ни гроша.
— На желзную дорогу у меня хватитъ.
Глафира Семеновна звякнула стопочкой пятифранковиковъ на ладони. Мужъ схватилъ ее за руку и силой оттащилъ отъ стола, строго сказавъ:
— Запрещаю играть. Довольно.
— Какъ это хорошо турецкія зврства надъ женой при цивилизованной публик показывать! — огрызнулась она на него, но отъ стола все-таки отошла. — Я въ выигрыш, все-таки двадцать пять франковъ въ выигрыш.
— Не смй мн объ этомъ выигрыш и говорить.
Они молча шли по игорнымъ комнатамъ, направляясь къ выходу.
— Поспемъ-ли еще на поздъ-то? Не опоздали-ли? говорилъ Николай Ивановичъ.
— Теб вдь сказано, что послдній поздъ посл окончанія всей игры идетъ. Я спрашивала… дала отвтъ Глафира Семеновна и прибавила:- Ахъ, какая я дура была, что давеча не прикончила играть! Вдь я была сто семьдесятъ франковъ въ выигрыш.
— Да ужъ что тутъ разбирать, кто дура, кто дуракъ! махнулъ рукой Конуринъ. — Вс дураки. Умные къ этимъ столамъ не подходятъ.
Когда они выходили изъ подъзда, въ саду около скамеекъ, поставленныхъ противъ подъзда, была толпа. Кто-то кричалъ и плакалъ навзрыдъ. Нкоторые изъ публики суетились. Изъ находящагося черезъ дорогу кафе, иллюминованнаго лампіонами, бжалъ гарсонъ въ бломъ передник, со стаканомъ воды въ рук, безъ подноса. Ивановы и Конуринъ подошли къ толп. Тамъ лежала на песк, въ истерик, молодая, нарядно одтая дамочка. Она плакала, кричала и смялась. Ее приводили въ чувство. Это была та самая дамочка, которую Ивановы и Конуринъ видли въ гостиной зал, закладывающей свой браслетъ ростовщику.